Сангушко, Роман Станислав

Князь Роман Адам Станислав Сангушко (польск. Roman Adam Stanisław Sanguszko, на русский лад Роман Евстафьевич Сангушко; 24 апреля 1800 в Волынской губернии Российской империи — 26 марта 1881, Славута) — один из крупнейших землевладельцев Волыни, участник польского восстания 1830—1831 гг, ссыльный.

Биография

Глава древнего и богатого княжеского рода Сангушек герба «Погоня», старший сын польского военачальника Евстахия Эразма Сангушко (1768—1844), и княжны Клементины Марии Терезы Чарторыйской (1780—1852). Младший брат — князь Владислав Иероним Сангушко (1803—1870).

Первоначальное воспитание получил дома, после обучался в Берлинском университете. Военную службу начал корнетом Кавалергардского полка Российской императорской армии в Санкт-Петербурге. В 1823 году вышел в отставку и уехал за границу.

В 1830 году изменил присяге и примкнул к польским повстанцам. В сражении под Лысобыками был взят в плен. Своё участие в восстании объяснил любовью к родине, с целью содействия возрождению Речи Посполитой. Особым указом царя был лишен дворянства и всех прав состояния и отправлен на каторгу в Сибирь, причем весь путь должен был пройти пешком в кандалах. Ссылку отбывал вместе с декабристами и другими польскими участниками восстания.

В 1834, после ссылки, Роман Сангушко был переведен на Кавказ в Тенгинский 77-й пехотный полк, квартировавшийся в Грузии. За отличия в боях с горцами, ему было присвоено офицерское звание. Получив контузию в сражении, в марте 1845 после 14 лет ссылки вернулся на родину на Волынь в своё имение в Славуту и вышел в отставку.

Став распорядителем славутских имений после смерти отца в 1844 году, но лишенный княжеского и дворянского титулов, Роман Сангушко освободил в 1847 году всех своих крестьян от крепостной зависимости и сделал большой вклад в деле благоустройства городка Славута, занимался опекой литературы и искусства, собрал у себя богатую коллекцию редких книг и картин.

Активно и с пользой занимался ведением хозяйства в имении: внедрил систему полевых севооборотов, разработал план рационального использования лесов, завел обширные питомники для выращивания саженцев деревьев, разбил леса на сектора, пытаясь сохранить леса, покупал дрова на стороне для нужд фабрик и заводов. Сангушко был основоположником сахароварения на Волыни, им построены 5 сахарозаводов, в том числе рафинадный комбинат в Шепетовке. Основал суконную фабрику. Занимался разведением арабских скакунов.

В 1857 г. российский император Александр II вернул ему княжеский титул. Князь Роман Евстафьевич Сангушко, которого местные жители звали Романом Старшим, умер в Славуте в 1881 году.

Семья

Жена (с 16.05.1829) — графиня Наталья Потоцкая (18.03.1807—17.11.1830), дочь Александра Станислава Потоцкого (1778—1845) и Анны Тышкевич (1776—1867). Их свадьба была в Вене и по словам Долли Фикельмон, молодожены «не производили впечатления влюбленных друг в друга, но представлялись парой, исполненной доброжелательности и взаимного доверия». Согласно воспоминаниям современников, Наталья Потоцкая была невероятно красива и обладала благородной и изысканной душой. Её прославила в своих произведениях Дельфина Гай, а влюбленный в неё декабрист Лунин часто вспоминал в своих «Письмах из Сибири». Умерла от родильной горячки, оставив мужу единственную дочь:

• Мария Клементина Сангушко (1830—1903), во время ссылки отца жила у его родителей. В марте 1851 года стала женой польского магната, графа Альфреда Юзефа Потоцкого (1817—1889), будущего наместника Королевства Галиции и Лодомерии. Была единственной наследницей своего отца, но за несколько лет до его смерти та часть имения, которая должна была сохраниться в роде Сангушко, была передана племяннику князя Роману Сангушко.

Ссылки

• [www.jurzak.pl/gd/szablony/osoba.php?lang=pl&id=008895] Династическая генеалогия. Роман Сангушко(пол.)
• [pbc.biaman.pl/dlibra/docmetadata?id=oai:pbc.biaman.pl:1592&from=fbc.pionier.net.pl] (пол.)
• [www.emazury.com/sybiracy/pliki/znani/11sanguszko.htm] Известные сибиряки. Роман Станислав Адам Сангушко. (пол.)

Отрывок, характеризующий Сангушко, Роман Станислав

– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.