Убийство Софи Ланкастер

Убийство Софи Ланкастер произошло 11 августа 2007 года в Англии. Девушка вместе со своим парнем Робертом Малтби подверглись нападению со стороны хулиганской банды во время прогулки по парку Стабили в городе Бакап, расположенном в районе Россендейл на юго-востоке графства Ланкашир. После получения сильных травм Софи впала в глубокую кому. Спустя тринадцать дней она умерла так и не придя в сознание. По версии полиции, нападение могло быть спровоцировано внешним видом пострадавших, которые были одеты в готическом стиле. Позже пять подростков были арестованы и обвинены в убийстве. Двое из них были приговорены к пожизненному заключению, остальные также были осуждены и лишены свободы, но получили более мягкие наказания.

Случай с убийством Софи Ланкастер получил широкий общественный резонанс не только в Великобритании, но и во всём мире; судебный процесс освещался ведущими информационными агентствами. Инцидент стал причиной изменений в законодательстве Великобритании.

О жертве

Софи Ланкастер родилась 26 ноября 1986 года, училась в средней школе Бэкапа и Ротенстолла (англ. Bacup and Rawtenstall Grammar school), после неё окончила среднюю школу Хаслингдена и получила академический отпуск в колледже Аккрингтона и Россендейла. Софи в течение трёх лет встречалась с Робертом Малтби, 21-летним студентом из Манчестера, оба они были приверженцами готической субкультуры. После произошедшего мама Софи сказала:

Меня злит больше всего то, что этот случай рассматривается как единичный; может быть то, что случилось с Софи, и есть особый случай, но такие нападения далеко не единичны. Просто потому что вы принадлежите к другой культуре, вы под прицелом и вас воспринимают как лёгкую добычу.

Оригинальный текст (англ.)  

The thing that makes me most angry is that it is seen as an isolated incident, maybe the seriousness of what happened to Sophie is isolated, but attacks are far from isolated. Just because you follow a different culture you are targeted; you are seen as easy pickings.

Нападение

При возвращении домой Софи Ланкастер и Роберт Малтби подверглись нападению со стороны агрессивно настроенной группы подростков. Нападение произошло между 1:10-1:20 в субботу 11 августа 2007 года в парке Стабили города Бакап ([toolserver.org/~rhaworth/os/coor_g.php?pagename=Murder_of_Sophie_Lancaster&params=SD865218_region%3AGB_scale%3A25000 SD865218]). Пара направлялась домой и на входе в парк столкнулась с группой подростков, которые проследовали за Софи и Робертом. Без всякой видимой причины некоторые из подростков напали на Роберта. Они стали избивать его и он вскоре потерял сознание. Софи попыталась защитить парня, но хулиганы набросились и на неё. Свидетели рассказывали, что после избиения пары многие из подростков начали праздновать победу над готами. Некоторые подростки из группы нападавших остались с потерпевшими до прибытия экстренных служб. Они пытались помочь истекающим кровью девушке и парню. Позже, на суде, это явилось смягчающим обстоятельством для них.

В полиции говорили, что после их прибытия головы подвергшихся нападению до такой степени были травмированы и опухли, что нельзя было отличить девушку от парня. После прибытия скорой помощи оба были госпитализированы в больницу Рочдейла. Роберт Малтби остался лежать в этой клинике в состоянии комы, у него произошло кровотечение в мозг. Он стал постепенно восстанавливаться, но получил довольно серьёзное повреждение мозга. Софи впала в глубокую кому и была переведена в больницу Фейрфилд в городе Бери, а оттуда в больницу Хоуп в Манчестере. Несмотря на свои сильные травмы, Роберту удалось посетить Софи, когда та находилась в коматозном состоянии. Персоналу больницы стало ясно, что девушке не удастся прийти в сознание и родители дали согласие отключить её от аппарата жизнеобеспечения. Софи умерла 24 августа 2007 года.

