Терский берег

Те́рский бе́рег — название юго-восточного берега Кольского полуострова от устья Варзуги до мыса Святой Нос. Некоторые источники относят к Терскому берегу и Кандалакшский берег считая северо-западной границей вершину Кандалакшского залива Белого моря. Общая протяженность Терского берега — приблизительно 500 км. Большая часть Терского берега находится за северным полярным кругом.

Ландшафт

Орографическое строение Терского берега относительно однородное и представляет собой слабохолмистую на севере и северо-западе и пологоволнистую на востоке равнину с большим количеством болот и заболоченных участков. Лишь Колвицкие тундры на западе характеризуются среднегористым рельефом, который обуславливает максимальные в пределах Терского берега абсолютные высотные отметки (Порьи тундры — 502 м) и относительные превышения (до 300 и более м). В зонах с равнинным рельефом (южная и центральная часть полосы) средние высотные отметки составляют 80-120 м, а превышения редко больше 20-30 м.

Характерной чертой ландшафта является преобладание северо-западной ориентировки рек и заливов на участке Колвицкие тундры. В северо-западном направлении вытянуты Порья Губа, реки Варзуга, Порья, а в северном — реки Стрельна, Чаваньга, Чапома, Пулоньга и Бабья.

Терский берег располагает удивительными по красоте и величию редкими и уникальными ландшафтами, неповторимыми природно-географических комплексами и рекреационными ресурсами.

Топонимы

В отличие от центральных, западных и северных частей Кольского края в названиях ландшафтных форм Терского берега преобладают не саамские, а поморские топонимы: наволок — мыс, варака — покрытая лесом возвышенность, салма — пролив, падун — водопад на реке, корга — каменистая отмель, куйпога — приливно-отливная зона на убылой воде, губа — залив, луда и лудка — невысокий каменистый островок, глядень — высокое место, гора для наблюдений за морем и судами. Саамские и карельские названия, имеющие более древнее происхождение, также употребляются. Название древнего села Кузомень, упоминавшееся ещё в «Сотной грамоте» 1575 года, берет начало в карельском языке (по-карельски ель — кууси, а мыс — ниеми) и означает «Еловый мыс». Оказывается, место, которое в наши дни представляет собой песчаную пустошь с гуляющими по дюнам ветрами, в своё время славилось хвойными лесами. Это своего рода памятник неразумному и небрежному подходу человека к природе и использованию ресурсов.

История освоения Терского берега

Первые люди появились на Терском Береге Кольского полуострова на рубеже 3-2 тысячелетий до н. э. Археологи предполагают, что впервые начали осваивать его охотники за морским зверем. Они селились в основном в устьях рек на террасах. Занимались охотой на тюленя, моржа, кита, белуху. Также ловили морскую рыбу и сёмгу в реках.

Примерно в XVI веке до н. э. тюлени, моржи, киты постепенно исчезают или сокращаются в числе, так как мелеет горло Белого моря, и охотники покидают берег. На побережье выходят и осваивают территорию протосаамы. Они селятся летом в устьях рек, где ловят рыбу. Оленей используют в основном как средство передвижения. В зимний период охотятся на оленей и ловят рыбу на озёрах.

В XIV веке до н. э. карелы выходят на архангельский берег и постепенно продвигаются по направлению к Терскому берегу. Карельские племена дошли до Варзуги в XV веке и в 1419 году основали там своё поселение. Помимо охоты и рыбной ловли карелы занимались земледелием, сеяли рожь и овес. Но основным населением Терского берега до 14-15 веков оставались терские саамы.

Примерно с VII столетия Терский берег начинают осваивать русские. Заселение славян происходило в три этапа: сначала шли новгородцы, затем ростово-суздальские переселенцы. На Терский берег бежали стрельцы. С VII по XII век переселенцы приходят на сезон в самые уловистые места. Их также привлекает охота на морского и пушного зверя. Они основывают сезонные поселения, которые к XII-XII векам превращаются в постоянные. Рядом с Кузоменью обнаружено два славянских погребения XII века. С начала XII века люди, живущие на побережье всего Белого моря, называли себя поморами.

Там, где можно было рассчитывать на удачный промысел, новгородцы они делали «заимки» в пользу своего боярина. Так возникали северные новгородские промыслы: соляные варницы, рыбачьи поселки, ловчие станы (для ловли кречетов) и т. д. Вслед за боярскими промыслами появились земледельческие поселки в тех местах, где в условиях того времени можно было заниматься земледе­лием. Между пришельцами и коренными жителями края не было вражды из-за земельных угодий, так как земли хватало для всех: русские, карелы и саамы садились на малые участки и работали на себя в одиночку или группами (дружинами).

