Тютюнник, Григор Михайлович

Не следует путать с писателем Григорием Тютюнником.

Григор Михайлович Тютюнник
Григір Михайлович Тютюнник
Фото Григора Тютюнника
Имя при рождении:	Тютюнник Григор Михайлович
Дата рождения:	5 декабря 1931(1931-12-05)
Место рождения:	с. Шиловка, Зеньковский район, УССР, СССР
Дата смерти:	6 марта 1980(1980-03-06) (48 лет)
Гражданство:	СССР
Род деятельности:	прозаик
Жанр:	рассказ
Язык произведений:	украинский
Премии:

Григо́р Миха́йлович Тютю́нник (укр. Гри́гір Миха́йлович Тютю́нник; 1931 — 1980) — советский украинский писатель. Младший единокровный брат писателя Григория Тютюнника.

Биография

Григор Михайлович Тютюнник родился 5 декабря 1931 года в селе Шиловка (ныне Зеньковский район, Полтавская область, Украина).в крестьянской семье. Во время войны жил у своего дяди в Донбассе. Учился в 1947 году в училище. Там получал 700 грамм хлеба, что помогло ему выжить.

Тяжёлые условия детства сыграли впоследствии существенную роль и в выборе тем и сюжетов, и в формировании мировосприятия будущего писателя с его драматичностью, как основой: ранняя потеря отца, жизнь вдали от матери, нанесённые войной моральные и материальные потери и другое. После освобождения Украины от немцев, Тютюнник закончил пятый класс сельской школы и поступил в ремесленное училище; работал на заводе имени И. В. Малышева в Харькове, в колхозе, на строительстве Мироновской ТЭС, на восстановлении шахт на Донбассе.

После службы на ТОФ (во Владивостоке), где он учился в вечерней школе, впервые пробует писать (на русском языке). Значительное влияние на формирование его литературных вкусов, на отношение к литературному труду оказал его брат — писатель Григорий Тютюнник. Уже с тех пор постепенно формировались характерные приметы творческой индивидуальности молодого писателя: постоянное недовольство собой, настойчивые поиски точного слова — самого нужного, выразительного, — длительное обдумывание каждого произведения (и впоследствии, довольно часто, — предварительная, до изложения на бумаге, «апробация» в устных рассказах). Период его литературного учения остался скрытым от посторонних глаз. Первая встреча писателя с читателем (с подписью «Григорий Тютюнник-Ташанский») — рассказ «В сумерках» (рус. язык: «Крестьянка». 1961 — № 5). После окончания Харьковского университета в 1962 году Григор Тютюнник вёл педагогическую деятельность в вечерней школе на Донбассе. В 1963—1964 годах работает в редакции газеты «Литературная Украина», публикует в ней несколько очерков на разные темы и первые рассказы: «Чудак», «Розовый мрак», «Сито, сито…», «Кленовый побег». Молодёжные журналы «Днепр» и «Смена» печатают новеллы «Лунная ночь», «Завязь», «На пепелище», «В сумерки», «Чудеса», «Смерть кавалера».

Заинтересовавшись кинематографом, Григор Тютюнник работает в сценарной мастерской Киевской киностудии имени А. П. Довженко, создаёт литературный сценарий по роману Григория Тютюнника «Водоворот», рецензирует произведения коллег-кинодраматургов и фильмы. Переходит на редакторско-издательскую работу, а впоследствии полностью отдается литературному творчеству.

В 1966 году вышла его первая книга «Завязь», ставшая одной из тех книг, которые засвидетельствовали новый взлёт украинской прозы и сделали популярным имя Григора Тютюнника, одновременно выделив его среди творческой молодёжи. Журнал «Дружба народов» отметил рассказы Тютюнника как лучшие в своих публикациях 1967 года. В 1968 году «Литературная газета» объявила всесоюзный конкурс на лучший рассказ. Григору Тютюннику была присуждена премия за рассказ «Тысячелистник». Произведение дало название сборнику 1969 года, в которую вошли повесть «Осада» и несколько рассказов. В 1970-е годы появляются в прессе — республиканской («Отечество», «Днепр», «Утро») и всесоюзной («Дружба народов», «Сельская молодёжь», «Студенческий меридиан») новые произведения Григора Тютюнника. В Таллине выходит сборник его рассказов на эстонском языке (1974 год). Журнал «Сельская молодёжь» в 1979 году (№ 1) сообщает, что он награждён медалью «Золотое перо» — за многолетнее творческое сотрудничество. Издаются сборники «Родительские пороги», «Горизонт» (Киев, 1972, 1975), «Отчие пороги» (Москва, 1975), «Корни» (Киев, 1978).