Аресты и следствие

Вскоре после нападения ланкаширская полиция арестовала пятерых подростков, но также провела дальнейшее расследование в связи с тем, что по имеющейся у них информации в том районе присутствовало около пятнадцати человек, которые могли быть как свидетелями, так и непосредственными участниками нападения. В качестве мотива нападения полиция указала необычный внешний вид потерпевших. Пьяным подросткам это показалось вызывающим. Судья Энтони Рассел назвал это вопиющим примером ксенофобии. 15-летний Брендан Харрис и 16-летний Райен Герберт были взяты под стражу, трое остальных: братья Джозеф и Денни Хулм, а также Дениел Малетт, были освобождены под залог. Изначально подсудимые обвинялись в нанесении тяжкого вреда здоровью, но после смерти Софи Ланкастер Харрису и Герберту были также предъявлены обвинения в убийстве.

К 5 октября 2007 года полицией было допрошено более 100 человек, из их показаний полицейские сделали вывод, что в парке на тот момент находилось примерно 15-20 человек, но новых арестов не последовало, поскольку, по версии следствия, те люди не участвовали в нападении, а в парке в такое время часто проводят время подростки.

Местные жители охарактеризовали парк как место частых сборов пьяных, жестоких хулиганов (англ. drunken, violent yobs), занимающихся вандализмом и употреблением спиртных напитков. После убийства жители города попросили властей о патрулировании местности в районе парка, чтобы исключить подобные случаи в будущем. Но городской совет Россендейла отказал им, сославшись на дороговизну содержания смотрителей парка.

Судебный процесс и последствия

6 сентября 2007 года двоим из нападавших были предъявлены обвинения в убийстве, трое остальных были выпущены под залог. 18 октября уголовные дела Судом по делам несовершеннолетних г. Бернли были переданы в престонский Королевский суд. Предварительное слушание состоялось 31 октября, где были зачитаны обвинения двоим задержанным в убийстве Софи Ланкастер, троим в умышленном нанесении тяжких телесных повреждений Роберту Малтби. В этот день судья Энтони Рассел назначил дату следующего слушания на 14 декабря 2007 года и дату судебного разбирательства: 10 марта 2008 года. На слушании 14 декабря ни один из судимых не признал своей вины в содеянном.

На суде 10 марта 2008 года подсудимые признали свою вину в умышленном нанесении тяжких телесных повреждений. Райан Герберт сознался в Убийстве Софи Ланкастер, Брендан Харрис по прежнему не признавал свою вину. В это же время остальным троим обвинения в убийстве были сняты.

По завершении судебного процесса 27 марта 2008 года Брендан Харрис и Райан Герберт были признаны виновным в убийстве, а судья разгласил имена обоих, которые были скрыты в ходе судебного разбирательства. Детектив полиции Ланкашира Мик Грэдвелл сказал, что это было одно из самых жестоких убийств, с какими он сталкивался в своей долгой карьере:

Я не думаю, что Герберт и Харрис в полной мере осознают всю жестокость нападения. Они сделали это не задумываясь, но, кажется, получали удовольствие и продолжали пинать двух совершенно беззащитных людей, не способных дать отпор из-за полученных травм… И я весьма критически отношусь к некоторым из родителей подсудимых. Я не думаю, что они всерьёз воспринимают омерзительность произошедшего…

Оригинальный текст (англ.)  

I do not think Herbert and Harris have recognised how violent the attack was. They have just done it without thinking, but they seemed to have enjoyed it, and carried on remorselessly kicking at two very defenceless people who were unable to protect themselves because of the level of violence inflicted upon them… I am very critical of some of the parents involved. I really don't think they have taken completely seriously how repulsive this incident was…

Он также сказал, что на первом допросе Брендана Харриса тот смеялся и шутил со своей матерью.

