Процесс над салемскими ведьмами

Охота на салемских ведьм — одна из самых знаменитых охот на ведьм в истории: судебный процесс, проходивший в новоанглийском городе Салем с февраля 1692 по май 1693 года. По обвинению в колдовстве 19 женщин было повешено, одна раздавлена камнями и от 175 до 200 человек заключено в тюрьму (не менее пяти из них умерли).

Социальный фон

Салем был основан в 1629 году пуританами. В 1641 году английским законодательством колдовство было объявлено уголовным преступлением. В январе 1692 года соседний город Йорк был атакован индейцами, в результате многие его жители погибли, или были захвачены в плен.

Увеличивающийся размер семьи порождал споры между соседями и семьями за право владения землёй, особенно на границе продвижения поселенцев, где экономика была основана на фермерском хозяйстве. Неблагоприятные погодные условия или болезни растений могли привести к потере годового урожая. Ферма, которая могла обеспечить существование средней по размеру семьи, уже не могла обеспечить этого следующим поколениям. Это побуждало фермеров продвигаться дальше, захватывая земли коренных обитателей — индейцев.

Будучи религиозными людьми, пуритане объясняли потерю урожая, домашнего скота, смерть детей, землетрясения и плохую погоду гневом Бога. По представлениям пуритан, человеку от рождения было предопределено, должна ли его душа попасть в рай или, наоборот, в ад. Пуритане искали в видимом им мире знаки, которые могли указывать на волю Бога. В невидимом мире, согласно их вере, обитали Бог и ангелы, а также дьявол — падший ангел, враждебная сущность.

Патриархальные порядки создавали такое положение, когда женщины должны находиться в полном подчинении у мужчин. Считалось также, что женщины легче поддаются влиянию дьявола, чем мужчины, и что они более похотливы.

В небольшом городе трудно было сохранить секреты, и мнение людей об их соседях принималось как установленный факт. Детские игры и игрушки считались бесполезными и возбранялись. Мальчики могли охотиться, ловить рыбу, исследовать лес, они часто становились учениками плотников и кузнецов, в то время как девочек учили прясть пряжу, готовить, шить, ткать.

Причина и ход судебного процесса

В январе 1692 года у дочери и племянницы пастора Сэмюэла Пэрриса — 9-летней Элизабет Пэррис и 12-летней Эбигейл Уильямс — были обнаружены симптомы неизвестной болезни. Девочки кричали, издавали странные звуки, прятались под мебелью, их тела принимали необычные позы. Дети жаловались на то, что их кто-то колол булавкой и ножом, а когда Пэррис пытался читать проповедь, они затыкали уши.

Доктор Уильям Григгс решил, что причиной болезни стало воздействие ведьмы. В своём рассуждении он опирался на работу Коттона Мэзера «Memorable Providences Relating to Witchcrafts and Possessions» (1689), где описывался подобный случай: в 1688 году в Бостоне ирландская прачка была обвинена в колдовском воздействии на детей хозяина и повешена. Коттон Мэзер был выпускником Гарвардского колледжа и являлся священником Северной церкви Бостона.

Девочки указали на предполагаемую ведьму — служанку-рабыню в доме Пэррисов по имени Титуба. По одним источникам, Титуба была африканского происхождения, по другим — индианкой. По словам детей, служанка рассказывала им о колдовстве. Вскоре число заболевших девочек и девушек увеличилось, в частности, заболела 12-летняя Анна Путнам.

Аресты

1 марта 1692 года по их показаниям было арестовано три женщины: Титуба, Сара Гуд и Сара Осборн. Подозреваемые были допрошены и подвергнуты осмотру в поисках признаков, которые бы указывали на то, что они являются ведьмами. Все три женщины были удобными целями для обвинений: Титуба имела не титульную национальность, Сара Гуд была нищенкой, а Сара Осборн — одинокой тяжелобольной вдовой, вовлечённой к тому же в судебный спор с пуританами. Против них говорил тот факт, что женщины длительное время не посещали церковь. У них не было защитников, и общественное мнение склонялось к тому, что обвинения справедливы.

В марте произведены другие аресты: 4-летняя дочь Сары Гуд, Марта Кори, Ребекка Нёрс и Рэйчел Клинтон. Марта Кори с самого начала не доверяла словам девочек и с насмешкой относилась к суду, тем самым обратив на себя внимание. 4-летняя Дороти Гуд в силу своего возраста сделала высказывания, которые были истолкованы против Сары Гуд. Чтобы быть ближе к матери, она призналась в том, что является ведьмой, и была помещена в тюрьму. Однако эти обвинения уже обеспокоили общество, так как Кори и Нёрс были прихожанками церкви.

