Скотт, Уинфилд

Уинфилд Скотт (англ. Winfield Scott; 13 июня 1786, Лаурел Бранч, Виргиния — 29 мая 1866, Уэст-Пойнт, штат Нью-Йорк) — американский генерал, дипломат и политик, Главнокомандующий армии США с 1841 г. по 1861 г.

Биография

Уинфилд Скотт родился в семье фермера среднего достатка. Рано осиротел.

Получил юридическое образование в колледже Вильгельма и Марии, работал адвокатом. Состоял в милиции родного штата Виргиния, где дослужился до звания капрала кавалерии.

В 1808 году поступает в армию США в звании капитана артиллерии. В чине полковник-лейтенанта воюет в англо-американской войне 1812 года. Участник сражения 13 октября 1812 года при Квингстон-Хейтс, в котором американские войска потерпели тяжёлое поражение. В этой битве Уинфилд Скотт попадает в плен, из которого был освобождён в 1813 году в результате обмена военнопленными.

В марте 1813 года ему присваивается звание полковника, в мае того же года он участвует во взятии форта Сент-Джордж в Канаде. Остро критиковал армейское руководство за неумелое командование во время похода американской армии на Ниагарский полуостров, окончившийся для американцев очередным тяжёлым поражением. В марте 1814 году президентом Джеймсом Мэдисоном Скотту присваивается звание бригадного генерала, он назначается командующим армейской бригады, находящейся в городе Буффало. Во главе этой бригады самый молодой генерал американской армии участвует в июле 1814 года во вторжении в Канаду — этой последней попытке США присоединить к себе северную английскую колонию. Во главе отряда в 2000 человек Уинфилд Скотт наносит 5 июля поражение под Чиппева английским войскам под командованием генерал-майора Финеаса Риалла. Впрочем, американцы не смогли правильно распорядиться плодами своей победы, и 25 июля 1814 года они были наголову разбиты англичанами в битве под Ланди-Лайном. Бригада Уинфилда Скотта была практически полностью уничтожена, сам он — тяжело ранен, выздоровев лишь после окончания войны.

После подписания мира и возвращения в строй генерал Скотт прилагает огромные усилия к реформированию и модернизации вооружённых сил США, к повышению образовательного уровня офицерства. Многие прославленные генералы и офицеры Гражданской войны в США (например, генерал Ли), прошли через эту его школу.

В 1817 году Уинфилд Скотт женится на Марии Майо, девушке из богатой и старинной виргинской семьи. В то же время Уинфилд Скотт, обладавший неуравновешенным и агрессивным характером, нажил себе немало врагов. С Эндрю Джексоном, будущим 7-м президентом США, у него была даже назначена дуэль, отменённая в самый последний момент по взаимному согласию.

Уинфилд Скотт участвовал во многих «индейских войнах» — в 1832 году он командует войсками в так называемой войне Чёрного Ястреба, воюет во Флориде во время Второй войны с семинолами (1835—1842), в 1838 году руководит депортацией индейцев-чероки из Джорджии в Оклахому (по так называемой дороге слёз). При этом в пути, в связи с нечеловеческими условиями содержания, скончались более 4000 индейцев. Хотя Уинфилд Скотт и разделял расистские взгляды своих современников по отношению к неграм и индейцам, всё же дальнейшее проведение «переселения» он проводить отказался, что вызвало в его адрес ожесточённую критику в правящих кругах страны.

В 1832 году генерал участвует в операции по вводу войск в штат Южная Каролина в связи с мощным сепаратистским там движением (Нуллификационный кризис). В марте 1839 года он замиряет конфликтующие штат Мэн и канадскую провинцию Нью-Брансуик (Арунстукская война).

