Рыклин, Михаил Кузьмич
Поделись знанием:
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.
С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…
Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
| Михаи́л Кузьми́ч Ры́клин | |
| Место рождения: | |
|---|---|
| Научная сфера: | |
| Место работы: | |
| Учёная степень: | |
| Альма-матер: | |
| Научный руководитель: | |
Михаи́л Кузьми́ч Ры́клин (6 января 1948, Ленинград, СССР) — русский философ и культуролог, специалист в области философской антропологии и европейской философии, переводчик. Кандидат философских наук, профессор многих европейских университетов, член многих научных сообществ.
Содержание
Биография
Родился 6 января 1948 года в Ленинграде.[1]
В 1971 году окончил философский факультет МГУ имени М. В. Ломоносова.[1]
В 1977 году окончил аспирантуру Института философии АН СССР.[1]
В 1978 году защитил диссертацию на соискание учёной степени кандидата философских наук по теме «Генезис противопоставления природы и культуры в работах Клода Леви-Стросса. (Критика неоруссоизма в структурной антропологии)».[1]
Работал младшим научным сотрудником в Институте философии АН СССР, затем — в ИНИОН АН СССР.[1]
С 1984 года — старший научный сотрудник Института философии АН СССР.[1]
В 1987 году — приглашённый преподаватель в Тартуском университете.
В 1991 году читал лекции в Доме наук о человеке.
В 1991]]—1992 годах — старший преподаватель Высшей школы социальных наук (Париж).[1]
В 1992 году — приглашённый профессор в Страсбургском университете.
В 1992—1993 годах — приглашённый профессор в Корнельском университете.
В 1993 году — приглашённый профессор Калифорнийского университета в Сан-Диего.[1]
В 1994 году — приглашённый профессор РГГУ.
С 1994 года — член Нью-Йоркской Академии Наук
С 1995 года — культурный корреспондент берлинского журнала «Lettre Inernational».
С 1997 года — ведущий научный сотрудник факультета философской антропологии Института философии РАН.[1]
В 1998 году — приглашённый профессор Бременского университета.
С 2000 года — член Общества Вальтера Беньямина.
В 2002 году — приглашённый профессор Бристольского университета.
С 2005 года — член Общества Хайнера Мюллера.
Научная деятельность
М. К. Рыклиным разработаны вопросы речевой культуры, коллективной телесности, деконструктивной и шизоаналитической парадигмы в российской и европейской философии. Изучая вопросы о том, какие следствия можно извлечь из «ножниц Бахтина» (резкого разведения высказывания и предложения, лингвистических и языковых фактов) в русской философской культуре, а также о том, что такое сознание, субъект с точки зрения этих неметафизических концепций, Рыклин пришёл, что сознание здесь оказывается в полной зависимости от «знакового идеологического содержания», вне которого остается лишь «голый физиологический акт» (М. М. Бахтин). Исследуя отношение панречевых концепций в местной традиции к метафизике, М. К. Рыклин пришёл к выводу, что они отрицают метафизику в её основаниях: субъект, автор высказывания в философских диалогах Бахтина, умирает в то же самое мгновение, где рождается субъект рефлексивной философии, фундирующий культуру ещё до языка. М. К. Рыклин из этих соображений вывел следующее: подчинённость визуального измерения речевому в отечественной традиции, а также невозможность прямого диалога с европейским трансцендентализмом и с его современным критиками (в лице деконструкции и пр.).[1]
Переводческая и редакционная деятельность
М. К. Рыклин осуществил перевод на русский язык Золотую ветвь Джеймса Джорджа Фрэзэра (М., 1980, 1983, 1986), а также «Структурную антропологию» (М., 1980) Клода Леви-Стросса и сокращённый перевод «Анти-Эдипа» Жиля Делёза и Феликса Гваттари (М., 1990). Составитель, автор предисловия и комментариев к книге «Маркиз де Сад и XX век» (М., 1992).[1]
Редактор и один из авторов кн. «Современная структуралистская идеология» (М., 1984).[1]
В 2006 году в переводе на немецкий вышла его книга Mit dem Recht des Stärkeren. Russische Kultur in Zeiten der «gelenkten Demokratie». Эта книга получила награду Leipziger Buchpreis zur Europäischen Verständigung
Семья
Муж поэтессы и художницы Анны Альчук, погибшей в Берлине в марте 2008 года. Они были женаты с 1975 года.
Научные труды
Монографии
- Рыклин М. К. Террорологики. — Тарту: Эйдос, 1992.
- Рыклин М. К. Жак Деррида в Москве. — М.: Ад Маргинем, 1993 (частичный перевод на французский — 1995).
- Рыклин М. К. Искусство как препятствие. — М.: Ад Маргинем, 1997.
- Рыклин М. К. Деконструкция и деструкция. — М.: Логос, 2002 (перевод на немецкий — 2006, готовится перевод на корейский язык).
