Сидоренко, Вениамин Георгиевич
Поделись знанием:
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.
Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.
Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
| Вениамин Георгиевич Сидоренко | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
| Жанр: | |
| Учёба: | |
| Звания: |
Заслуженный художник Российской Федерации, доктор искусствоведения |
Вениамин Георгиевич Сидоренко (1 декабря 1938, Ишим) — российский художник и скульптор. Заслуженный художник Российской Федерации, член Союза Художников России, доктор искусствоведения, лауреат фестивалей современного изобразительного искусства.
Преподаватель Детской художественной школы им. М. К. Аникушина Кронштадтского района Санкт-Петербурга.
Содержание
- 1 Основные темы творчества
- 2 Творческая биография
- 3 Творческие произведения В. Г. Сидоренко, находящиеся в музеях
- 3.1 Государственный Эрмитаж
- 3.2 Государственный Русский музей
- 3.3 Государственная Третьяковская галерея
- 3.4 Всероссийский музей А. С. Пушкина
- 3.5 Ярославский художественный музей
- 3.6 Сочинский художественный музей
- 3.7 Государственный музей-заповедник «Ораниенбаум»
- 3.8 Кронштадтский краеведческий музей
- 3.9 Государственный художественный музей Алтайского края
- 3.10 Новосибирский государственный художественный музей
- 3.11 Государственный музей-усадьба Остафьево «Русский Парнас»
- 3.12 Кабинет медали. Государственный музей-усадьба Остафьево «Русский Парнас»
- 4 Ссылки
Основные темы творчества
Основными темами в медальерной пластике и скульптурных произведениях В. Г. Сидоренко является исторический портрет, античные и библейские сюжеты в современной авторской трактовке. Особое место в творчестве скульптора занимает работа над образом А. С. Пушкина.
При восстановлении Храма Христа Спасителя в Москве работал над воссозданием главных горельефов этого храма.
Им выполнены ряд монументальных произведений для городов Санкт-Петербург, Москва, Кронштадт, Донской и Ораниенбаум.
Творческие произведения скульптора хранятся в собраниях Государственного Эрмитажа, Государственного Русского музея, Государственной Третьяковской галереи, музея А. С. Пушкина в г. Санкт-Петербурге, в собраниях музеев городов Ярославля, Сочи, Екатеринбурга, Барнаула, в Музее Русского искусства в Париже, в городах Берлин, Равенна, Хельсинки и Саппоро.
За серию медалей, посвящённых А. С. Пушкину, был награждён Пушкинской медалью к 200-летию со дня рождения поэта. Портрет А. Д. Меншикова, выполненный для музея-заповедника в Ораниенбауме, был отмечен медалью Фонда Светлейшего князя А. Д. Меншикова.
Творческая биография
- 1958—1961 годы — служба в рядах Советской Армии, Ленинградский военный округ.
- 1967 год — участник краевых, республиканских и зарубежных выставок.
- 1968 год — творческая работа в домах творчества под руководством ведущих мастеров страны.
- 1970 год — за серию работ, выполненных в дереве, отмечен Дипломом I степени Зональная выставка «Сибирь социалистическая».
- 1974—1978 годы — учёба в Ленинградском художественном училище им. В. А. Серова.
- 1980 год — ауреат выставки «Физкультура и спорт», посвященная Олимпиаде 80 за композицию «Будущие олимпийцы».
- 1981 год — принят в Союз художников России.
- 1985 год — выполнены портреты композиторов П. И. Чайковского, М. И. Глинки, Людвига ван Бетховена для города Тулы, Мемориал морякам-маратовцам для города Кронштадта.
- 1987 год — участие в Международной медальерной выставке в Париже «Возрождение медали».
- 1990 год — персональная выставка произведений В. Г. Сидоренко в зале Ленинградский Союз художников.
