Террай, Лионель

Лионель Террай
Lionel Terray
Лионель Террай
Дата рождения:	25 июля 1921(1921-07-25)
Место рождения:	Гренобль, Франция
Дата смерти:	19 сентября 1965(1965-09-19) (44 года)
Место смерти:	горный массив Веркор, Франция

Лионе́ль Терра́й (фр. Lionel Terray; 25 июля 1921, Гренобль — 19 сентября 1965, Веркор) — французский альпинист, горный гид и инструктор по горным лыжам, писатель. Участник многочисленных первовосхождений в Гималаях (на вершины Макалу, Чомолонзо, Жанну, Нилгири), Андах (Фицрой, Чакрараху, Уотсэн), на Аляске (Хантингтон), второго прохождения северной стены Эйгера. Погиб в возрасте 44 лет во время тренировочного восхождения на вершину Arêtes du Gerbier в горном массиве Веркор.

Биография

Лионель-Жюль-Анри-Анн Террай родился в 1921 году в Гренобле в семье зажиточных буржуа. Отец Террая сделал состояние будучи владельцем химического завода в Бразилии, но в возрасте 40 лет оставил бизнес, вернулся во Францию и занялся медициной. Мать Террая изучала живопись и увлекалась конными походами по бразильским прериям. Оба родителя были хорошими лыжниками, отец первым из французов овладел стилем телемарк. Когда Террай выразил желание заняться альпинизмом, родители воспротивились этому, ссылаясь на участь его двоюродного брата Рене, ставшего калекой в результате несчастного случая во время одного из восхождений в горах.

В возрасте 12 лет во время летней поездки в Шамони Лионель тайком совершил восхождение на довольно сложную седловину Дент-Жерар (фр. Dent Gerarde). Позже он описал этом восхождение так: «Наверное, я никогда не был так близок к смерти, как в тот день». В 1935 году, во время следующей поездки в Шамони, Террай нанял гида, с которым прошел несколько классических горных маршрутов, в том числе траверс Грепона.

Вскоре родители развелись, и Террай вместе с матерью переехали в небольшой домик в долине Шамони. Лионеля устроили в местную школу-интернат. Однако учился он плохо и однажды даже был оставлен на второй год. Тем не менее, во время обучения Лионель замечательно освоил лыжную технику и однажды его пригласили посреди учебного года участвовать в национальном чемпионате Франции по лыжам в Пиренеях, но руководство школы отказалось его отпустить. Тогда Террай уехал на соревнования самовольно, понимая, что это будет стоить ему исключения из школы. Отец, расстроенный его отношением к учёбе, практически отказался от сына.

В 1941 году Террай вступил в молодёжную организацию «Молодежь и Горы», в которой в 1942 году познакомился с Гастоном Ребюффа. Они вместе совершили несколько восхождений, в том числе первое восхождение на седловину Коль-дю-Кайман (фр. Col du Caïman). Вскоре они вместе купили ферму в селении Лез-Уш (фр. Les Houches), надеясь таким образом заработать денег на занятия альпинизмом и лыжами, однако в 1944 году отказались от своей затеи.

В том же 1942 году Террай женился на Марианне, учительнице из Сен-Жерве-ле-Бэн. Чтобы прокормить семью, он работал зимой инструктором в лыжной школе в Лез-Уш. В последний год войны участвовал в боях с нацистами в составе горного партизанского отряда Compagnie Stephane.

В 1945 году Террай стал инструктором во французской Военной школе горнострелковой подготовки. Весной того же года он познакомился с Луи Лашеналем, вместе с которым летом 1945 года совершил второе восхождение по восточной стене Эгюий-дю-Муан, а затем целый ряд скоростных восхождений по труднейшим маршрутам в Альпах, начиная с Пика Уокера в гребне Гранд-Жорас. В 1947 году они вдвоём совершили второе в истории восхождение по Северной стене Эйгера, а в 1949 году за семь с половиной часов (в три раза быстрее, чем предыдущее восхождение 1948 года (Бернард Пьер (фр. Bernard Pierre) и Г. Ребюффа) прошли северо-восточную стену Пиц-Бадиле по маршруту Кассина.

С 1946 года работал инструктором в Национальной Французской Школе Гидов (ENSA), затем на три года отправился в Канаду, где тренировал национальную сборную по лыжам.

