Линдфорс, Фёдор Андреевич

Фёдор Андреевич Линдфорс
Портрет Ф. А. Линдфорса мастерской Джорджа Доу. Военная галерея Зимнего Дворца, Государственный Эрмитаж (Санкт-Петербург)
Дата рождения	26 марта 1760(1760-03-26)
Место рождения	Таллин, Российская империя
Дата смерти	8 октября 1813(1813-10-08) (53 года)
Место смерти	Саксония
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	пехота
Звание	генерал-майор
Командовал	Санкт-Петербургского гренадерский полк, 1-я бригада 13-й пехотной дивизии
Сражения/войны	Русско-турецкая война 1787—1792, поход в Польшу 1792 года, Война четвёртой коалиции, Отечественная война 1812 года, Война Шестой коалиции
Награды и премии	Орден Святой Анны 3-й ст. (1807), Орден Святого Владимира 3-й ст., Орден Святого Георгия 4-й ст.

Фёдор Андреевич (Аксель Фридрих) Линдфорс (1760—1813) — русский генерал, участник Наполеоновских войн.

Биография

Происходил из дворян Лифляндской губернии, родился 26 марта 1760 года в Ревеле.

Службу начал 9 апреля 1777 г., будучи записан в лейб-гвардии Семёновский полк рядовым.

Во время походов 1777—1778 гг. в Турцию последовательно получил чины: капрала, фурьера, подпрапорщика и выпущен был в армию 21 января 1781 г. в Нашебургский мушкетерский полк; в 1783 г. он был произведён в подпоручики, в кампании 1787 г. против турок в чине капитана принимал участие в штурме Очакова и в декабре того же года произведён был за отличие в секунд-майоры.

Во время похода в Польшу в 1792 г. Санкт-Петербургского гренадерского Фридриха-Вильгельма III полка, когда последний должен был войти в состав корпуса под начальством генерал-поручика Меллина и занять Гродно с уездом, среди оставшихся боевых офицеров находился и Линдфорс, переведённый в этот полк 19 сентября 1789 г. Он участвовал в различных сражениях с поляками, был произведён 28 ноября 1798 г. в подполковники, а 31 января 1800 г. — в чин полковника, находясь все время в составе своего полка, для которого с 1792 г. начался едва ли не самый тяжелый период боевой жизни.

По роковой случайности полк разбился на отдельные части, которые присоединены были к другим полкам под начальством незнакомых офицеров; само название полка как бы затерялась, он «растаял по частям». Только в 1800 г. полковник барон Розен доносил в Военную коллегию о том, что полковник Линдфорс собрал остатки батальонов Петербургских гренадер, вернувшихся частью из Голландии, частью из других мест и оставшихся в Ревеле; под начальством полковника Линдфорса эти остатки были приведены в Ревель и встречены здесь 2 августа товарищами.

31 января 1800 г. Линдфорс был произведён в полковники и 19 декабря 1802 г. был назначен командиром Санкт-Петербургского гренадерского полка (по другим данным назначение состоялось 24 января 1803 г.). 9 февраля 1805 г. он был назначен шефом Тобольского мушкетерского полка. 6 сентября 1805 г. он был переведён, с производством в генерал-майоры, в Тенгинский мушкетерский, а через год, 24 августа 1806 г. назначен шефом в Якутский пехотный полк.

С этими полками он участвовал в различных походах, в том числе в походе 1807 года в Пруссию, и награждён был за отличие орденом св. Анны 3-й степени.

Отличительными чертами Линдфорса были любовь к подчиненным и мягкость характера, что, впрочем, послужило в 1810 г., во время пожара в Брест-Литовске, к отстранению его от службы 4 марта по сентенции военного суда «за слабость»; впрочем, в конце того же года, 12 декабря, он был принят по-прежнему на службу и на следующий год, 17 января, назначен шефом Галицкого полка и одновременно командиром 1-й бригады 13-й пехотной дивизии, в состав которой и входил Галицкий полк.

В 1812 году Линдфорс участвовал в походе из Крыма на кораблях к Одессе, а оттуда через Молдавию для присоединения к 3-й западной армии; в составе этой армии принимал участие в преследовании Наполеоновской армии и находился в сражениях при Волковыске и при проходе через лес от Свислочи к Рудне.

В марте 1813 г. командовал отрядом войск при блокаде Модлина, и далее участвовал в битве под Лейпцигом, где был тяжело ранен и скончался от ран 8 октября того же года.

Интересный факт

Среди прочих имел ордена св. Георгия 4-й степени (в кавалерских списках не значится, но на известном портрете изображён с этим орденом) и св. Владимира 3-й степени.

Семья

• Старший сын — Фёдор Фёдорович, также был генералом и принимал участие в русско-турецкой войне 1828—1829 гг. и Польском походе 1831 г. Его дочь София была известным украинским педагогом, общественным деятелем и пионером украинского женского движения.
• Средний сын — Иван Фёдорович, был полковником и кавалером ордена св. Георгия.
• Младший сын — Николай Фёдорович, был поэтом, драматургом и переводчиком, большую известность приобрёл его перевод сочинения барона Жомини «Политическая и военная жизнь Наполеона», также он являлся одним из ведущих сотрудников «Энциклопедического лексикона» Плюшара и «Военного энциклопедического лексикона» Зедделера.

Источники

• Орлов Ф. Очерк истории Санкт-Петербургского гренадерского полка. СПб., 1881
• Линдфорс, Федор Андреевич // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• [www.museum.ru/museum/1812/Persons/slovar/sl_l21.html Словарь русских генералов, участников боевых действий против армии Наполеона Бонапарта в 1812—1815 гг.] // Российский архив : Сб. — М., студия «ТРИТЭ» Н. Михалкова, 1996. — Т. VII. — С. 455—456.

Отрывок, характеризующий Линдфорс, Фёдор Андреевич

Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.