- 1990 год — риобретение творческих произведений В. Г. Сидоренко ведущими музеями страны: Государственным Эрмитажем, Государственным Русским музеем, Государственной Третьяковской галереей.
- 1990 год — знакомство с известными коллекционерами — пушкинистами Д. Робинсоном, А. Коршиковым, С. Петровым. Работа над темой: «А. С. Пушкин и его окружение».
- 1991 год — участие в симпозиуме-конкурсе по граниту. Композиция «Амазонка» отмечена Дипломом II степени. Установлена в Санкт-Петербурге.
- 1993 год — персональная выставка «Три измерения». Смольный собор г. Санкт-Петербург.
- 1994 год — персональная выставка «Пушкин и его время». Особняк Боссе, г. Санкт-Петербург.
- 1995 год — защита Диссертации, присуждение ученой степени Доктора искусствоведения (рецензия М. Германа).
- 1996 год — лауреат Всероссийского фестиваля современного изобразительного искусства г. Сочи.
- 1996 год — работа над парадными портретами Петра I и А. Д. Меншикова. Большой дворец, Государственный Музей-заповедник Ораниенбаум. Портреты отмечены медалью Фонда Светлейшего князя А. Д. Меншикова.
- 1998—1999 годы — работа по воссозданию горельефов для наружного оформления стен Храма Христа Спасителя.
- 1999 год — за серию портретов, посвященных А. С. Пушкину, за активное участие в подготовке к 200-летию со дня рождения поэта награждён Пушкинской медалью.
- 2002 год — создание бюста адмирала П. И. Рикорда и юбилейной медали «225 лет со дня рождения» и персональная выставка на родине П. И. Рикорда в городе Торопце.
- 2003 год — работа по реставрации декоративного убранства наружных стен Российского Посольства во Франции, Париж.
- 2003 год — за творческие достижения и активное участие в культурной жизни города награждён медалью «300 лет Санкт-Петербургу».
- 2004 год — воссозданы для Государственного Музея-усадьбы Остафьево четыре горельефных композиции на тему «Война 1812 года».
- 2005 год — для Государственного Музея-усадьбы Остафьево выполнены три медали, посвященные Н. М. Карамзину, А. И. Вяземскому, П. П. Вяземскому.
- 2005 год — присвоено звание «Заслуженный художник Российской Федерации».
- 2006 год — выполнены для Государственного Музея-усадьбы Остафьево три портретных медальона князей Вяземских — владельцев усадьбы.
- 2007 год — изготовлена мемориальная доска с портретами Николая II и Рамы V короля Сиама. Флигель Большого дворца. Петергоф.
- 2008 год — за большой вклад в развитие города награждён Орденским знаком за заслуги перед Кронштадтом.
- 2008 год — персональная выставка в Государственном Музее-усадьбе Остафьево «Русский Парнас».
- 2009 год — персональная выставка «Скульптуры. Медали. Камеи.» в выставочном центре Санкт-Петербургского Союза художников России.
Творческие произведения В. Г. Сидоренко, находящиеся в музеях
Государственный Эрмитаж
- Сатир и Нимфа, (автопортрет с женой). Камея, камень, 4×3,8 см, 1988
- Спящий философ. Камея, камень, 5,3×3,5 см, 1988
- Белая цапля. Инталия, камень, 5×4,5 см, 1988
- Счастье матери. Миниатюра, камень, 6,5×5,5 см, 1987
- Овидий. Античный поэт. Медаль, бронза, д. 6 см, 1990
- Аполлон и Дафна. Плакета, бронза, 5×8 см, 1991—1993
- А. С. Пушкин. Болдинская осень. Медаль, бронза, д. 11 см, 1990. Дар.
- Пушкин — отрок. Медаль, бронза, д. 7 см, 1996—1999. Дар.