В 1841 году Уинфилду Скотту присваивается звание генерал-майора и он становится главнокомандующим армии США. Во время американо-мексиканской войны (1846—1848), он руководит южной армией. Высадившись у города Веракрус, он 27 марта 1847 года берёт город и идёт походом, по тропе Кортеса, на Мехико. 18 апреля 1847 года, в битве у Серро-Гордо, Скотт разбивает мексиканскую армию под командованием генерала и президента Мексики Антонио Лопес де Санта-Анна. 19 и 20 августа того же года он вновь разгромил мексиканцев в двух сражениях — в битве при Контрерасе и в битве при Чурубуско, после чего дорога на столицу Мексики для американцев была открыта. После безрезультатных переговоров с мексиканцами войска Скотта 8 сентября, после кровопролитного сражения при Молино-дель-Рей заняли вражеские позиции, прикрывавшие Мехико. 13 сентября, после двухдневных боёв, была взята мексиканская крепость Чапультепек; при этом были повешены Скоттом 10 бывших военнослужащих США — ирландцев, служивших в мексиканском батальоне Святого Патрика и захваченных в плен американцами (что вызвало бурную полемику среди американской общественности). После ряда кровопролитных схваток 15 сентября американские войска вступили в Мехико, откуда Санта-Анна вывел свои части. Будучи военным комендантом мексиканской столицы, генерал Скотт оставил о себе среди мексиканцев добрую память. Однако вследствие политических обстоятельств в США (того, что Уинфилд Скотт был членом оппозиционной Партии вигов), он был снят с поста коменданта. Против генерала также начали судебный процесс о превышении им власти, окончившийся ничем. В результате Уинфилд Скотт, за успешные и решительные военные действия и умелое руководство войсками был награждён золотой медалью Конгресса.

В 1848 году Уинфилд Скотт выставляет свою кандидатуру на выборах на пост президента Соединённых Штатов, однако его партия предпочитает поддержать другого полководца Мексиканской войны, Закарию Тейлора, который и становится президентом.

Через 4 года Скотт становится официальным кандидатом от Партии вигов, но проигрывает выборы кандидату от Демократической партии Франклину Пирсу. Причиной поражения стали различные факторы — сдержанная позиция Скотта по вопросу о сохранении рабства, что стоило ему немало голосов на американском Юге и, с другой стороны — в целом позитивная позиция по этому вопросу в программе вигов — «украла» у него часть голосов на Севере. К тому же Франклин Пирс был также одним из героев Мексиканской войны. Уинфилд Скотт сумел набрать больше голосов, чем его противник, лишь в 4 штатах (Небраске, Кентукки, Массачусетсе и в Вермонте). Соотношение же поданных голосов по стране составило 51 % к 44 % в пользу Пирса.

Несмотря на поражение на выборах, генерал Уинфилд Скотт пользовался большой популярностью у американцев и, благодаря своему тщеславию, неуживчивости с начальством и большим росту и весу (генерал был высотой в 2 метра и толст), стал постоянным героем многочисленных анекдотов, шаржей и карикатур. В ознаменование его заслуг, в 1855 году Уинфилду Скотту — второму в американской истории после Джорджа Вашингтона — было присвоено Конгрессом воинское звание генерал-лейтенанта.

Во время Гражданской войны в США Уинфилд Скотт, хоть он и был выходцем с американского Юга, остался верен Федерации. Предвидя, в отличие от большинства политиков и военных Севера, что начавшаяся война будет затяжной и кровопролитной, Скотт разработал особый план ведения военных действий, основанный на постепенном занятии территории южан, в первую очередь крупных центров на Миссисипи, Атлантическом побережье и побережье Мексиканского залива с последующим продвижением в сторону Атланты. Так как этот план вызвал всеобщее недоумение и насмешки ожидавших скорой победы деятелей из Вашингтона, больной Скотт 1 ноября 1861 года уходит в отставку. Его преемником на посту командующего становится интриговавший против него генерал Джордж Бринтон МакКлеллан, командующий Потомакской армией северян.

Уйдя в отставку, генерал пишет свои мемуары и совершает путешествие по Европе. Он ещё застаёт то время, когда разработанный им план военных действий Анаконда показал себя единственно правильным в реальных условиях Гражданской войны и был осуществлён такими талантливыми полководцами северян, как генералы Грант и Шерман.

Литература

• John S. D. Eisenhower: Agent of Destiny: The Life and Times of General Winfield Scott. Norman 1999, ISBN 0-8061-3128-4.
• Allan Peskin: Winfield Scott and the Profession of Arms. Kent 2003, ISBN 0-87338-774-0.
• Winfield Scott: Memoirs of Lieut.General Scott LL.D. 2 Bände, Sheldon, New York 1864.
• Timothy D. Johnson: Winfield Scott: A Quest for Military Glory. Lawrence, KS 1998.

Кинематограф

• «Они умерли на своих постах» (англ. They Died with Their Boots On, дословный перевод: «Они умерли в сапогах») — в биографическом фильме о Джордже Армстронге Кастере показан как человек, сыгравший в судьбе главного героя немаловажную роль.

Отрывок, характеризующий Скотт, Уинфилд

– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.