Спинола, Амброзио
| Амброзио Спинола-Дория | |||
| исп. Ambrosio Spinola Doria | |||
 Портрет из мастерской Рубенса | |||
| Дата рождения | |||
|---|---|---|---|
| Место рождения | |||
| Дата смерти | |||
| Место смерти |
близ Кастельнуово-Скривия | ||
| Принадлежность | |||
| Род войск | |||
| Годы службы |
1602—1630 | ||
| Звание | |||
| Командовал | |||
| Сражения/войны |
Восьмидесятилетняя война; | ||
| Награды и премии |
| ||
Дон Амбрóджо Спи́нола-Дóрия, 1-й маркиз де Лос-Бальбасес, 1-й герцог Сеста (исп. Ambrosio Spínola Doria o Ambrogio Spínola Doria; 1569, Генуя — 25 сентября 1630, Кастельнуово-Скривия) — испанский полководец из генуэзского рода Спинола, командовавший армиями Габсбургов на заключительном этапе Восьмидесятилетней войны.
Происхождение
Старший сын маркиза Филиппа Спинолы и его жены Полинессы Гримальди, дочери князя Салерно. Семья Спинолы принадлежала к числу четырёх олигархических семейств, державших в своих руках управление Генуэзской республикой.
В XVI веке республика практически попала под протекторат Испании, а генуэзские банкиры имели полный контроль над испанскими финансами. Несколько младших братьев Амброзио Спинолы отправились искать удачу в Испании, а один брат, Федерико, решив стать военным — во Фландрию. Старший брат остался дома, чтобы жениться и продолжить род; в 1592 году он женился на дочери графа Галеррата, Джованне Вачидонне.
Из сыновей Амброджо и Джованны Агустин Спинола (1597—1649) последовательно занимал архиепископские кафедры в Гранаде, Сантьяго и Севилье, а Филиппо Спинола, герцог Сан-Северино (1594—1659) унаследовал титулы и владения отца.
Восьмидесятилетняя война
В 1602 году он и его брат Федерико нанялись на службу испанской короне. Это было рискованное мероприятие. Амброзио нанял за свой счёт 1000 человек для наземной службы, а Федерико — эскадру галер для службы в прибрежных водах. Несколько галер Федерико были уничтожены англичанами при попытке войти в канал. Сам он погиб в бою с голландцами 24 мая 1603 года. Амброзио Спинола направился со своими людьми во Фландрию по земле. В течение первых месяцев его нахождения во Фландрии испанский двор рассматривали планы вторжения в Британию с использованием отряда Амброзио. Однако планы остались не реализованными. В конце года он отправился в Италию за новыми солдатами. В сентябре 1604 года он возглавил осаду Остенде и довёл её до успешного конца. Осада началась за три года до этого, а потери испанцев за всё время осады составили 70 000 человек. Победителю достались развалины.
Победа принесла Амброзио уважение и доверие эрцгерцога Альбрехта и инфанты Клары Евгении, которые управляли Фландрией, а также любовь солдат. По завершении кампании он отправился в Испанию на военный совет в Вальядолид, на котором был назначен главнокомандующим испанскими войсками во Фландрии. В апреле Амброзио вернулся в Брюссель и открыл кампанию. Война в Нидерландах практически полностью состояла из осад, которые принесли ему ещё большую славу.
Испанское правительство постепенно удалило его из Испании. Вплоть до подписания в 1609 году знаменитого Двенадцатилетнего перемирия, вызванного взаимным истощением воюющих сторон, Амброзио Спинола продолжал командовать войсками. После подписания мира он сохранил за собой пост. Он вёл переговоры с Францией, когда принц Конде с женой бежал во Фландрию, стараясь удалить её от внимания со стороны Генриха IV.
Тридцатилетняя война
В начале Тридцатилетней войны войска Спинолы участвовали в упорной кампании в Нижнем Пфальце, после чего он получил звание капитана-генерала. После возобновления войны в Голландии в 1621 году он одержал свою наиболее значительную победу, захватив Бреду после долгой осады (28 августа 1624 — 5 июня 1625) и отразив все попытки Морица Нассауского спасти город. Сдача Бреды является сюжетом знаменитой картины Диего Веласкеса, в которой Спинола написан по памяти.
Взятие Бреды оказалось кульминацией карьеры Спинолы. Нехватка финансов и новый фаворит Оливарес прервали его успехи. Спинола не смог препятствовать Фридриху Генриху Оранскому взять Грольи и вернулся в Испанию, решив больше не возвращаться во Фландрию.
Тем временем испанской двор начал войну за обладание Мантуанским герцогством. Спинола получил назначение. Он высадился в Генуе 19 сентября 1629 года, но и здесь его преследовали интриги Оливареса. Здоровье Спинолы надломилось и он умер во время осады Казаля 25 сентября 1630 года.
Напишите отзыв о статье "Спинола, Амброзио"
Ссылки
-
На Викискладе есть медиафайлы по теме Амброзио Спинола - Спинола, Амброзио // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- [dic.academic.ru/dic.nsf/sie/16674/%D0%A1%D0%9F%D0%98%D0%9D%D0%9E%D0%9B%D0%90 Спинола] // Советская историческая энциклопедия / Под ред. Е. М. Жукова. — М.: Советская энциклопедия, 1973—1982.
Отрывок, характеризующий Спинола, Амброзио
«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа, «и точно так же… я подумала, что в ней чего то недостает».– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.
– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
