Рожанковский, Фёдор Степанович

Фёдор Степанович Рожанковский
Дата рождения:	12 (24) декабря 1891(1891-12-24)
Место рождения:	Митава, Российская Империя
Дата смерти:	12 октября 1970(1970-10-12) (78 лет)
Место смерти:	Бронксвилл, штат Нью-Йорк, США
Награды:	Медаль Калдекотта

Рожанковский Федор Степанович (англ. Feodor Rojankovsky; 24 декабря (по старому стилю 12 декабря) 1891, Митава, Курляндская губерния, Российская империя (ныне Елгава, Латвия) — 12 октября 1970, Бронксвилл, штат Нью-Йорк, США) — русский художник-график, иллюстратор. Во Франции Рожанковский также известен под мононимом Рожан (Rojan).

Биография

Рожанковский родился в многодетной семье директора гимназии Степана Федоровича Рожанковского, выходца из Галиции (тогда Австро-Венгерская империя). Семья много переезжала в связи с работой отца, поэтому детство будущего художника прошло в Ревеле (ныне Таллин, Эстония) и Санкт-Петербурге. Окончив гимназию в Ревеле, Рожанковский поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, одно из самых престижных художественных учебных заведений в то время. Среди его преподавателей были такие крупные художники, как Константин Коровин и Аполлинарий Васнецов. В августе 1914 г. он был призван на фронт в связи с началом Первой мировой войны. В 1915 г., оправляясь от ранения в петербургском госпитале, Рожанковский начал делать первые наброски сцен из военной жизни. После окончания войны Рожанковский оказался во Львове (тогда – часть Польши), около 1920 г. уехал в Познань, где некоторое время в издательстве Рудольфа Вегнера работал главным художником (рисовал карикатуры, рекламные плакаты, брошюры, иллюстрировал книги, разрабатывал журнальные обложки).

Париж

В 1925 г. Рожанковский переехал в Париж. В первый год пребывания во французской столице работы для него почти не было, однако как-то на улице художник встретил своего старого знакомого Сашу Черного, который предложил ему проиллюстрировать его книгу, – так появилась «Живая азбука» (1926). Далее последовали «Дневник фокса Микки» (1927) и «Кошачья санатория» (1928) также по произведениям Саши Черного, в иллюстрациях которых уже хорошо видны черты стиля Рожанковского: линеарность, минимализм, юмористический подход.

Вехой в карьере Рожанковского стала напечатанная в 1931 г. в издательстве Эстер Аверилл и Лайлы Стэнли «The Domino Press» книга «Даниэль Бун. Знаменитые приключения американского охотника среди индейцев» («Daniel Boone: Historic Adventures of an American Hunter among the Indians») о легендарном американском охотнике времен Войны за независимость США Даниэле Буне. Красочные, с использованием всего нескольких цветов рисунки немедленно сделали книгу невероятно популярной. Смелые иллюстрации, основанные на столкновении ярких цветов, были необычны для французской детской книги того времени. Другим нововведением Рожанковского, обеспечившим успех книги, было оригинальное размещение рисунков и текста. Следующим крупным событием и в творчестве и карьере Рожанковского, и в истории французской детской иллюстрации стала знаменитая ныне серия «Альбомы папаши Бобра», которую в 1931 г. начало печатать издательство «Фламмарион». В общей сложности Рожанковский проиллюстрировал 27 книг, 8 лучших из них принадлежат к малой серии «Le roman de bêtes» («История животных»). К наиболее значимым книгам в серии «папаши Бобра» принадлежат и «Мишка» («Michka», 1941). В «Мишке» автор М. Кольмон делает главным героем игрушечного медведя, которого называет привычным уменьшительно-ласкательным русским именем всех сказочных медведей.

Помимо иллюстрирования детских книг Рожанковский работал и в других направлениях (писал пейзажи, портреты, эскизы женских фигур, занимался рекламой и сатирической иллюстрацией для парижских журналов). Еще с XVIII в. во Франции существует традиция издания эротической литературы с эротическими иллюстрациями. В 1930-е гг. в Париже очень многие художники, в том числе и художники-эмигранты, зарабатывали этим на жизнь. Рожанковсккий проиллюстрировал полдюжины изданий классических и новых французских эротических произведений, таких как «Vers libres» Раймона Радиге (1926), «Эротические стихи» Пьера Луиса (1937), «Галантные песни» Пьера Жана де Беранже, а также «Учебник вежливости для девочек из частного пансиона» (1926), серию из 30 рисунков, названных «Весенние идиллии» («Idylle printanière», 1936) и др.

В Париже Рожанковский общался с художниками из русского эмигрантского сообщества, например, с Николаем Евреиновым, Алексеем Ремизовым, Мстиславом Добужинским, Марком Слонимом, Иваном Билибиным.