Приговор по делу прозвучал 28 апреля 2008 года. Оба осуждаемых за убийство получили пожизненные сроки заключения. 15-летний Брендан Харрис имеет право на условно-досрочное освобождение через 18 лет, а 16-летний Райен Герберт — через 16 лет и 3 месяца. С заключительном слове судья назвал нападение «диким бандитизмом», который поднял вопрос о «слое общества, существующего в стране». В своей речи он добавил:

Этот ужасный случай потряс и возмутил всех, кто слышал о нём. Дикие животные, которые охотятся стаями, по крайней мере имеют на то основания — они добывают еду. У вас такой необходимости нет, и ваше поведение в ту ночь позорит человечество.

Оригинальный текст (англ.)  

This was a terrible case which has shocked and outraged all who have heard about it. At least wild animals, when they hunt in packs, have a legitimate reason for so doing, to obtain food. You have none and your behaviour on that night degrades humanity itself.

Трое других обвиняемых также были осуждены за умышленное нанесение тяжкого вреда здоровью. Братья Джозеф и Денни Хулм получили по 5 лет и 10 месяцев лишения свободы каждый, а Дэниел Моллет провёл в заключении 4 года и 4 месяца. 13 июня 2008 года стало известно, что все осуждённые обжаловали свои приговоры. 7 октября 2008 года началось рассмотрение апелляций, результаты которого было обещано огласить позднее. 29 октября были объявлены результаты рассмотрения апелляций. Райану Герберту сократили его минимальный срок с 16 лет и 3 месяцев до 15 лет и 6 месяцев. Брендану Харрису и троим другим осуждённым не удалось получить снижение сроков заключения.

Судьи заявили, что преступление следовало бы квалифицировать как совершённое на почве ненависти, хотя на сегодняшний день агрессия в отношении представителей различных субкультур не включается в это определение. Убийство получило широкий общественный резонанс, был начат сбор подписей в поддержку расширения трактовки термина «преступление на почве ненависти».

Реакция СМИ

Нападение активно обсуждалась в СМИ в связи с волной молодёжных хулиганских банд, в течение лета 2007 года, в том числе в убийстве ливерпульского школьника Риса Джонса. Лидер консерваторов Дэвид Кэмерон упомянул о нападении в качестве примера в своей речи, критикующей преступность среди молодёжи в Великобритании. После этого, события, связанные с убийством, не освещались крупными информационными издательствами, но новости продолжали печататься в местных газетах и появлялись в интернете. Исключением стали похороны Софи, которые появились в новостях BBC. Повторно об убийстве Софи Ланкастер вспомнили после того, как в 2008 году в йоркширский автобус не пустили готическую пару.

Мартовский судебный процесс 2008 года получил широкое освещение ведущими национальными средствами массовой информации. Британский альтернативный журнал Bizarre 13 марта 2008 года запустил проект «Proud to be Different» (рус. «Гордись быть другим») в память о Софи Ланкастер.

11 марта 2011 года на BBC Radio 4 вышла радиопостановка по стихотворениям «Black Roses: The Killing of Sophie Lancaster» (рус. «Чёрные розы: Убийство Софи Ланкастер») поэта Саймона Армитиджа. Текст Софи читает Рэйчел Остин.

Род Лиддл из The Sunday Times было отмечено, что жертвы нападения заплатили за снисхождение для «диких» преступников. Виной этому послужили родители убийц, суды и правительство, желающее отправлять в тюрьму как можно меньше таких людей.

Реакция субкультур и законодательство

Убийство Софи Ланкастер вызвало большой резонанс не только в гот-сообществе, но и во многих других субкультурах, как в Великобритании, так и по всему миру. Мартин Коулз, организовавший сбор средств для установки мемориальной скамьи в Уитби сказал, что во время сбора средств в интернете ему удалось пообщаться со многими людьми со всего мира. Он уточнил, что теми пользователями были не только готы, но также байкеры, металлисты, люди с электро- и инди-сцен. Многие уделяли внимание тому, что убийство было совершено на почве ненависти, вспоминая схожее по мотивам убийство панка Брайана Денеке в Техасе. Убийство Софи ещё раз показало, что готы подвержены непониманию со стороны окружающих и вероятность стать жертвой насилия у них больше.

