Уэлд, Томас

Его Высокопреосвященство кардинал Томас Уэлд лат. Thomas Weld англ. Thomas Weld<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет кисти Джеддеса (1830). Сомерсет-хаус, Лондон</td></tr>
Кардинал-священник Сан-Марчелло
5 июля 1830 — 10 апреля 1837
Церковь:	Римско-католическая
Предшественник:	Кьяриссимо Фальконьери-Меллини
Преемник:	Карло Франческо Мария Казелли
Титулярный епископ Амикл
23 мая 1826 — 15 марта 1830
Предшественник:	Жан Батист де Латиль
Преемник:	Франческо Джентилини
Рождение:	22 января 1773(1773-01-22) Лондон, королевство Великобритания
Смерть:	10 апреля 1837(1837-04-10) (64 года) Рим, Папская область
Похоронен:	церковь Девы Марии в Аквиро, Рим
Династия:	Уэлды
Отец:	Томас Уэлд, старший
Мать:	Мэри Стэнли–Мэсси-Стэнли
Супруга:	Люси Бриджит Клиффорд
Дети:	дочь Мэри Люси
Принятие священного сана:	3 апреля 1821
Епископская хиротония:	6 августа 1826, номинирован 23 мая 1826
Кардинал с:	15 марта 1830, назначен папой Пием VIII

То́мас Уэ́лд (лат. Thomas Weld, англ. Thomas Weld ; 22 января 1773, Лондон, королевство Великобритания — 10 апреля 1837, Рим, Папская область) — британский дворянин, кардинал, титулярный епископ Амикл, кардинал-священник Сан-Марчелло. Первый британский подданный получивший сан кардинала после Реформации.

Биография

Ранние годы

Томас Уэлд родился в Лондоне 22 января 1773 года. Он был старшим сыном Томаса Уэлда из замка Лалворт в графстве Дорсет и Мэри, урожденной Стэнли–Мэсси-Стэнли из Хутона в графстве Чешир, дочери сэра Джона Стэнли–Мэсси-Стэнли из Хутона, 6-го баронета Хутона. Всего у родителей было шестеро детей. Род Уэлдов вёл происхождение от Эдрика Дикого, англо-саксонского дворянина из графства Уэст-Мидлендс. Род Стэнли–Мэсси-Стэнли из Хутона был ветвью рода Стэнли; представители этой ветви, ныне угасшей, исповедовали католицизм. По отцовской линии Томас был внуком сэра Эдварда Уэлда и Мэри Терезии, урождённой Воган. В июле 1776 года, вместе с семьёй, он переехал в замок Лалворт, который его отец перестроил в роскошное поместье. Британский король Георг III, во время пребывания в Уэймуте, всегда посещал замок Лалворт, оказывая уважение семье Уэлдов.

Томас получил хорошее домашнее образование. Предполагалось, что он завершит его на континенте, в иезуитской коллегии во Льеже, но из-за Великой Французской революции от этой идеи пришлось отказаться. Гувернёром будущего кардинала был писатель и педагог, священник-иезуит Чарльз Плауден. В Томасе рано проявились музыкальные и художественные дарования. Он овладел игрой на виолончели, валторне и флажолете. Сохранились его гравюры, изображающие сцены из жизни и пейзажи.

В 1794 году в британском королевстве появились французские монахи и монахини, бежавшие от преследований на родине. Томас стал активно помогать им. С дозволения отца, он предоставил в распоряжение беженцев-иезуитов особняк в Стоунихерсте. Монахи-трапписты были приглашены им в дом при замке Лалворт. Впоследствии они восстановили древнее цистерцианское аббатство в Биндоне, вначале освященное во имя Святейшей Троицы, а после переосвященное в честь святой Сусанны. В 1817 году, по приказу церковных властей, трапписты закрыли этот монастырь и вернулись на родину. Томас также оказывал помощь монахиням визитандинкам и клариссинкам из Гравлина. В это время в нём впервые пробудилось призвание к священству, но встреча с будущей супругой всё изменила.

Брак и вдовство

В Агбруке 14 июня 1796 года Томас сочетался браком с Люси Бриджит, урождённой Клиффорд из Тиксола, второй дочерью Томаса Клиффорда из Тиксола и достопочтенной Барбары Астон. За четырнадцать лет прожитых в браке у них родился единственный ребёнок, дочь Мэри Люси, которая появилась на свет 31 января 1799 года в Апуэй, куда они переехали из Уэстбрука. Супруги увлекались музыкой и часто бывали в Лондоне и Париже. В 1808 году, вместе с апостольским викарием Джоном Милнером, Томас участвовал в освящении собора в городе Корк.

