Хернхут
| Город
Хернхут
Herrnhut
Показать/скрыть карты
|
Хернхут, Гернгут (нем. Herrnhut, в.-луж. Ochranow, чеш. Ochranov) — город в саксонском округе Гёрлиц, на южном склоне Хутсберга.
Хернхут основан в 1722 году благодаря Николаусу Людвигу Цинцендорфу. В этом поселении обосновалась религиозная община.
Родоначальниками этой общины были табориты, последователи Яна Гуса, которых изгнали из Чехии (Богемии) и Моравии, а в 1456 году в Польше они образовали евангелическое братство («Богемские братья»). За период Тридцатилетней войны в Европе их почти полностью истребили. В начале XVIII века идея «Богемских братьев» получила развитие в Германии где им оказывал покровительство Николаус Людвиг Цинцендорф. В 1722 году он купил имение Бертельсдорф и землю. Именно на этой земле стали собираться не только Богемские братья, но и люди из других сект подвергаемых преследованиям. Новое поселение назвали — Гернгут ( Хернхут ), а соответственно общину — гернгутской братской общиной.
Главная цель общины изначально было миссионерство среди язычников, где не было миссий других исповеданий.[1] Из Хернхута Община гернгутеров распространилась во все части света.
В начале XX века было более 1000 жителей. Местные изделия заслужили известность изяществом и прочностью, в особенности полотно, сигары и женские работы. Хернхут является основным мировым поставщиком моравских (гернгутских) звёзд — популярного рождественского украшения.
Известные горожане
Напишите отзыв о статье "Хернхут"
Примечания
- ↑ Плеве И. Р. Сарепта / Составитель и автор вступительной статьи И. Р. Плеве. — Книга. — Саратов: Издательство Саратовского университета. Книга издана Международным союзом немецкой культуры ( IVDK ). Публикация осуществляется при содействии МИД ФРГ., 1995. — 96 с. — 1 500 экз. — ISBN 5-292-01904-6.
| ||||||
Отрывок, характеризующий Хернхут
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.
Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