В апреле были арестованы Сара Клойс (сестра Ребекки Нёрс), Элизабет Проктор и её муж Джон Проктор, муж Марты Кори Жиль Кори и ещё несколько человек, в том числе бывший пастор Джордж Берроуз. 10 мая в тюрьме умирает Сара Осборн.

Суд

В мае 1692 года начинается суд (Court of Oyer and Terminer). Губернатор Фипс назначил судей, трое из которых были друзьями Коттона Мэзера, а один — вице-губернатором. Председателем суда назначен Уильям Стаутон, не имеющий юридического образования. За судебным процессом следит Коттон Мэзер.

Главным доказательством служили показания пострадавших о том, что они видели дух обвиняемого, который являлся к ним. Теологический спор вокруг использования этих свидетельств заключался в том, должен ли был человек давать согласие Дьяволу на использование своего образа. Оппоненты считали, что Дьявол может использовать образ человека без его согласия, тогда как суд утверждал, что обязательно требуется согласие человека.

2 июня суд признал виновной пожилую женщину Бриджет Бишоп, 10 июня она была повешена. По словам некоторых девочек, дух Бишоп являлся к ним. Другие свидетели показали, что её посещал дьявол. 19 июля 1692 года были повешены Ребекка Нёрс, Сара Гуд и ещё несколько женщин. Примечательно, что перед казнью, уже с петлёй на шее, Сара Гуд обратилась к священнику Николасу Ноесу, вовлечённому в судебный процесс, со словами:

«Ты — лжец. Я не бо́льшая ведьма, чем ты — колдун. Отбери у меня жизнь — и Господь напоит тебя кровью».

Слова оказались пророческими: через 25 лет Ноес, поражённый кровоизлиянием в мозг, умер, захлебнувшись собственной кровью.

19 августа 1692 года повешены ещё несколько человек, включая бывшего пастора Берроуза. Около 30 жителей подали ходатайство о смягчении приговора Берроузу, однако приговор был оставлен без изменения. У виселицы Берроуз, не запинаясь, прочитал молитву, надеясь на спасение (считалось, колдуны не способны прочитать молитву без запинки).

19 сентября к 80-летнему фермеру Жилю Кори, который отказывался давать какие-либо показания, применена особая процедура peine forte et dure. На грудь Кори положили тяжёлые камни, чтобы «выдавить» признание вины. По одной из версий, отказ давать показания был связан с тем, что имущество колдунов, давших любые показания, подлежало конфискации. Кори хотел сохранить свою ферму и земли для семьи, поэтому отказывался говорить и после применения процедуры. Через два дня он умер во время пытки под давлением тяжёлого груза.

22 сентября повешены его жена Марта Кори и ещё 7 человек.

Среди обвиняемых были жители не только деревни Салем, но и соседнего Топсфилда, а также Бостона. Судебные процессы над ведьмами велись также в Андовере, куда по приглашению местного жителя Джона Балларда приехали девушки из Салема для разоблачения ведовства.

В Бостоне был осуждён за ведовство Джон Олден, который является героем поэмы «Сватовство Майлза Стэйндиша» Лонгфелло. Олден был одним из самых уважаемых граждан города, морским капитаном и участником войн с индейцами. Он бежал из тюрьмы после 5 недель заключения.

Окончание суда

Между тем отец Коттона Мэзера — Инкрис Мэзер, глава Гарвардского колледжа — заявил, что суд не должен рассматривать в качестве доказательств видения жертв. Мэзеру также приписывают идею, что лучше несколько ведьм выживут, чем один невиновный будет казнён. Другой священник указал на то, что дьявол может специально являться в виде духа, принимая образ невиновного человека, чтобы обвинили последнего. После ознакомления с этими мнениями губернатор приказал не использовать видения как доказательства, прекратить аресты и отпустить 28 из 33 оставшихся обвиняемых.

Для суда над оставшимися обвиняемыми был учреждён Верховный суд штата Массачусетс, действующий по настоящее время. В мае 1693 года губернатор помиловал обвиняемых.

Всего за время антиведовской истерии в тюрьме оказалось 150 человек. Осуждён был 31 человек. Из них повесили 19 человек, двое умерли в тюрьме, одного задавили до смерти во время пытки, семеро получили отсрочку приговора, одну держали без суда в тюрьме, затем продали в рабство за долги, одна бежала.

В 1697 году судьи признали свою ошибку, в 1702 году решение суда было признано незаконным. В 1706 году обвинительница Анна Путнам заявила, что была обманута дьяволом, давая показания против невинных людей. Только одной из девочек-начётчиц удалось впоследствии выйти замуж.