В 1810 году, после смерти отца от инсульта, он унаследовал большое состояние семьи. Несмотря на начавшийся кризис в экономике страны и уменьшению доходов, Томас, первым делом, обеспечил достойное содержание овдовевшей матери и погасил все долги младшего брата. По этой причине ему пришлось урезать расходы. Вместе с семьёй он переехал в курортный городок Клифтон под Бристолем, а замок в Лалворте в течение трёх лет держал закрытым. Люси Бриджит умерла в Клифтоне 1 июня 1815 года. В доме Уэлдов поселилась своячница Томаса Констанс Клиффорд, которая помогала ему растить дочь. 1 сентября (или 31 августа) 1818 года в Париже и 9 января 1819 года в Агбруке Мэри Люси сочеталась браком с троюродным братом Хью Чарльзом Клиффордом, впоследствии 7-м бароном Клиффордом из Чадлейга. Дочь родила Томасу шестерых внуков.

Церковная карьера

Выдав дочь замуж, Томас продал дом в Клифтоне и поступил в семинарию в Париже, где его духовником стал старый друг, знаменитый аббат Ги-Туссен-Жюльен Каррон. 7 апреля 1821 года монсеньор Жан-Батист-Мари-Ан-Антуан де Латиль, архиепископ Шартра, рукоположил его в сан священника. В том же году он вернулся на родину. 20 июня 1822 года Томас был назначен священником в часовню в Челси и помощником настоятеля в церковь Девы Марии на Кадоган-стрит в Лондоне. Через некоторое время его перевели в Хаммерсмит. Святой Престол назначил Томаса епископом Нижней Канады, но он не выехал на место служения. В Лондоне он служил коадъютором Александра Макдонелла, епископа Верхней Канады. 6 августа 1826 года в колледже святого Эдмунда в Уэре монсеньор Уильям Пойнтер, титулярный епископ Алиены хиротонисал его в титулярные епископы Амикл.

В 1828 году Томас отказался от наследства в пользу следующего за ним брата, Джозефа Уэлда. В 1829 году премьер-министр Великобритании предложил назначить его епископом Уотерфорда. Святой Престол вызвал Томаса в Рим. В это время ухудшилось здоровье Мэри Люси, которая, вместе с мужем, сопровождала отца в Папскую область. В Риме 19 января 1830 года, кардинал Джузеппе Андреа Альбани объявил Томасу о решении римского папы Пия VIII назначить его кардиналом. Его приняли в Коллегию кардиналов 15 марта 1830 года. В честь этого события поэтом Доменико Грегори была написана ода на латинском языке.

Мэри Люси умерла в Пало 15 мая 1831 года, и была похоронена 18 мая того же года в церкви Сан-Марчелло-аль-Корсо в Риме, титул которой носил её отец. Он получил заверения от влиятельных лиц британского королевства, что возведение его в сан кардинала не вызвало у соотечественников негативной реакции. Его покои во дворце Одескальки были прекрасно оформлены. Почти каждый день он принимал аристократов, местных и приезжих, среди которых большую часть составляли его соотечественники. Он умер 10 апреля 1837 года в Риме. Его останки были погребены в церкви Санта-Мария-ин-Аквиро. На похоронах кардинал с надгробной речью выступил Николас Уайзмэн.

Ссылки

• Pollen J.H. [www.newadvent.org/cathen/15578c.htm Weld]. The Catholic Encyclopedia. — Статья «Уэлды» Джона Ханджерфорда Поллена в Римско-католической энциклопедии (1912). Проверено 27 сентября 2016.  (англ.)

Отрывок, характеризующий Уэлд, Томас

Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.
Мари».


В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость. Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Всё письмо его дышало любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца, и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он, тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. «Тогда отец назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда нибудь тверд в своем решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев, когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит на всё это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить срок на три месяца».
После долгих колебаний, сомнений и молитв, княжна Марья передала письмо отцу. На другой день старый князь сказал ей спокойно:
– Напиши брату, чтоб подождал, пока умру… Не долго – скоро развяжу…
Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.
– Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
– Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»