Коломиец, Трофим Калинович

Трофим Калинович Коломиец
Дата рождения	28 сентября 1894(1894-09-28)
Место рождения	Елисаветград
Дата смерти	4 апреля 1971(1971-04-04) (76 лет)
Место смерти	Волгоград
Принадлежность	Российская империя Российская империя → СССР СССР
Род войск	Пехота
Годы службы	1915 — 1948
Звание
Командовал	стрелковая дивизия 32-й стрелковый корпус 25-я стрелковая дивизия (1-го формирования) 51-я армия (СССР) 54-й стрелковый корпус 60-й стрелковый корпус
Сражения/войны	Первая мировая война Гражданская война в России Великая Отечественная война
Награды и премии

Трофим Калинович Коломиец (28 сентября 1894, Елизаветград, — 4 апреля 1971, Волгоград) — советский военачальник, генерал-лейтенант.

Биография

Трофим Калинович Коломиец родился 28 сентября 1894 года в Елизаветграде (ныне Кропивницкий).

В армию был призван в 1915 году. Принимал участие в Первой мировой войне. Дослужился до унтер-офицера.

В 1919 году перешёл на сторону РККА.

Во время Гражданской войны воевал на Южном фронте на должности комиссара стрелкового полка.

В 1924 году окончил повторную школу старшего комсостава, в 1927 году — Стрелково-тактические курсы усовершенствования комсостава РККА «Выстрел» им. Коминтерна, в 1934 году — Военную академию им. М. В. Фрунзе, а в 1941 году — курсы при Академии Генштаба.

В межвоенный период Коломиец работал комиссаром, командиром стрелкового полка, помощником командира и командиром стрелковой дивизии. С ноября 1939 года командовал 32-м стрелковым корпусом (16-я армия, Забайкальский военный округ).

С началом Великой Отечественной войны корпус был переброшен на Западный фронт, где принимал участие в Смоленском сражении.

Вскоре снят с должности и назначен начальником тыла Приморской Армии. А с 5 октября по 18 июля 1942 года командовал 25-й стрелковой дивизией.

В июле 1942 года Коломиец был назначен на должность заместителя командующего, в июле 1942 года — на должность командующего 51-й армией, а в июне 1943 года — на должность командира 54-го стрелкового корпуса, успешно действовавшего во время Миусской, Донбасской, Мелитопольской операций, а также при освобождении Дебальцева, Мелитополя, Бахчисарая, Севастополя и других городов. В июле 1944 года корпус принял участие в Белорусской операции. В октябре 1944 года Коломиец был назначен на должность заместителя командующего 57-й армией, а в апреле 1945 года — на должность исполняющего должность командира 60-го стрелкового корпуса, принимавшего участие в Восточно-Прусской операции.

С окончанием войны Коломиец служил заместителем командующего 57-й, затем 9-й механизированной армий.

В 1948 году Трофим Калинович Коломиец ушёл в отставку.

Умер 4 апреля 1971 года в Волгограде. Похоронен на Димитриевском кладбище Центрального района.

Награды

• Орден Ленина;
• Три ордена Красного Знамени;
• Два ордена Суворова 2 степени;
• Орден Кутузова 2 степени;
• Орден Богдана Хмельницкого 2 степени
• Орден Отечественной войны 1 степени;
• Орден Красной Звезды;
• Медали.

Литература

• Коллектив авторов. Великая Отечественная. Командармы. Военный биографический словарь / Под общей ред. М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2005. — С. 98—99. — ISBN 5-86090-113-5.

Ссылки

• [www.az-libr.ru/index.shtml?Persons&AEB/af8d2eef/index Биография Т. К. Коломийца]

Отрывок, характеризующий Коломиец, Трофим Калинович

– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.