Восхождение на Аннапурну

В 1950 году Террай, вместе с Лашеналем и Ребюффа, был включён в состав французской гималайской экспедиции под руководством Мориса Эрцога, которая должна была покорить первый восьмитысячник. Основной целью экспедиции была Дхаулагири, альтернативной — Аннапурна.

Террай участвовал в разведке возможного пути восхождения на Дхаулагири с севера со стороны не нанесённой до этого на карты Hidden Valley и впервые пройденного перевала Французское седло (англ. French Col), со стороны восточного ледника, а также в разведке северо-западного ребра Аннапурны. Во время восхождения на Аннапурну, будучи в хорошей физической форме, обеспечивал доставку снаряжения в верхние лагеря, добровольно отказавшись от предложения Эрцога войти с ним в штурмовую связку. 3 июня во время восхождения Эрцога и Лашеналя на вершину он вместе с Ребюффа оставался в верхнем штурмовом лагере, чтобы на следующий день повторить восхождение. Вечером этого же дня, отыскав заблудившегося на спуске Лашеналя, он отказался от планов покорения вершины, чтобы скорее спустить обмороженных товарищей в базовый лагерь. 4 июня, перед началом спуска он поменялся ботинками с Лашеналем, чьи ноги распухли настолько, что не влезали в его собственную обувь. Во время спуска временно утратил зрение из-за «снежной слепоты» и смог добраться до базового лагеря при помощи Марселя Шаца и шерпов.

Появление Террая полно драматизма. Совершенно ослепший, он идет навалившись на Анг‑Таркэ. Его лицо, обрамленное громадной бородой, искажено гримасой боли. Этот сильный человек, этот богатырь, едва передвигая ноги, восклицает: «Но у меня ещё много сил! Если бы я мог видеть, я бы спустился сам!» Нуаель и Удо потрясены его видом. Всегда такой сильный, как измучен и беспомощен он сейчас! Это ужасное зрелище переворачивает им душу.

— Морис Эрцог. Аннапурна

Жизнь после Аннапурны

В сентябре 1950 года, через два месяца после возвращения с Аннапурны, Террай с молодым напарником Франси́сом Обе́ром (фр. Francis Aubert) предпринял попытку восхождения на непокоренную и технически очень сложную западную стену вершины Эгюий-Нуар-Де-Пётри. Однако ещё на подходе к подножию стены Обер, шедший без страховки, сорвался с обрыва и погиб.

В 1952 году вместе с Гви́до Маньо́не — французом итальянского происхождения, предпринял успешную экспедицию на Фицрой в Патагонии, впервые покорив эту технически крайне сложную вершину по юго-восточному гребню. В журнальной статье Террай писал об этом восхождении: «Из всех восхождений, которые я совершил, именно на Фицрое я почти вплотную подошел к пределу своих физических и душевных сил».

Вскоре после возвращения во Францию Террай вновь отправился в Перу, куда его пригласили двое состоятельных клиентов — датчане, геологи из Амстердамского университета доктор Т. де Боой и профессор К. Эгелер, у которых он был проводником в Альпах. Результатом экспедиции была победа над высочайшей непокоренной вершиной Центральных Анд Хуантсан (6369 м).

В 1954 году вместе с товарищем по экспедиции на Аннапурну Жаном Кузи́ Террай совершил рекогносцировочную экспедицию на Макалу (8481 м), в ходе которой совершил первовосхождение на вершину Чомолонзо (7790 м), а 15 мая 1955 года в составе французской экспедиции под руководством Жана Франко в связке с Кузи стал первым, кто покорил пятый по высоте восьмитысячник мира.

В 1956 году Террай вновь вернулся в Перу и покорил Чакрараху (6112 м) — труднейшую вершину в Перуанских Андах, от восхождения на которую прежде отказались австрийские и американские альпинисты. Перед этим он совершил восхождения на вершины Вероника и Сорай, а сразу после покорения Чакрараху совершил очень технически сложное восхождение на вершину Тауллираху (Taullirahu).

В 1957 году Террай был одним из основных участников масштабных и первых результативных спасательных работ на северной стене Эйгера по спасению итальянских альпинистов Клаудио Корти и Стефано Лонги (Stefano Longhi). Этим событиям посвящена книга Джека Олсена «Восхождение в Ад» (англ. The Climb up to Hell), в которой автор особо отметил опыт и мужество Террая.