Государственный Русский музей
- Портрет Ольги (жены скульптора). Бронза, 54×30,5×30, 5 см, 1983—1989
- Лазарина. Бронза, 27×19×18 см, 1982
- Близнецы. Бронза, 18×12×18 см, 1984—1986
- Белая цапля. Медаль, бронза, д. 24 см, 1987
- Ольга. Миниатюрный портрет. Бронза, 5×3,5×2,5 см, 1986—1988 гг. Дар
- Салют в Кронштадте. Композиция, бронза, 40×12×12 см, 1984. Дар.
- Большая грустная птица. Медаль, бронза, д. 11 см, 1987
- Белая цапля. Медаль, бронза, д. 13 см, 1987
- Грустные птицы. Медаль, бронза, д. 8 см, 1987
- Раненая птица. Медаль, бронза, д. 8 см, 1987
- Пентесилея, предводительница амазонок. Медаль, бронза, овал, 6×4,5 см, 1982
- Убегающая амазонка. Медаль, бронза, овал 9×6 см, 1987—1993
Государственная Третьяковская галерея
- Портрет Софии. Бронза, 26×22×42 см, 1982—1986
- Антон. Бронза, 32×18×20 см, 1982. Дар.
- Рукопись А. С. Пушкина. Плакета, бронза, 38,5×28 см, 1994. Дар.
- А. С. Пушкин. Лицейские годы. Медаль, бронза, д. 8,5 см, 1993—1995
- Ахиллес и Пентесилея. Медаль, бронза, д. 15 см, 1995—1996. Дар.
Всероссийский музей А. С. Пушкина
- Юный Пушкин. Фигура, бронза, 33×7×9 см, 1987
- Союз певцов и чистый, и свободный. Тон. гипс, 26×28×20 см, 1988
- Болдино. Лежащая фигура. Бронза, 32×26×12 см, 1986—1990
Ярославский художественный музей
- Пушкин. Болдино. Медаль, бронза, д. 10,7 см, 1990
- Пушкин-лицеист. Плакета, бронза, 14×10 см, 1990
- Пушкин-денди. Медаль, бронза, овал, 12,5×11 см, 1990
- Юный Пушкин. Плакета, бронза, 14×9,5 см, 1990
- Болдинская осень. Медаль, бронза, д. 8,5 см, 1990
- Молдавский Пушкин. Медаль, бронза, д. 10 см, 1987
- А. С. Пушкин. Медаль, бронза, д. 4,5 см, 1990
- Овидий Назон. Медаль, бронза, д. 9 см, 1990
Сочинский художественный музей
- А. С. Пушкин. Лицейские годы. Фигура, бронза, 33×9×11 см, 1987
- Материнство. Камень, 31×18×22 см, 1984—1985
- Коварство женщин. 4 библейских сюжета. Плакеты, бронза, 10×10 см, 1987
Государственный музей-заповедник «Ораниенбаум»
- А. Д. Меншиков. Парадный портрет. Тон. гипс, 1,5 н.в., 1995
- Китайский дворец. Медаль, бронза, д. 18 см, 1994
Кронштадтский краеведческий музей
- Пётр Великий. Парадный бюст. Тон. гипс, 2 н.в., 1996
- А. С. Попов. Портрет. Рельеф, керамика, 26×20 см, 1995—1997
Государственный художественный музей Алтайского края
- Самолет. 2-х фигурная композиция. Дерево, 34×20×24 см, 1969
- Жили-были дед, да баба. Дерево, 23×25×12 см, 1969
- Наша мама. Дерево, 38×18×14 см, 1970
- Баба с коромыслом. Дерево, 33×21×11 см, 1969
- Юный Пушкин. Фигура, бронза, 33×11,5×8,5 см, 1987
- Марта Жидкова. Фигура, бронза, 17,8×8×5 см, 1986
- Автопортрет. Миниатюра, бронза, 6×5×6 см, 1992
- Сатир и Нимфа. Камея, камень, 4,2×5,2×1,8 см, 1991
- Спящий философ. Камея, камень, 5,3×3,2×1,8 см, 1991
