Хиромантия

Хирома́нтия (от др.-греч. χείρ — рука и μαντεία — гадание, пророчество) — одна из древнейших систем гадания об индивидуальных особенностях человека, чертах его характера, пережитых им событиях и его грядущей судьбе по кожному рельефу ладоней — папиллярным и особенно флексорным линиям, а также холмам на ладони и по внешнему виду руки. Одно из направлений хирософии.

Область деятельности: искусство или наука

Как область деятельности хиромантия, а также астрология, гадание и эзотерика, узаконены в сфере «персональных услуг» на государственном и международном уровне.

Хиромантия, наряду с эзотерикой, парапсихологией, астрологией, биоэнергетикой и другими оккультными учениями, не признана как наука ни одним серьёзным научным сообществом. Искусством как таковым хиромантия не является в силу отсутствия деятельности, направленной на создание эстетически-выразительных форм. В наши дни большинство исследователей от мира науки причисляют хиромантию к лженаукам или псевдонаукам.

Историческая справка

Научной психологией хиромантия неизменно отвергалась, однако изучение пальцевых узоров дало толчок к возникновению новой отрасли знания — дерматоглифики.

Институты хиромантии

В Мумбаи (Индия) существует Национальный Индийский университет, в котором преподают хиромантию. В г. Монреаль (Канада) с 1940 года открыта и существует «Национальная академия хиромантии», где может обучиться любой желающий. Первые упоминания о хиромантии пришли из Древней Индии, где какое-то время являлась частью официальной культуры и религии. В Средние века хиромантия была очень распространена, она считалась одной из основных наук и преподавалась в ведущих европейских вузах того времени, за исключением Англии. В Англии хиромантов сравнивали с еретиками и сжигали на костре.

Связь с другими оккультными науками

Хиромантия, как и другие оккультные науки, обнаруживает связь с другими оккультными науками. Так, согласно учению хиромантии, на руках человека имеются бугры, каждый из которых, соответствует одной из семи известных с древности планет, каждый палец также соответствует одной из семи планет. Некоторые полагают, что хиромантия является не самостоятельной оккультной наукой, а всего лишь частью науки физиогномики. Наконец, руническая хиромантия обнаруживает связь с каббалой через руническую хиромантию.

Известные хироманты

Самым первым исследователем хиромантии, оставившим письменный труд по данной отрасли знаний, был древнегреческий философ и учёный Аристотель, который, как гласит предание, подарил свою работу, изготовленную из золота, царю Александру Македонскому (труд датирован ок. 350 годом до нашей эры). После этого самостоятельные письменные источники по хиромантии остаются неизвестными вплоть до конца Эпохи Средневековья.

Одним из самых первых анонимных писателей-компилляторов хиромантической мысли был некий Иоанн Философ, который сам представлялся как Симон Ширингам и составил одноимённый сборник. Названный сборник использовался многими последующими хиромантами как базис для изучения. Сборник, как полагают, был составлен в Эпоху Средневековья (см. Полная хиромантия Иоанна Философа в книге Кухня ведьм: Полезные тайны/Пер. с лат. Д. Захаровой и Е. Занеевой, СПб.:Издательский Дом «Азбука-Классика», 2009. — С. 403—444). Рисунки из Полной хиромантии Иоанна Философа представлены на диске-альбоме группы «Enigma» «The Greatest Hits», выпущенном в 2001 г. звукозаписывающими компаниями «Virgin Schallplatten GmbH & Co.KG».

Ещё одним выдающимся европейским хиромантом был Адольф де Бароль (Франция), который по профессии был художником. Под руководством оккультиста Элифаса Леви А. де Бароль изучал каббалу. Э. Леви посоветовал А. де Баролю изучать хиромантию, в результате чего последний написал книгу «Тайны руки» (издана в 1860 г.), в которой растолковывались значения линий на руке, приводились история хиромантии и её связи с другими эзотерическими науками. Эта книга стала одним из важных системных изложений учения хиромантии. В 1879 г. А. де Бароль изобрёл технику оттиска ладони человека. Это нововведение впоследствии активно используется хиромантами по всему миру. А. де Бароль также сделал следующее важное открытие: на одной ладони линии всё время меняют свою форму, проявляются и исчезают.

Одним из самых известных хиромантов был Льюис Хамон (1866—1936). Он родился в Ирландии и его настоящее имя было Уильям Джон Варнер, также он известен как Хейро (Хиро). Хейро с ранних лет начал практиковать хиромантию и добился больших успехов: предсказал Николаю II и царской семье — гибель, судьбу Оскара Уальда, жизнь английского короля Георга IV, мученическую смерть Григория Распутина, взлеты и падения в жизни Марка Твена. Помимо таланта хироманта, Льюис Хамон писал книги, многие из них сохранились до наших дней, например — «Вы и Ваша рука», «Язык руки». Как упомянуто в его мемуарах, Хейро научился хиромантии и приобрел мастерство в Индии под руководством одного брахмана, который привёл его к себе в деревню и там со временем ему была дана возможность читать древнюю книгу про хиромантию.

В современной России хиромантия приобрела популярность в начале 90-х годов ХХ века. Стали печататься книги, статьи, различные материалы по хиромантии.

Наиболее известными в ХХ веке были такие хироманты, как Вильям Бенхам (США), С. К. Сен (Индия), Джон Сен-Жермен (Франция), Ноэль Жакуин (США), Шарлотта Вульф (Англия), Эндрю Фитцгерберт (США), Питер Уэст (США) и многие другие.

См. также

• Дерматоглифика
• Астрология
• Нумерология
• Эффект Барнума
• Педомантия
• Хирософия
• Пальмистрия
• Хирология
• Хирогномия

Литература

• [terme.ru/dictionary/521/word/mantika Мантика] // Атеистический словарь / Абдусамедов А. И., Алейник Р. М., Алиева Б. А. и др.; Под общ. ред. М. П. Новикова. — 2-е изд., испр. и доп. — М.: Политиздат, 1985. — С. 252. — 512 с. — 200 000 экз.
• Palmistry // Encyclopaedia Britannica 2008. Deluxe Edition. — М: ЗАО «Новый диск».

Отрывок, характеризующий Хиромантия

– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».