В 1957 году Содружество Массачусетса окончательно постановило отменить приговоры всем осуждённым во время этих процессов. В 1992 году в городе был установлен памятник жертвам охоты на ведьм. В 2001 году губернатор штата Джейн Свифт подтвердила невиновность обвиняемых.

Объяснения

Существует несколько материалистических версий, объясняющих произошедшее, — истерия, сговор детей, особенности психологии пуритан, отравление ядовитым веществом.

В 1976 году в журнале Science появилась версия, согласно которой галлюцинации у детей были вызваны отравлением ржаным хлебом, поражённым грибком, известным как спорынья (или Claviceps purpurea) (см. также эрготизм). В том же году были опубликованы опровержения данной версии.

Согласно другой версии, дети заболели особой формой энцефалита — «энцефалит летаргический» (encephalitis lethargica), симптомы которого сходны с описываемыми в салемском случае. Высказывается также предположение, что девочки страдали болезнью Хантингтона.

Отражения в литературе и кино

События в Салеме обыграны в классических произведениях американской литературы — романе Н. Готорна «Дом о семи фронтонах» (1851) и драме Генри Лонгфелло «Трагедии Новой Англии» (1868).

Классической считается также пьеса Артура Миллера «Суровое испытание» (1952). Она была экранизирована во Франции под названием «Салемские колдуньи» (1957) и в США под названием «Суровое испытание» (1996). Ещё в 1937 году в Голливуде был снят фильм «Девушка Салема» (1937).

Более современные интерпретации судилища в Салеме можно найти в повести Анджея Сапковского «Случай в Мисчиф-крик», в фильме 2012 года «Повелители Салема» (2012) и в телесериале «Салем» (2014). В последнем салемские ведьмы изображены не как обычные женщины, которых подвергали пыткам и казнили из-за предрассудков верующих, а как действительно могущественные колдуньи.

См. также

• Категория:Ведовские процессы:
  • Процессы над ведьмами в Вале
  • Дело Анны Гельди — последний в Европе официальный смертный приговор за ведьмовство

Примечания

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Ссылки

• [etext.lib.virginia.edu/salem/witchcraft/ Документальный архив] (англ.)

Отрывок, характеризующий Процесс над салемскими ведьмами

Немного впереди их шел насквозь промокший мужичок проводник, в сером кафтане и белом колпаке.
Немного сзади, на худой, тонкой киргизской лошаденке с огромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой офицер в синей французской шинели.
Рядом с ним ехал гусар, везя за собой на крупе лошади мальчика в французском оборванном мундире и синем колпаке. Мальчик держался красными от холода руками за гусара, пошевеливал, стараясь согреть их, свои босые ноги, и, подняв брови, удивленно оглядывался вокруг себя. Это был взятый утром французский барабанщик.
Сзади, по три, по четыре, по узкой, раскиснувшей и изъезженной лесной дороге, тянулись гусары, потом казаки, кто в бурке, кто во французской шинели, кто в попоне, накинутой на голову. Лошади, и рыжие и гнедые, все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья – все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи. В середине вытянувшихся казаков две фуры на французских и подпряженных в седлах казачьих лошадях громыхали по пням и сучьям и бурчали по наполненным водою колеям дороги.
Лошадь Денисова, обходя лужу, которая была на дороге, потянулась в сторону и толканула его коленкой о дерево.
– Э, чег'т! – злобно вскрикнул Денисов и, оскаливая зубы, плетью раза три ударил лошадь, забрызгав себя и товарищей грязью. Денисов был не в духе: и от дождя и от голода (с утра никто ничего не ел), и главное оттого, что от Долохова до сих пор не было известий и посланный взять языка не возвращался.
«Едва ли выйдет другой такой случай, как нынче, напасть на транспорт. Одному нападать слишком рискованно, а отложить до другого дня – из под носа захватит добычу кто нибудь из больших партизанов», – думал Денисов, беспрестанно взглядывая вперед, думая увидать ожидаемого посланного от Долохова.
Выехав на просеку, по которой видно было далеко направо, Денисов остановился.
– Едет кто то, – сказал он.
Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.
– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
– Ростов! Петя! – крикнул в это время Денисов, пробежав поданный ему конверт. – Да как же ты не сказал, кто ты? – И Денисов с улыбкой, обернувшись, протянул руку офицеру.
Офицер этот был Петя Ростов.
Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и, забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов, и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой, и что там отличился один гусар.
– Ну, я г'ад тебя видеть, – перебил его Денисов, и лицо его приняло опять озабоченное выражение.
– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг'и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг'а не возьмем, они у нас из под носа выг'вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.
– Ну, бог'ода, – обратился он к мужику проводнику, – веди к Шамшеву.
Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.


Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.