- Рыклин М. К. Пространства ликований. Тоталитаризм и различие. — М.: Логос, 2002 //нем. издание: Räume des Jubels: Totalitärismus und Differenz. — Fr.-Main: Suhrkamp, 2003.// готовятся итальянский и испанский переводы).
- Рыклин М. К. Немая граница, на немецком языке. — Диафан: Берлин, 2003.
- Рыклин М. К. Время диагноза. — М.: Логос, 2003 (перевод на сербский — 2006).
- Рыклин М. К. Свастика, крест, звезда. — М.: Логос, 2006 (перевод на немецкий — 2006).
- Рыклин М. К. Свобода и запрет. Культура в эпоху террора. — М., 2008.
- Рыклин М. К. Коммунизм как религия. Интеллектуалы и Октябрьская революция, М.: Новое литературное обозрение, 2009. — 136 с.
Статьи
- на русском языке
- Рыклин М. К. Власть знаков: опыт политической семиологии // Критический анализ методов исследования в современной буржуазной философии. — М., 1986;
- Рыклин М. К. Власть и политика литературы // Власть: очерки современной политической философии Запада. — М., 1989;
- Рыклин М. К. На путях к шизоанализу культуры: литературные стратегии маргинализма // Философия и современные философско-исторические концепции. — М., 1990;
- Рыклин М. К. Предисловие. // Беньямин В. Франц Кафка. — М.: Ad Marginem, 2000.
- Рыклин М. К. Предисловие. В кн.: Переписка К.Ясперса и М.Хайдеггера. М.: Ad Marginem, 2000.
- Рыклин М. К. [www.intelros.ru/readroom/vox/vox-1-2006/15497-filosofiya-vo-mnozhestvennom-chisle.html Философия во множественном числе] // VOX. — № 1. — 2006
- Рыклин М. К. Дар Мераба // Мераб Мамардашвили. «Быть философом — это судьба». — М.: Прогресс-Традиция, 2011.
- Рыклин М. К. «Оборваны корни…» Поэзия в жизни Анны Альчук // Анна Альчук. Собрание стихотворений. М.: НЛО, 2011.
- Рыклин М. К. Евреи, это кто? // Новое литературное обозрение. — 2012. — № 114
- Рыклин М. К. Апроприация апроприаторов («Чайка» Игоря Макаревича) // сборник The Chekhov Project. Oslo, Oivind Johansen, 2013 (Проект художников И. Макаревича, Ю. Ващенко и О. Васильева при участии Э. Булатова, В. Некрасова, Б Гройса, М. и В. Тупицыных, Э. Люси-Смита, А Боровского, О. Туркиной)
- Рыклин М. К. Суггестия слов ("Чайка Игоря Макаревича 20 лет спустя) // сборник The Chekhov Ptoject. Oslo, Oivind Johansen, 2013 (Проект художников И. Макаревича, Ю. Ващенко и О. Васильева при участии Э. Булатова, В. Некрасова, Б Гройса, М. и В. Тупицыных, Э. Люси-Смита, А Боровского, О. Туркиной)
- Рыклин М. К. Непреодоленная история (на русском и немецком языках) // XV Potsdamer Begegnungen. Die Zukunftswirkung der Vergangenheit, Berlin, Deutsch-Russisches Forum, 2013
- на других языках
- Ryklin M. K. Das Wunder des Verpfeifens // Le monde diplomatique. 2013, n. 3
- Ryklin M. K. Russische Exzesse. Metarmorphosen des Luxus — Von den Zaren zu den Oligarchen // Lettre International, N. 100, Früjahr 2013
- Ryklin M. K. Nicht Erkaltende // Lettre International, N101, Sommer 2013
- Ryklin M. K. Being there, "Über das Dort-Gewesen-Sein // Weltraum. Die Kunst und ein Traum. Space. About a Dream, Wien, Kunsthalle, 2011, SS. 97-103 (каталог выставки на немецком и английском языке).
- Ryklin M. K. Russlands Neue Adel // Lettre International, 92, Frühjahr 2011.
- Ryklin M. K. Sieg, Gott und Stalin // Lettre International, 93, Sommer 2011.
- Ryklin M. K. Russlands trübe Aussichten // Lettre International, 94, Herbst 2011.
Публицистика
- Рыклин М. К. [www.topos.ru/article/3599 Запретный город (начало)] // Литературно-философский журнал Топос. — 24.05.2005. [www.peeep.us/3c1432da Архивировано] из первоисточника 11 февраля 2014.
- Рыклин М. К. [www.topos.ru/article/3603 Запретный город (окончание)] // Литературно-философский журнал Топос. — 25.05.2005. [www.peeep.us/26a569d2 Архивировано] из первоисточника 11 февраля 2014.
- Рыклин М. К. [www.topos.ru/article/3638 Топос утопии. Коммунизм как религия] // Литературно-философский журнал Топос. — 02.06.2005. [www.peeep.us/d085a851 Архивировано] из первоисточника 11 февраля 2014.