Это убийство побудило активистов начать сбор подписей в поддержку расширения понятия «преступление на почве ненависти», так как раньше под это понятие подпадали особого рода преступления против личности, совершаемые преступником под влиянием ненависти к лицам иной расы, национальности, вероисповедания, этнического происхождения, политических убеждений, пола или сексуальной ориентации, но никак не внешность человека, выражающая его принадлежность к той или иной субкультуре. Петицию подписали 1 500 человек (позже Manchester Evening News опубликовала цифру 7 000), после чего она была отправлена на Даунинг-стрит, 10. Аде Варни, автор петиции говорил о том, что готов осыпают словесными оскорблениями каждый день, и это делают не только молодые люди. Также он сказал, что после смерти Софи многие девушки перестали одеваться как раньше из-за страха нападения.

Представители парламента Джанет Андерсон от района Россендейл и Грег Поуп от района Хайтберн подняли этот вопрос в палате о́бщин и выступили за принятие решения в срочном порядке. В 2009 году министр юстиции Джек Стро заявил, что не может изменить закон напрямую, но в его силах было повлиять на судей, которые будут назначать преступникам такие же меры наказания, как, например, обвиняемым гомофобам или расистам. Фонд Софи и его сторонники посчитали это большой победой.

Наконец, в апреле 2013 года полиция Большого Манчестера официально объявила, что преступление, совершённые против гота или представителя другой субкультуры, будет записываться как преступление на почве ненависти. Новая классификация позволит полицейским брать дела о преступлениях, совершенных против представителей неформальных культур, под особый контроль. Эксперты отметили, что такого рода изменения помогут правоохранительным органам более продуктивно работать, но в то же время они не означают, что наказания за такого рода преступления будут более суровыми.

Память

После произошедшего в парке, на его решётчатой ограде стали появляться десятки букетов цветов, приносимые туда жителями города. Также стали приходить сообщения из Европы и Америки в поддержку потерпевших, которые публиковались на сайте местной газеты Rossendale Free Press.

26 августа 2007 года на фестивале альтернативной электронной музыки Infest, проходящем в городе Брадфорд, участником VNV Nation, Ронаном Харрисом Софи Ланкастер была посвящена песня «Illusion», также музыкант связался с её семьёй и передал им свои соболезнования. В парке, где произошёл инцидент, мотоциклистом Мэтью Энтвистлом была установлена мемориальная доска, посвящённая Софи Ланкастер. Софи была посвящена песня, исполняемая на концертах Театра королевского суда Бакапа 6 и 7 сентября 2007 года.

В субботу 6 октября 2007 года состоялся двенадцатичасовой концерт, посвящённый Софи Ланкастер, в котором участвовали 10 музыкальных групп, выступающих непрерывно с 13:00 до 01:00. Вокалистка группы Comic Slop Келли Роди исполнила песню «Walk in the Park» (рус. Прогулка в парке), написанную в память о событиях 11 августа. Ещё до концерта Келли говорила, что была шокирована, узнав о произошедшем, тем более, что её сын разговаривал с Софи за несколько часов до произошедшего. Также она сказала: «Я знаю, что чувствуют те, кто немного отличается от других. Я инвалид, у меня хроническая экзема, и я глуха на одно ухо». В тот же день помимо музыкального представления местная футбольная команда Боро встретилась с Эбби Эй из Манчестера, перед началом матча футболисты почтили память девушки минутой молчания, а на форме Боро присутствовали чёрные нарукавные повязки.

12 ноября 2007 года состоялись публичные похороны Софи, в которых приняли участие сотни людей, присутствовали операторы BBC. 25 ноября друзьями убитой был организован мемориальный концерт с участием любимых местных групп Софи, который транслировался Granada Television.

