Тернате (остров)

Тернате (остров)Тернате (остров)

</tt>

</tt>

Тернате индон. Pulau Ternate
Расположение острова Тернате на карте восточной Индонезии
0°47′00″ с. ш. 127°22′00″ в. д.0.78333° с. ш. 127.36667° в. д. / 0.78333; 127.36667
Акватория	Тихий океан
Страна	Индонезия Индонезия
Регион	Северное Малуку
Тернате
Площадь	76 км²
Наивысшая точка	1715 м
Население (2003 год)	145 143 чел.
Плотность населения	1909,776 чел./км²

Тернате (индон. Pulau Ternate) — остров в составе архипелага Молуккских островов в восточной Индонезии. Расположен к западу от острова Хальмахера, в прошлом центр Тернатского султаната.

Как и соседний остров, Тидоре, Тернате имеет конусообразную форму. Острова древнего мусульманского султаната имеют длинную историю. Эти острова были главным производителем гвоздики, благодаря которой султаны были самыми богатыми и могущественными монархами в регионе. В доколониальный период правители Тернате имели политическую и экономическую власть над большей частью «Островов пряностей».

На сегодняшний день Тернате — крупнейший город и административный центр провинции Северное Малуку, который входит в состав муниципалитета (kotamadya).

География

Над островом Тернате возвышается стратовулкан Гамалама (1715 м). Извержение 1840 года разрушило большую часть зданий острова, в конце XX века вулкан извергался в 1980, 1983 и 1994 годах. В предгорьях растут гвоздичные рощи.

На сегодняшний день площадь острова составляет 76 км², по состоянию на июль 2003 года население острова составляло 145 143 человек.

На северо-восточном побережье острова есть аэропорт.

Бату Ангус — 300-летний магмовый поток — находится в северо-восточной части острова. Остров Хири — вулканический конус, лежащий у северного побережья Тернате. Кишащее крокодилами озеро Толире находится в кратере на северо-западе и ограничено отвесными скалами. На севере Тернате находится пляж Суламадаха, на западном побережье — Афетадума и Джобурики, на южной стороне острова есть пляж у деревни Кастела.

Геология

Тернате находится в очень сейсмически активной зоне, регулярно происходят извержения вулканов и землетрясения.

История

Доколониальный период

Тернате и близлежащий Тидоре были главными мировыми производителями гвоздики, обеспечивая политическое могущество и экономическое влияние своих султанов в индонезийском регионе. Большая часть их богатств уходила на междоусобные войны. К завершению колонизации Молуккских островов голландцами в XIX веке султаны Тернате управляли империей, которая имела как минимум номинально в сфере своего влияния Амбон, Сулавеси и Папуа.

Наивысшего расцвета султанат Тернате достиг к концу XVI века при правлении султана Бабуллы, когда под его влиянием находилась восточная часть Сулавеси, территория Амбона и Серама, а также отдельные районы Папуа. В это время султанат Тернате соперничал за контроль удалённых территорий с рядом находившимся султанатом Тидоре. Согласно историку Леонарду Андая, противостояние Тернате и Тидоре является доминирующим фактором в ранней истории Молукских островов.

В результате того, что большую роль в экономике острова играла торговля, Тернате стал одним из первых мест в регионе, подвергшемся влиянию ислама, вероятно, пришедшего с Явы в конце XV века. Первоначально в новую веру обратился узкий круг правящей семьи Тернате, впоследствии ислам распространился среди всех слоёв населения.

Европейцы

Первыми европейцами, остановившимися на Тернате, стала часть португальской экспедиции Франсишку Серрана к Малакке, которая потерпела кораблекрушение у острова Серам и была спасена местными жителями. Султан Абу Лаис, услышав о происшествии, и, увидев возможность заключить союз с могущественной иностранной державой, привёз их на Тернате в 1512 году. Португальцам разрешили построить укрепления (Форт Толукко (англ.)) на острове, строительство которых началось в 1522 году.

Отношения между жителями Тернате и португальцами с самого начала были напряжёнными. Служба в колонии, находящейся далеко от Европы, могла привлечь только самых отчаянных и жадных людей, а некорректному поведение португальцев с местными жителями сопутствовали также слабые попытки распространения христианства, что осложняло взаимоотношения с мусульманскими правителями Тернате, как и попытки монополизировать торговлю специями и вмешательство во внутреннюю политику.

В 1535 году султан Табариджи (англ.) был свержен и переправлен португальцами на Гоа. Он перешел в христианство и сменил имя на Дом Мануэль. После снятия обвинений против него, он отправился в обратный путь, чтобы занять свой трон, но умер по пути на Малакке в 1545 году. Он завещал остров Амбон своему крёстному отцу, португальцу Хордау да Фрейтас.

В 1570 году, после кого, как султана Хайруна казнили, а его голову подняли на пике, мусульмане Тернате восстали против португальцев, которых осаждали в своем замке до 1575 года, когда новый султан объявил замок своим дворцом. Новым центром деятельности на Молуккских островах португальцев стал Амбон. Влияние европейцев в регионе было слабым, и на Тернате усиливались ислам и антипортугальские настроения во время правления султана Бааба Уллы (1570—1583) и его сына султана Саида.

В 1580 году султана посетил британец Фрэнсис Дрейк, который удивил жителей Тернате тем, что не интересовался покупкой гвоздики, так как его корабль, Золотая лань, был под завязку загружен захваченным у испанцев золотом.