В 1959 году в составе французской гималайской экспедиции Террай участвовал в попытке восхождения на вершину Жанну (7710 м) (не дошёл до вершины 300 метров) . В том же году во время прохождения траверса ледника Фресней в Альпах Террай и его клиент были засыпаны обломками обрушившихся сераков. Клиент погиб, а Террай оказался на дне расщелины под пятиметровым слоем ледяных глыб. При помощи ножа, ледового крюка и молотка он за пять часов сумел самостоятельно выбраться на поверхность.

В июле 1961 года издательство Gallimard выпустило в свет его первую книгу «Покорители бесполезного» (фр. Les Conquérants de l’inutile), которая вошла в топ 100 величайших произведений всех времён по версии National Geographic Society.

В апреле 1962 года Террай с экспедицией вернулся в Гималаи и взошел на до того времени непокоренную вершину Жанну. В этом же году он совершил восхождения на Чакрараху-восточную (Перу) и на вершину Нилгири в горном массиве Аннапурны.

В 1964 году Террай во главе французской экспедиции из 8 человек совершил давно задуманное восхождение на гору Хантингтон (3,731 м) на Аляске по северо-западному ребру. Во время восхождения Террай сорвался со стены, серьёзно потянул сухожилия в локте правой руки и был вынужден спуститься в базовый лагерь. Однако 26 мая он, действуя одной здоровой рукой, все же поднялся на вершину.

Гибель

В 1965 году Террай всерьез взялся за восстановление навыков скалолазания, взбираясь в связке с молодыми альпинистами на невысокие скалы. 19 сентября в паре с 25-летним гидом из Шамони Марком Мартинетти он предпринял восхождение по длинному, но не слишком сложному маршруту в предгорье Альп к югу от Гренобля. Когда альпинисты не вернулись, на их поиски была выслана спасательная партия. Тела Террая и Мартинетти обнаружили у подножия стены. Они по-прежнему были связаны веревкой. Судя по тому, что их шлемы были расколоты, падение произошло с высоты нескольких сотен метров.

Смерть Террая стала причиной национального траура во Франции. Он похоронен в Шамони, во Франции. Его именем назван перекресток в Шамони.

19 сентября 1990 года в деревушке Преленфрей близ места гибели Террая его товарищи по батальону альпийских стрелков установили памятную доску.

Сочинения

• Terray, Lionel (1963). Les Conquérants de l’inutile. France: Victor Gollancz. ASIN B000HJRAVQ.
• Terray, Lionel (1964). The borders of the impossible: from the Alps to Annapurna. Doubleday.
• Terray, Lionel. Jean Franco (1965). Bataille pour Le Jannu. France: Gallimard. ISBN 2-07-010203-3.
• Terray, Lionel, Geoffrey Sutton (перев.) (2000). Conquistadors of the Useless. Baton Wicks Publications. ISBN 1-898573-38-7.
• Vic Epatin, Lionel Terray. Les petits conquérants. Guérin, 2010. ISBN 2-35221-044-5

Литература

• David Roberts. True Summit: What Really Happened on the Legendary Ascent on Annapurna. — Simon and Schuster, 2002. — 240 с. — ISBN 0743203275.
• Lionel Terray, David Roberts, Geoffrey Sutton. [books.google.ru/books?id=LEPnBAAAQBAJ&dq Conquistadors of the Useless: From the Alps to Annapurna]. — Vertebrate Publishing, 2014. — 300 с. — ISBN 1910240176, 9781910240175.
• Maurice Isserman, Stewart Weaver. Fallen Giants. A History of Himalayan Mountaineering from the Age of Empire to the Age of Extremes. — Yale University Press. — USA, 2008. — 592 p. — ISBN 978-0-300-11501-7.

Ссылки

• [4sport.ua/articles.php?id=11705 История альпинизма в лицах: Лионель Террай (Lionel Terray)]

Отрывок, характеризующий Террай, Лионель

24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.
Дело же, очевидно, было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Во йны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге к Москве, очевидна для всякого, кто посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.
Наполеон, выехав 24 го к Валуеву, не увидал (как говорится в историях) позицию русских от Утицы к Бородину (он не мог увидать эту позицию, потому что ее не было) и не увидал передового поста русской армии, а наткнулся в преследовании русского арьергарда на левый фланг позиции русских, на Шевардинский редут, и неожиданно для русских перевел войска через Колочу. И русские, не успев вступить в генеральное сражение, отступили своим левым крылом из позиции, которую они намеревались занять, и заняли новую позицию, которая была не предвидена и не укреплена. Перейдя на левую сторону Колочи, влево от дороги, Наполеон передвинул все будущее сражение справа налево (со стороны русских) и перенес его в поле между Утицей, Семеновским и Бородиным (в это поле, не имеющее в себе ничего более выгодного для позиции, чем всякое другое поле в России), и на этом поле произошло все сражение 26 го числа. В грубой форме план предполагаемого сражения и происшедшего сражения будет следующий:

Ежели бы Наполеон не выехал вечером 24 го числа на Колочу и не велел бы тотчас же вечером атаковать редут, а начал бы атаку на другой день утром, то никто бы не усомнился в том, что Шевардинский редут был левый фланг нашей позиции; и сражение произошло бы так, как мы его ожидали. В таком случае мы, вероятно, еще упорнее бы защищали Шевардинский редут, наш левый фланг; атаковали бы Наполеона в центре или справа, и 24 го произошло бы генеральное сражение на той позиции, которая была укреплена и предвидена. Но так как атака на наш левый фланг произошла вечером, вслед за отступлением нашего арьергарда, то есть непосредственно после сражения при Гридневой, и так как русские военачальники не хотели или не успели начать тогда же 24 го вечером генерального сражения, то первое и главное действие Бородинского сражения было проиграно еще 24 го числа и, очевидно, вело к проигрышу и того, которое было дано 26 го числа.
После потери Шевардинского редута к утру 25 го числа мы оказались без позиции на левом фланге и были поставлены в необходимость отогнуть наше левое крыло и поспешно укреплять его где ни попало.
Но мало того, что 26 го августа русские войска стояли только под защитой слабых, неконченных укреплений, – невыгода этого положения увеличилась еще тем, что русские военачальники, не признав вполне совершившегося факта (потери позиции на левом фланге и перенесения всего будущего поля сражения справа налево), оставались в своей растянутой позиции от села Нового до Утицы и вследствие того должны были передвигать свои войска во время сражения справа налево. Таким образом, во все время сражения русские имели против всей французской армии, направленной на наше левое крыло, вдвое слабейшие силы. (Действия Понятовского против Утицы и Уварова на правом фланге французов составляли отдельные от хода сражения действия.)
Итак, Бородинское сражение произошло совсем не так, как (стараясь скрыть ошибки наших военачальников и вследствие того умаляя славу русского войска и народа) описывают его. Бородинское сражение не произошло на избранной и укрепленной позиции с несколько только слабейшими со стороны русских силами, а Бородинское сражение, вследствие потери Шевардинского редута, принято было русскими на открытой, почти не укрепленной местности с вдвое слабейшими силами против французов, то есть в таких условиях, в которых не только немыслимо было драться десять часов и сделать сражение нерешительным, но немыслимо было удержать в продолжение трех часов армию от совершенного разгрома и бегства.


25 го утром Пьер выезжал из Можайска. На спуске с огромной крутой и кривой горы, ведущей из города, мимо стоящего на горе направо собора, в котором шла служба и благовестили, Пьер вылез из экипажа и пошел пешком. За ним спускался на горе какой то конный полк с песельниками впереди. Навстречу ему поднимался поезд телег с раненными во вчерашнем деле. Возчики мужики, крича на лошадей и хлеща их кнутами, перебегали с одной стороны на другую. Телеги, на которых лежали и сидели по три и по четыре солдата раненых, прыгали по набросанным в виде мостовой камням на крутом подъеме. Раненые, обвязанные тряпками, бледные, с поджатыми губами и нахмуренными бровями, держась за грядки, прыгали и толкались в телегах. Все почти с наивным детским любопытством смотрели на белую шляпу и зеленый фрак Пьера.
Кучер Пьера сердито кричал на обоз раненых, чтобы они держали к одной. Кавалерийский полк с песнями, спускаясь с горы, надвинулся на дрожки Пьера и стеснил дорогу. Пьер остановился, прижавшись к краю скопанной в горе дороги. Из за откоса горы солнце не доставало в углубление дороги, тут было холодно, сыро; над головой Пьера было яркое августовское утро, и весело разносился трезвон. Одна подвода с ранеными остановилась у края дороги подле самого Пьера. Возчик в лаптях, запыхавшись, подбежал к своей телеге, подсунул камень под задние нешиненые колеса и стал оправлять шлею на своей ставшей лошаденке.
Один раненый старый солдат с подвязанной рукой, шедший за телегой, взялся за нее здоровой рукой и оглянулся на Пьера.
– Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы? – сказал он.
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.