Нью-Йорк

Летом 1940 г. Париж был оккупирован нацистской Германией, Рожанковский вынужден был перебраться в США. Он отправился в Нью-Йорк по приглашению французского издателя Жоржа Дюпле, который искал художника для только что разработанной им серии «Little Golden Books» совместно с издательством «Саймон и Шустер». В Нью-Йорке Рожанковского давно и хорошо знали – его «Даниэль Бун» и 10 книг из серии «папаши Бобра» были переведены и изданы в Америке еще в 1930-е гг. Практически сразу же его ожидал успех, критика неизменно хвалила его работы. Первыми книгами в США стали «Сказки матушки Гусыни» («The Tall Book of Mother Goose», 1942), 4 книги с рассказами Р. Киплинга «Сказки просто так» («The Just-So Stories», 1942) и «Книга сказок» («The Tall Book of Nursery Tales», 1944). Основным американским проектом Рожанковского стала серия «Little Golden Books», над которой художник работал в общей сложности около 30 лет и проиллюстрировал не одну книгу из этой серии: «Рассказы о животных» («Animal Stories», 1944), «Гастон и Жозефина» («Gaston and Josephine», 1948), «Три медведя» («The Three Bears», 1948), «Кошачьи истории» («Cat Stories», 1953), «Собачьи истории» («Dog Stories», 1953), «Азбука Рожанковского» («F. Rojankovsky’s ABC», 1970) и др. Успех книг серии «Little Golden Books» основан прежде всего на иллюстрациях Рожанковского, он являлся одним из самых талантливых иллюстраторов, работавших над этой серией. В 1955 г. появилась книга, завоевавшая в следующем году Кальдекоттовскую медаль), ежегодно присуждаемую за лучшую детскую книгу с иллюстрациями, – «Сватовство Лягушонка» Джона Лангстаффа. Рожанковский является единственным русскоязычным художником–лауреатом этой престижной американской премии.

Рожанковский никогда не забывал своих корней, он очень активно привлекал в своё творчество русский фольклор – в образах, символах, цветовом решении – даже тогда, когда сама история не имела русских корней. В 1960-х гг. не раз приезжал с туристическими поездками в СССР, из которых неизменно привозил впечатления от новинок советской детской иллюстрации. В 1968 г. Рожанковский получил американское гражданство, через два года, 12 октября 1970 г. после продолжительной болезни художник умер в своем доме в Бронксвилле. Похоронен Федор Степанович Рожанковский на Вудлонском кладбище, в Бронксе, Нью-Йорк.

Основные работы

• Журналы «Лукоморье» и «Солнце России», 1915-1917 (обложки и иллюстрации)
• Саша Черный, «Живая азбука», 1926
• «Учебник вежливости для девочек из частного пансиона», 1926
• Журнал «Иллюстрированная Россия», 1926 (обложки и иллюстрации)
• Саша Черный, «Дневник фокса Микки», 1927
• Саша Черный, «Кошачья санатория», 1928
• Еженедельник «Le Rire», 1930–1932 (обложки и иллюстрации)
• Э. Аверилл, Л. Стэнли, «Даниэль Бун. Знаменитые приключения американского охотника среди индейцев» («Daniel Boone: Historic Adventures of an American Hunter among the Indians»), 1931
• Р. Селли, «Маленькие и большие» («Les petits et les grands»), 1933 (серия «Альбомы папаши Бобра»)
• Лида, «Белка Панаш» («Panache l’écureuil», серия «Альбомы папаши Бобра»), 1934
• Лида, «Дикая утка Плуф» («Plouf canard sauvage», серия «Альбомы папаши Бобра»), 1935
• Р. Радиге, «Vers libres», 1935
• «Азбука папаши Бобра» («A.B.C. du Père Castor», серия «Альбомы папаши Бобра»), 1936
• П. Луис, «Эротические стихи», 1937
• П.Ж. де Беранже, «Галантные песни», 1937
• М. Кольмон, «Когда Сигалу идет в горы» («Quand Cigalou s’en va dans la montagne», серия «Альбомы папаши Бобра»), 1939
• М. Кольмон, «Мишка» («Michka», серия «Альбомы папаши Бобра»), 1941
• Лида, «Животные зоопарка» («Les Animaux du zoo», серия «Альбомы папаши Бобра»), 1941
• В. Гримм, Я. Гримм, «Бременские музыканты» («Les musiciens de la ville de Brême»), 1942
• «Сказки матушки Гусыни» («Tall Book of Mother Goose»), 1942
• Р. Киплинг, «Сказки просто так» («The Just-So Stories»), 1942
• «Книга сказок» («Tall Book of Nursery Tales»), 1944
• Ж. Дюпле, «Гастон и Жозефина» («Gaston and Josephine», серия «Little Golden Books»), 1948
• «Три медведя» («The Three Bears», серия «Little Golden Books»), 1948
• М. Пришвин, «Кладовая солнца» («The Treasure Trove of the Sun»), 1952
• Э. Коутсворт, «Кошачьи истории» («Cat Stories», серия «Little Golden Books»), 1953
• Н. Кодрянская, «Глобусный человечек» («The Little Man Out of the Terrestrial Globe»), 1954
• Д. Кох, «Я играю на пляже» («I Play at the Beach»), 1955
• Дж. Лангстафф, «Лягушонок женится» («Frog Went A-Courtin'»), 1955
• Э. Ренд, «Маленькая река» («The Little River»), 1959
• Д. Варли, «Упавший птенец» («The Whirly Bird»), 1961
• Ф. Рожанковский, «Звери в зоопарке» («Animals in the Zoo»), 1962
• Э.Л. Фишер, «Сверчок в чаще» («Cricket in a Thicket», 1963)
• Ф. Рожанковский, «Звери на ферме» («Animals On the Farm»), 1967 г.
• «Азбука Ф. Рожанковского» («F. Rojankovsky’s ABC», серия «Little Golden Books»), 1970
• Дж. Лангстафф, «Луговая считалочка» («Over in the Meadow»), 1973

Отрывок, характеризующий Рожанковский, Фёдор Степанович

– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.


Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?