Так как португальцы боролись с мусульманским владычеством в Индийском океане, Тернате привлёк внимание Османской империи, которая получала информацию о юго-восточной Азии из султаната Ачех, и османского адмирала Куртоглу Хизир Рейса (англ.), который планировал посетить Яву, Борнео и Тернате, но был связан противостоянием с португальским флотом на Суматре.

Испанские и голландские торговцы соперничали за контроль за торговлей гвоздикой, играя на противоречиях между Тернате и Тидоре. Голландцы со временем стали главной европейской силой, несмотря на то, что султанат фактически существовал вплоть до наших дней. Испанцы захватили бывший португальский форт у тернатцев в 1606 году, депортировав султана Тернате и его окружение в Манилу. В 1607 году голландцы вернулись на Тернате, где с помощью местных жителей построили форт Малаё. Остров был разделен между двумя силами: испанцами, которые были в союзе с Тидоре, и голландцами, которые были в союзе с Тернате. Для правителей Тернате союз с голландцами давал значительные преимущества, а их присутствие на острове давало военное превосходство над Тидоре и испанцами. Во время правления султана Хамзы (1627—1648) Тернате увеличил свою территорию и построил укрепления для обороны периферии. Голландское влияние на султанат было ограниченным, пока Хамза и его наследник, султан Мандар Ся (1648—1675) не решили передать ряд территорий Голландской Ост-Индской компании (VOC) в обмен на помощь в подавлении восстаний. Испанцы покинули Тернате и Тодоре в 1663 году. В XVIII веке Тернате был под управлением VOC, которая контролировала всю торговлю в северной части Молукских островов.

С XIX века торговля специями стала приходить в упадок. Несмотря на то, что регион перестал быть приоритетным для голландцев, они сохраняли своё присутствие с целью предотвращения его оккупации другими колониальными империями. После того, как VOC была национализирована голландским парламентом в 1800 году, Тернате стал частью Губернаторства Молуккских островов (Gouvernement der Molukken). Тернате был оккупирован британскими войсками в 1810 году, но в 1817 году остров вернулся под контроль Голландии. В 1824 году Тернате стал административным центром провинции, в которую вошла также Хальмахера, западное побережье Новой Гвинеи, и часть восточного побережья Сулавеси. В 1858 году Альфред Рассел Уоллес написал своё известное письмо об эволюции, которое отправил Чарльзу Дарвину для опубликования (Письма с Тенате). В 1867 году вся оккупированная голландцами часть Новой Гвинеи была присоединена к провинции, но при этом административный центр был перенесен на Амбон, где и находился до её упразднения в 1922 году.

XX век

Как и вся Индонезия, Тернате во время Второй мировой войны был оккупирован Японией; восточную Индонезию контролировал Японский императорский флот. После капитуляции Японии в августе 1945 года и объявления независимости Индонезии Тернате был оккупирован войсками Союзников в ноябре 1945 года, которые намеревались вернуть Индонезию под контроль Голландии. После обретения Индонезией независимости Тернате вошел в состав провинции Малуку.

Тернате пережил всплеск насилия во время религиозного конфликта 1999-2000 годов (англ.), охватившего Молуккские острова, тем не менее, здесь конфликт не был таким острым, как на соседней Хальмахере. С 2003 года помещения бывших церквей и кинотеатров на Тернате занимают беженцы с Хальмахеры.

Административное деление

Муниципалитет Тернате включает в себя четыре района (кекаматана (англ.)):

• Палау Тернате
• Моти
• Северное Тернате
• Южное Тернате.

Административный центр — город Тернате (Кота Тернате). Муницаталитет входит в состав провинции Северное Малуку.

Тернате-Сити

Тернате-Сити (индон. Kota Ternate) находится в 10 километрах от аэропорта. Коммерческий центр имеет длину 2 км от автовокзала у Форт Орани до Порта Ахмад Яни, куда прибывают паромы Pelni. Это крупнейший город Северного Малуку. В современном Дворце султана, построенном в 1796 году, открыт музей. Большой Форт Орани (англ.), построенный голландцами в 1607 году, был резиденцией Голландской Ост-Индской компании до ей переезда в Батавию (Джакарта) около 1619 года.

Транспорт

Воздушными воротами острова является аэропорт имени султана Бабуллы, в который совершают рейсы авиакомпнии Wings Air (группа Lion Air), Merpati Nusantara Airlines, Garuda Indonesia, Batavia Air и Sriwijaya Air. Они связывают остров с Макасаром, Манадо и Джакартой. Морское сообщение обеспечивает компания Pelni (англ.).

Ссылки

• Andaya, Leonard Y (1993). The world of Maluku: eastern Indonesia in the early modern period. Honolulu: University of Hawaii Press. ISBN 0-8248-1490-8
• [www.colonialvoyage.com/molucche/0_index.html The History of the Spanish Presence in the Moluccas (Indonesia): the Spanish Forts in Tidore Island, Maluku, Indonesia by Marco Ramerini]
• Cribb, Robert (2000). Historical atlas of Indonesia. Surrey: Curson. ISBN 0-7007-0985-1.
• Hanna, Willard Anderson and Des Alwi (1990). Turbulent times past in Ternate and Tidore. Banda Naira: Yayasan Warisan dan Budaya.
• Wallace, Alfred Russel (1858). [www.wku.edu/%7Esmithch/wallace/S043.htm «On the Tendency of Varieties to Depart Indefinitely From the Original Type»]
• [www.colonialvoyage.com/ternate.html Португальцы в Индонезии: Молуккские и Зондские острова]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Тернате (остров)

– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.