Сравнительные жизнеописания

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Сравнительные жизнеописания (др.-греч. Βίοι Παράλληλοι — bíoi parállēloi) — произведение древнегреческого писателя Плутарха, состоящее из двадцати двух парных биографий известных греков и римлян. Иногда к ним также добавляют четыре сохранившихся одиночных биографии.





История

Хронология написания

Исследователи отмечают, что определение относительной хронологии сочинений Плутарха сложнее установления абсолютной хронологии[1]. Последовательность написания биографий точно не установлена, но ряд биографий содержат отсылки к сочинениям, уже существовавшим на момент написания[1]. Так, биография Диона была написана после Тимолеонта[2], Брута — после Цезаря[3], Камилла — после Ромула[4], Тесея и Ромула — после Ликурга и Нумы[5], Демосфена[6] и Кимона[7] и т. д. Трижды Плутарх называет порядковые номера отдельных биографий: пара Демосфен—Цицерон была пятой по счёту[8], Перикл—Фабий Максим — десятой[9], Дион—Брут — двенадцатой[10].

Наиболее ранними биографиями Плутарха чаще всего считают непарные (Артаксеркс, Гальба, Отон, Арат), которые обычно рассматриваются отдельно — в них ещё не сформировался стиль, характерный для собственно «Сравнительных жизнеописаний»[11].

Существует версия, что несколько пар биографий могли быть завершены и распространены группами: к первой группе относят биографии Фемистокла—Камилла, Ликурга—Нумы, Тесея—Ромула, ко второй — Диона—Брута, Тимолеонта—Эмилия Лепида, Александра—Цезаря. Таким образом, упоминания о других произведениях позволяют говорить не о хронологической последовательности, а о синхронности нескольких произведений[12].

Исследователь C. P. Jones составил следующую последовательность создания биографий[13]:

  • 1: Эпаминонд—Сципион;
  • 2—4: Кимон—Лукулл, Пелопид—Марцелл, Эвмен—Серторий или Филопемен—Фламинин;
  • 5: Демосфен—Цицерон;
  • 6: Ликург—Нума;
  • 7—9: Тесей—Ромул, Фемистокл—Камилл, Лисандр—Сулла;
  • 10: Перикл—Фабий Максим;
  • 11: Эвмен—Серторий, Солон—Попликола, Филопемен—Фламинин; в случае, если последняя пара относится к 2—4, то Аристид—Катон или Агис и Клеомен — Гракхи;
  • 12: Дион—Брут;
  • 13—14: Тимолеонт—Эмилий Лепид, Александр—Цезарь;
  • 15: Агесилай—Помпей;
  • 16—23: остальные; Алкивиад-Кориолан после Солон—Попликола, Фокион—Катон-младший после Аристид—Катон-старший.

Опираясь на указания в тексте, традиционно считается, что биографии Гальбы и Отона могли быть написаны в период с 79 по 96 год[14], а «Сравнительные жизнеописания» — с 96 по 120 год[15].

Биографии Лисандра—Сулла были написаны в 104—114 годах, поскольку Плутарх упоминает, что прошло почти двести лет после битвы при Орхомене[16][17]. По схожим свидетельствам определяют, что биографии Ликурга—Нумы, Тесея—Ромула, Фемистокла—Камилла, Солона—Попликолы, Тимолеонта—Эмилия Лепида были написаны не раньше 96 года, биографии Диона—Брута были написаны не раньше 99 года, биографии Кимона—Лукулла были написаны не позже 114 года, а биографии Демосфена—Цицерона, Тесея—Ромула, Диона—Брута, Тимолеонта—Эмилия Лепида, Агиса и Клеомена — Гракхов были написаны не позже 116 года[16].

Особенности

Традиционно считается, что работа была посвящена Квинту Сосию Сенециону[18] — обращения к нему встречаются в тексте трижды[19].

Подбор героев биографий определялся, по-видимому, соответствием идеалу активного деятеля (прежде всего в политической сфере) — Демосфен и Цицерон, более известные как ораторы, представлены прежде всего как политические деятели[20]. Большая часть героев для биографий «греческой части» — люди классического периода, в то время как среди римских персонажей большинство — представители Поздней республики[21]. Отмечается, что Плутарх избирательно подходил к подбору персонажей и не включил в своё произведение, например, жизнеописание Филиппа Македонского, который был популярным героем эллинистических биографий[21]. Единственную пару отрицательных, по его мнению, персонажей (Деметрий—Антоний) Плутарх включил, по его собственному признанию, в назидательных целях[22]. Как отмечают, Плутарх не стремится дать подлинное жизнеописание своего героя, он ставил задачей показать великого человека, обрисовать его характер[23].

Структура

Предполагают и существование серии биографий римских императоров от Августа до Вителлия (сохранились только биографии Гальбы и Отона[22]. Точно известно о существовании как минимум одной пары биографий, которая не сохранилась — Эпаминонд и Публий Корнелий Сиципион Африканский. Также утеряно жизнеописание ЛеонидаК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4021 день].