- Ахиллес и Пентесилея. Медаль, бронза, д. 13,6 см, 1990
- Пушкин. Болдинская осень. Медаль, бронза, д. 8,8 см, 1992
- Бетховен. Медаль, бронза, овал 7×4,5 см, 1989
- Данте. Медаль, бронза, д. 6,5 см, 1987—1992
- Овидий. Античный поэт. Медаль, бронза, д. 6,9 см, 1999
- Болдинская осень. Фигура, бронза, 40×24×13 см, 1989
- Материнство. Миниатюра, бронза, 6,5×5×2 см, 1990
- Юный Пушкин. Лицейские годы. Фигура, бронза, 34,5×13×11 см, 1989
- Звездочет. Древний астроном. Фигура, бронза, 46×19×16 см, 1989
- Спокойно дети спят. Композиция, бронза, 12,2×38×38 см, 1984
- Параделов Н. А. Командир первого Красного полка. Портрет, бронза, 38,5×24×28 см, 1969
- Художник Кардовский. Камея, камень, 3,7×2,7×1,9 см, 1990
- Скульптор Вениченко в образе Фавна. Камея, камень, 3,1×2,5×1,3 см, 1991
- Пловец. Камея, камень, 4,3×3,3×2,1 см, 1990
- Автопортрет. Камея, камень, 3,2×2,5×0,7 см, 1991
- Близнецы. Композиция, бронза, 11×12×15 см, 1988
- Раненая цапля. Инталия, галька, 3,7×2,5 см, 1992
- Спящий поэт. Камея, камень, 2,7×2,3 см, 1992
- Материнство. Миниатюра, камень, 6×5 см, 1993
Новосибирский государственный художественный музей
- Невеста. Дерево, 30×35×21 см, 1969
- На русской свадьбе. Дерево, 26×30×14 см, 1969
- Сибирские пельмени. Дерево, 20×25×17 см, 1970
Государственный музей-усадьба Остафьево «Русский Парнас»
- Бегство Наполеона. Рельеф, гипс, 90×120 см, 2002
- Взятие Парижа. Рельеф, гипс, 90×120 см, 2002
- Народное ополчение. Рельеф, гипс, 90×120 см, 2003
- Битва при Лейпциге. Рельеф, гипс, 90×120 см, 2004
- П. А. Вяземский. Медальон, гипс, 90×63 см, 2004
- П. П. Вяземский. Медальон, гипс, 90×63 см, 2005
- А. И. Вяземский. Медальон, гипс, 90×63 см, 2006
- Князь П. П. Вяземский. Медаль, бронза, д. 7 см, 2005
- Князь А. И. Вяземский. Медаль, бронза, д. 7 см, 2006
- Н. М. Карамзин. Медаль, бронза, д. 7 см, 2007
Кабинет медали. Государственный музей-усадьба Остафьево «Русский Парнас»
- Ф. И. Тютчев. Медаль, бронза, д. 19 см, 2006
- Давид Робинсон. Медаль, бронза, д. 4,2 см, 1992
- Ад, Чистилище, Рай. Данте. Плакеты, триптих, гальвано, 28×13 см, 1988
- Веневитинов. Медаль, бронза, д. 5,1 см, 2005
Напишите отзыв о статье "Сидоренко, Вениамин Георгиевич"
Ссылки
- [www.encspb.ru/object/2805547466?lc=ru Мемориальные доски и памятники Санкт-Петербурга работы заслуженного художника России В.Г.Сидоренко ]
- [www.museum.ru/N36112 «Скульптуры. Медали. Камеи» Сидоренко В. Г.]
- [ostafyevomuseum.ru/exhibitions/archive/181/ Юбилейная выставка работ заслуженного художника РФ Вениамина Сидоренко]
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Сидоренко, Вениамин Георгиевич
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.
Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.
Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