Тютюнник переводил на украинский язык произведения В. М. Шукшина: в 1978 году в издательстве «Молодёжь» вышел сборник рассказов и киноповесть «Калина красная», он переводил и произведения М. Горького («Сердце Данко»), И. С. Соколова-Микитова («Год в лесу») и другие. В начале 1970-х годов Тютюнник работал в издательстве «Весёлка». Среди его продукции — настольная книга-календарь для детей «Двенадцать месяцев» (1974), в подборке материалов к которой проявился его литературный вкус, художественная требовательность, уважение к юному читателю. Пишет он и произведения для детей, издаёт сборники рассказов «Ласочка» (1970 год), сказок «Степная сказка» (1973 год), которые по-новому раскрыли талант писателя.

За книги «Климко» (1976) и «Огонёк далеко в степи» (1979) Григору Тютюннику присуждена республиканская литературная премия имени Леси Украинки в 1980 году. В последние месяцы жизни писатель работал над повестью «Житие Артёма Безвиконного».

Не будучи в состоянии во всей полноте реализовать свой талант в атмосфере чиновничьего диктата над литературой, 6 марта 1980 года Григор Тютюнник покончил жизнь самоубийством (повесился). Похоронен на Байковом кладбище.

Награды и премии

• Государственная премия УССР имени Т. Г. Шевченко (1989 — посмертно) — за произведения в 2-х томах.
• премия УССР имени Л. Украинки (1980 — посмертно) — за книги «Климко» (1976) и «Огонёк далеко в степи» (1979)

Библиография

На русском языке

• Тысячелистник: Рассказы / Авториз. пер. с укр. Н. Дангуловой; [Ил.: Н. Т. Борисова]. — М.: Сов. писатель, 1972. — 218 с.
• Лесная сторожка: Рассказы / Пер. с укр. Н. Шевченко; Рис. Я. Левича. — М.: Дет. лит., 1974. — 48 с.
• Отчие пороги: Повесть и рассказы / Авториз. пер. с укр. Н. Дангуловой; [Послесл. Б. Олейника; Худож. С. Соколов]. — М.: Мол. гвардия, 1975. — 271 с.
• Климко: Повесть / Пер. с укр. Н. Шевченко; [Рис. Н. Егорова]. — М.: Дет. лит., 1980. — 63 с.
• Холодная мята: Повесть, рассказы / Авториз. пер. с укр. Н. Дангуловой; [Послесл. В. Мельника; Худож. С. Хализов]. — М.: Известия, 1981. — 379 с.
• Холодная мята: Повесть и рассказы / Авториз. пер. с укр. Н. Дангуловой; [Худож. А. Соколов]. — М.: Сов. писатель, 1981. — 335 с.
• Огонёк далеко в степи: Рассказы и повести / Авториз. пер. с укр. Н. Дангуловой; [Вступит. статья О. Гончара; Худож. Ю. Логвин]. — М.: Мол. гвардия, 1982. — 350 с.
• Ласочка: Рассказы / Пер. с укр. Н. Шевченко; Рис. О. Животкова. — Киев: Веселка, 1983. — 40 с.
• Огонёк далеко в степи: Сказки, рассказы, повести / Пер. с укр. Н. Шевченко; Рис. В. Евдокименко. — Киев: Веселка, 1986. — 198, [2] с.
• Завязь: Повесть, рассказы / Авториз. пер. с укр. Н. Дангуловой; [Худож. О. В. Бичко]. — Киев: Днипро, 1988. — 333, [2] с.
• Повести и рассказы / Авториз. пер. с укр. Н. Дангуловой. — М.: Сов. писатель, 1989. — 715, [1] с.

Память

Григору Тютюннику посвящена одна из витрин Музея Одной Улицы. В середине 1960-х годов писатель жил в доме №34 на Андреевском спуске. В витрине музея выставлены рукописи Г. Тютюнника, письма к другу, коллекция оригинальных фотографий.

Экранизации

По мотивам его рассказа «Сын приехал» снят фильм «Стеклянное счастье» 1981 года; по одноимённому рассказу автора и произведениям «Дед Северин» и «Огонёк в степи» — кинокартину «Климко» 1983 года; в 1993 году экранизировано его произведение «Три плача над Степаном».

Ссылки

[ru.rodovid.org/wk/Запись:402583 Тютюнник, Григор Михайлович] на «Родоводе». Дерево предков и потомков

• [www.library.lg.ua/ukr/izdaniya_ukazateli.php?filename=2007_01_16_09_50_02.html&name=%CD%E5%F1%EA%B3%ED%F7%E5%ED%ED%E8%E9+%E4%B3%E0%EB%EE%E3 Григір Михайлович Тютюнник. Біографічна довідка];
• [www.umoloda.kiev.ua/number/758/286/27572 Корреспондент «Украины молодой» побывала на родине знаменитых украинских писателей Григора и Григория Тютюнников];
• [chytanka.com.ua/ebooks/index.php?action=search_show_list&author_name=%D2%FE%F2%FE%ED%ED%E8%EA%20%C3%F0%E8%E3%B3%F0 Детские произведения Григора Тютюнника на «Читанке»].
• [www.litplayer.com.ua/authors/tutunnyk Произведения Тютюнника на аудиобиблиотеке litplayer]

Отрывок, характеризующий Тютюнник, Григор Михайлович

Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.