Родители и друзья Софи основали благотворительный фонд «S.O.P.H.I.E.» (англ. Stamp Out Prejudice, Hatred And Intolerance Everywhere — «Избавимся от предубеждения, ненависти и нетерпимости повсеместно»). Целью фонда являются пропаганда толерантности среди молодёжи. Также был учреждён кинофестиваль Bacup Film Festival, в котором принимают участие инновационные и экспериментальные фильмы.

В городке Уитби, где регулярно проводится готический фестиваль Whitby Gothic Weekend, была установлена памятная скамейка Софи Ланкастер. Собрав £ 3000, скамейку с мемориальной табличкой установили в январе 2008 года в городе Уитби на улице Вест Клифф.

24 и 25 июня 2008 года Carabas Theatre Company поставила новую чёрную комедию «Присоски» по М. Дж. Весоловскому, которая затрагивает представления о готической субкультуре. Все доходы от показа пьесы пошли в фонд S.O.P.H.I.E. Постановка происходила в Ланкастере. В дискуссии после спектакля актёры и зрители обсуждали готическую культуру и вопросы, поднятые в спектакле. Благодаря «Присоскам», фонд получил £ 200.

В день, когда Софи исполнилось бы 23 года, 26 ноября 2009 года, свет увидел 4-минутный короткометражный анимационный фильм «Dark Angel» (рус. «Тёмный ангел»), описывающий события ночи 11 августа. Мультфильм появился в интернете и был показан на телеканале MTV. Также эта работа была показана на большом экране на площади Кафедрал Гарденс в Манчестере.

3 июня 2010 года во Дворце Аффлека в Манчестере прошла выставка изобразительного искусства, состоящая из 15 картин, написанных Робертом Малтби. Выставка назвалась Багровый ирис: Искусство Софи (англ. Crimson Iris: The Art of Sophie), вырученные деньги с которой тоже отправились в фонд S.O.P.H.I.E.

Поэт Саймон Армитидж написал в память о Софи цикл стихотворений «Чёрные розы» (англ. «Black Roses»), на основе которого позже была создана пьеса.

Нидерландская симфо-метал-группа Delain в 2012 году выпустила альбом We Are the Others (рус. «Мы иные»), такое же название получила заглавная песня, до этого отдельно выпущенная синглом. Шарлотта Весселс, вокалистка группы, по этому поводу сказала:

Помню, когда впервые услышала об этом… Узнала даже не из нидерландских новостей, а просто увидела в интернете… Кто-то снял небольшой фильм про это трагическое событие. Я посмотрела его и расплакалась. Это невероятно печальное событие. После просмотра я ничего не предпринимала в отношении этой темы вплоть до начала работы над альбомом We Are The Others, но идея для текстов песен родилась сразу. Я предполагала написать песню о том, что «мы иные» и о чувстве единения. С одной стороны, о гордости за то, кто ты, чем ты отличаешься от других и как ты отличаешься от других. С другой стороны, эта песня для тех самых не понимающих «иных». Мы просто хотели написать песню про понимание.

Оригинальный текст (англ.)  

I remember when I first heard about it … it wasn’t on Dutch news, I just heard about it through Internet networks and the goth scene … there was this movie made about it, a short film of about four minutes. I saw it, and I just cried. It’s so incredibly sad! After seeing the movie, I didn’t really DO anything with it until we were working on “We Are The Others.” But the basic idea of the lyrics was there. It was just supposed to be a song about “we are the others” and a feeling of togetherness. On the one hand, being proud of whoever you are, whether you divert from the norm in whatever way you divert from the norm. But on the other hand, it is also kind of a song for “others”. We just wanted a song about acceptance.

— Интервью для Sonic Cathedral

См. также

• Убийство Брайана Денеке

Ссылки

• [www.sophielancasterfoundation.com/ The Sophie Lancaster Foundation]  (англ.)
• [myspace.com/inmemotyofsophie Официальная страница в память о Софи Ланкастер] (англ.) на сайте Myspace

Преступность   Великобритания

Отрывок, характеризующий Убийство Софи Ланкастер

– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?
– Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.