- Рыклин М. К. [www.topos.ru/article/3645 Речь немцев] // Литературно-философский журнал Топос. — 03.06.2005. [www.peeep.us/33d5b737 Архивировано] из первоисточника 11 февраля 2014.
- Рыклин М. К. [www.topos.ru/article/3805 Метродискурс (начало)] // Литературно-философский журнал Топос. — 13.07.2005. [www.peeep.us/e0e7a07d Архивировано] из первоисточника 11 февраля 2014.
- Рыклин М. К. [www.topos.ru/article/3812 Метродискурс (окончание)] // Литературно-философский журнал Топос. — 14.07.2005. [www.peeep.us/8f42b789 Архивировано] из первоисточника 11 февраля 2014.
- Рыклин М. К. [www.topos.ru/article/3983 Метаморфозы великих гномов (начало)] // Литературно-философский журнал Топос. — 12.09.2005. [www.peeep.us/972fa0ca Архивировано] из первоисточника 11 февраля 2014.
- Рыклин М. К. [www.topos.ru/article/3987 Метаморфозы великих гномов (окончание)] // Литературно-философский журнал Топос. — 13.09.2005. [www.peeep.us/c72001e7 Архивировано] из первоисточника 11 февраля 2014.
- Рыклин М. К. [www.topos.ru/article/4035 «Дорогая моя столица»] // Литературно-философский журнал Топос. — 27.09.2005. [www.peeep.us/a689888d Архивировано] из первоисточника 11 февраля 2014.
- Рыклин М. К. [www.topos.ru/article/4059 СССР – Родина моих снов (начало)] // Литературно-философский журнал Топос. — 05.10.2005. [www.peeep.us/5efbcba4 Архивировано] из первоисточника 11 февраля 2014.
- Рыклин М. К. [www.topos.ru/article/4063 СССР – Родина моих снов (окончание)] // Литературно-философский журнал Топос. — 06.10.2005. [www.peeep.us/d0c6c86a Архивировано] из первоисточника 11 февраля 2014.
- Рыклин М. К. [www.topos.ru/article/4123 «Лучший в мире» (начало)] // Литературно-философский журнал Топос. — 24.10.2005. [www.peeep.us/10f4452c Архивировано] из первоисточника 11 февраля 2014.
- Рыклин М. К. [www.topos.ru/article/4128 «Лучший в мире» (окончание)] // Литературно-философский журнал Топос. — 24.10.2005. [www.peeep.us/c8f5bd1f Архивировано] из первоисточника 11 февраля 2014.
- Рыклин М. К. [www.topos.ru/article/4196 Место утопии] // Литературно-философский журнал Топос. — 16.11.2005. [www.peeep.us/d6c8ec90 Архивировано] из первоисточника 11 февраля 2014.
- Рыклин М. К. [www.topos.ru/article/4209 Гегель в пространствах ликования] // Литературно-философский журнал Топос. — 21.11.2005. [www.peeep.us/5a14f6b8 Архивировано] из первоисточника 11 февраля 2014.
- Рыклин М. К. [www.topos.ru/article/4656 От ликования к галлюцинации: постсоветские коллективные тела] // Литературно-философский журнал Топос. — 11.05.2006. [www.peeep.us/da6b420e Архивировано] из первоисточника 11 февраля 2014.
Интервью
- Альчук, Анна [vzglyad.ru/culture/2006/7/24/42737.html Михаил Рыклин: Страна превратилась в желудок] // Взгляд.ру. — 24.07.2006. [www.peeep.us/51cf16a4 Архивировано] из первоисточника 11 февраля 2014.
- [www.ng.ru/person/2007-05-31/2_ryklin.html Постмодернизм придуман журналистами] // Независимая газета. — 31.05.2007. [www.peeep.us/c0e3c831 Архивировано] из первоисточника 11 февраля 2014.
- Кооператив «Живое слово». 120 дней Содома. Вместо послесловия. 1992 год.
Награды
- Почётный доктор Берлинского центра литературоведческих исследований (2006).
- Лейпцигская книжная премия за вклад в европейское взаимопонимание (2007).
Напишите отзыв о статье "Рыклин, Михаил Кузьмич"
Примечания
Литература
- Алексеев П. В. [www.az-libr.ru/index.shtml?Persons&AEF/456bab60/Source Рыклин, Михаил Кузьмич] // Философы России XIX-XX столетий. Биографии, идеи, труды. — 4-е изд., перераб. и доп. — М.: Академический проект, 2002. — 1152 с. — ISBN 5-8291-0148-3.
Ссылки
- [iph.ras.ru/ryklin.htm Страница] на сайте ИФ РАН
- [theoryandpractice.ru/videos/679-valter-benyamin-ot-moskovskogo-puteshestviya-k-esteticheskoy-teorii Лекция Михаила Рыклина и Игоря Чубарова «Вальтер Беньямин: от московского путешествия к эстетической теории»] в Философском клубе Винзавода 24 марта 2014 года.
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)
Отрывок, характеризующий Рыклин, Михаил Кузьмич
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.
С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…
Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