По тому же пути, в то же время и несколько позже двигались на север и монастырские иноки. Иноки стремились закрепить богатые зверем и рыбой места за своими монастырями. Что подтверждают грамоты о передаче угодий Соловецкому монастырю. Когда Кольский полуостров (1486) официально включен в состав государства Российского, под владение Соловецкого монастыря попадает вся территория Терского берега (позже он делит её с Кирилло-Белозерским монастырем). С деятельностью монастырей связано появление солевого промысла. Соловецкий монастырь распространял здесь тони и солеварни, некоторые из них впоследствии превратились в деревни.

В конце XV столетия Поморье вошло в состав единого Русского государства, и мореплавание вдоль северных берегов Кольского полуострова стало особенно оживленным. В начале XVI столетия Кандалакшский и Терский берега Кольского полуострова были заселены русскими людьми. Приток русских на Кольский полуостров усилился во второй половине XVI столетия, во время царствования в России Ивана IV Грозного. В середине XVI века Кольский полуостров уже был нанесен на русские географические карты. В 1627 году завершился труд по созданию «Большого чертежа» Московского государства. На части «чертежа», изображающей территорию Кольского полуострова, было нанесено 71 географическое название, в том числе 40 рек, много островов и озёр. Из поселений на карте были показаны Кола, Печенга, Кандалакша, Варзуга, Умба.

Селения Терского берега

• Кузомень
• Устье Варзуги
• Тетрино
• Стрельна
• Чапома
• Пялица
• Поной
• Лумбовка

Маяки Терского берега

• Маяк Никодимский
• Терско-Орловский Маяк
• Маяк Городецкий

Литература

• Визе В. Ю. Из путевых заметок по р. Умбе. — №12. — Архангельск: Изв. АрхОИРС., 1912. — С. 555-559.
• Визе В. Ю. Из путевых заметок по р. Умбе. — №15. — Архангельск: Изв. АрхОИРС., 1912. — С. 689-692.
• Визе В. Ю. Из путевых заметок по р. Умбе. — №16. — Архангельск: Изв. АрхОИРС., 1912. — С. 739—747.
• Гебель Г. Ф. Экскурсия в Поной для ознакомления с осенним ловом семги и для отыскания залежей медной руды. — №2. — Архангельск: Изв. АрхОИРС., 1909. — С. 41-48.
• Гебель Г. Ф. Экскурсия в Поной для ознакомления с осенним ловом семги и для отыскания залежей медной руды. — №3. — Архангельск: Изв. АрхОИРС., 1909. — С. 26-40.
• Яковенко Н. Г. Терский берег. — Мурманск, 1985.
• Таратин П. А. Терский берег. — №5. — Архангельск: Изв. АрхОИРС., 1910. — С. 12-14.
• Колпакова Н. П. Терский берег. — Вологда, 1937. — 185 с.

• Макшеев Н. Н. Терский берег, его население и промыслы (Сб. «Нивы» за май 1892 года). — 1892. — С. 392-458.
• Никитин А. Л. Остановка в Чапоме. — М., 1990.
• Регель К. В. Терский берег. — № 3/4. — Архангельск: Изв. АрхОИРС, 1917. — 96 с.
• Д. М. Балашов, Т. И. Орнатская, А. С. Тупицына. Былички // Сказки Терского берега Белого моря. — Л., 1970.
• М. Н. Власова. Собрание // Былички Терского берега Белого моря. — Русский фольклор, 2004. — Т. XXXII.
• Балашов Д. М. Сказочники и сказочная традиция на Терском берегу. — Л., 1970. — С. 7-31.
• Власова М. Н. Прозаический фольклор Терского берега Белого моря (по записям 1982—1988 гг.). — Русский фольклор, 2004. — Т. XXXII. — С. 349-383.
• Дмитриева Р. П. О чудесах святых, помогающих терпящим бедствие на Белом море (XV—XVII вв.). — СПб.: ТОДРЛ, 2001. — Т. LII. — С. 645-656.

Ссылки

• [www.parusa.narod.ru/bib/books/ws_loc/gl2_gorlo.htm Лоция Терского берега (1964 г.)]
• [qwercus.narod.ru/tre.htm Терский берег]
• [www.bpclub.ru/index.php?showtopic=3974 Клуб путешественников Терский берег между Умбой и Варзугой]
• [kolamap.ru/index.html Кольские карты]

Отрывок, характеризующий Терский берег

Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.