Грек Римлянин Примечания
Тесей Ромул
Ликург Нума Помпилий
Солон Публий Валерий Попликола
Фемистокл Марк Фурий Камилл Сопоставление не сохранилось
Перикл Квинт Фабий Максим Веррукоз
Алкивиад Гней Марций Кориолан
Тимолеонт Луций Эмилий Павел Македонский
Пелопид Марк Клавдий Марцелл
Аристид Марк Порций Катон Старший
Филопемен Тит Квинкций Фламинин
Пирр Гай Марий Сопоставление не сохранилось
Лисандр Луций Корнелий Сулла
Кимон Луций Лициний Лукулл
Никий Марк Лициний Красс
Эвмен Квинт Серторий
Агесилай II Гней Помпей Великий
Александр Македонский Гай Юлий Цезарь Сопоставление не сохранилось; конец биографии Александра и начало жизнеописания Цезаря утеряны
Фокион Марк Порций Катон Младший Сопоставление не сохранилось
Агис IV и Клеомен III Тиберий и Гай Семпроний Гракх
Демосфен Марк Туллий Цицерон
Деметрий I Полиоркет Марк Антоний
Дион Сиракузский Марк Юний Брут

Влияние

Трагедии Шекспира «Антоний и Клеопатра», «Юлий Цезарь» и «Кориолан» во многих деталях следуют за Плутархом[24].

Переводы на русский язык

  • Плутарховы Сравнительные жизнеописания славных мужей / Пер. С. Дестуниса. — Т. 1—13. — СПб., 1814—1821.
  • Жизнеописания Плутарха / Пер. под ред. В. Герье. — М., 1862.
  • Сравнительные жизнеописания / Пер. В. Алексеева. — Т. I—II. — М., 1889.
  • Избранные биографии / Пер. под ред. С. Я. Лурье. — М.—Л., 1941.
  • Сравнительные жизнеописания / Пер. С. П. Маркиша, М. Е. Грабарь-Пассек, С. И. Соболевского. — Т. I—III. — М.-Л., 1961—1964; второе издание: Т. I—II. М., 1994.

См. также

Жизнь двенадцати цезарей

Напишите отзыв о статье "Сравнительные жизнеописания"

Примечания

  1. 1 2 Jones C. P. [www.jstor.org/stable/300134 Towards a Chronology of Plutarch’s Works] // The Journal of Roman Studies. — 1966. — Vol. 56, Parts 1 and 2. — P. 66
  2. Плутарх. Дион, 58
  3. Плутарх. Брут, 9
  4. Плутарх. Камилл, 33
  5. Плутарх. Тесей, 1
  6. Плутарх. Тесей, 27
  7. Плутарх. Тесей, 36
  8. Плутарх. Демосфен, 3
  9. Плутарх. Перикл, 2
  10. Плутарх. Дион, 2
  11. Аверинцев С. С. Добрый Плутарх рассказывает о героях или счастливый брак биографического жанра и моральной философии // Плутарх. Сравнительные жизнеописания в двух томах. — М.: «Наука», 1994. — С. 643
  12. Jones C. P. [www.jstor.org/stable/300134 Towards a Chronology of Plutarch’s Works] // The Journal of Roman Studies. — 1966. — Vol. 56, Parts 1 and 2. — P. 67
  13. Jones C. P. [www.jstor.org/stable/300134 Towards a Chronology of Plutarch’s Works] // The Journal of Roman Studies. — 1966. — Vol. 56, Parts 1 and 2. — P. 68
  14. Jones C. P. [www.jstor.org/stable/300134 Towards a Chronology of Plutarch’s Works] // The Journal of Roman Studies. — 1966. — Vol. 56, Parts 1 and 2. — P. 71
  15. Jones C. P. [www.jstor.org/stable/300134 Towards a Chronology of Plutarch’s Works] // The Journal of Roman Studies. — 1966. — Vol. 56, Parts 1 and 2. — P. 72
  16. 1 2 Jones C. P. [www.jstor.org/stable/300134 Towards a Chronology of Plutarch’s Works] // The Journal of Roman Studies. — 1966. — Vol. 56, Parts 1 and 2. — P. 69
  17. Плутарх. Сулла, 21
  18. Plutarchos 2 // Paulys Realencyclopädie der classischen Altertumswissenschaft. — Bd. XXI,1. — Stuttgart: J. B. Metzler, 1951. — Sp. 897: текст на [de.wikisource.org/wiki/Paulys_Realencyclopädie_der_classischen_Altertumswissenschaft немецком]
  19. Плутарх. Демосфен, 1; Дион, 1; Тесей, 1
  20. Аверинцев С. С. Добрый Плутарх рассказывает о героях или счастливый брак биографического жанра и моральной философии // Плутарх. Сравнительные жизнеописания в двух томах. — М.: «Наука», 1994. — С. 650
  21. 1 2 Аверинцев С. С. Добрый Плутарх рассказывает о героях или счастливый брак биографического жанра и моральной философии // Плутарх. Сравнительные жизнеописания в двух томах. — М.: «Наука», 1994. — С. 651
  22. 1 2 Аверинцев С. С. Добрый Плутарх рассказывает о героях или счастливый брак биографического жанра и моральной философии // Плутарх. Сравнительные жизнеописания в двух томах. — М.: «Наука», 1994. — С. 644
  23. [www.dissercat.com/content/greko-makedonskie-otnosheniya-v-kontse-iii-v-do-ne Диссертация на тему «Греко-македонские отношения в конце III в. до н.э.» автореферат по специальности ВАК 07.00.03 - Всеобщая история (соответствующего периода) | disserCat — ...]
  24. Аверинцев С. С. Добрый Плутарх рассказывает о героях или счастливый брак биографического жанра и моральной философии // Плутарх. Сравнительные жизнеописания в двух томах. — М.: «Наука», 1994. — С. 653

Отрывок, характеризующий Сравнительные жизнеописания



Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.