Хризостом (Кавуридис)

Митрополит Хризостом Μητροπολίτης Χρυσόστομος<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Митрополит Флоринский
1926 — 1932
Церковь:	Константинопольский патриархат
Предшественник:	Поликарп (Сакелларопулос)
Преемник:	Василий (Пападопулос)
Митрополит Филиатонский и Гиромериуский
1925 — 1926
Церковь:	Константинопольский патриархат
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	должность упразднена
Митрополит Пелагонийский
9 июня 1912 года — 1922
Церковь:	Константинопольский патриархат
Митрополит Имврийский и Тенедский
6 августа 1908 — 9 июня 1912
Избрание:	31 июля 1908 года
Церковь:	Константинопольский патриархат
Предшественник:	Иоанникий II (Маргаритадис)
Преемник:	Панарет (Петридис)
Рождение:	13 (25) ноября 1870(1870-11-25) Мадитос, Османская империя
Смерть:	7 сентября 1955(1955-09-07) (84 года) Афины, Греция
Епископская хиротония:	6 августа 1908 года
Канонизирован:	15 (28) мая 2016 года
Лик святости:	исповедник
Почитается:	ИПЦ Греции (Синод Хризостома)

Митрополи́т Хризосто́м (греч. Μητροπολίτης Χρυσόστομος Καβουρίδης; 13 ноября 1870, Мадитос, Османская империя — 7 сентября 1955, Афины, Греция) — епископ Константинопольской православной церкви; митрополит Флоринский (1926—1932).

Основатель «флоринитской» ветви греческого старостильного движения в которой 15 (28) мая 2016 года был канонизирован в лике исповедников.

Биография

Родился 13 ноября 1870 года в благочестивой семье Георгия и Мельпомены Кавуридис в городе Мадитос, в Восточной Фракии, на полуострове Галлиполи. Начальное образование получил в Мадитосе, а затем поступил в Богословскую семинарию на острове Халки, которую окончил в 1901 году.

С 1906 года периодически публиковал свои проповеди в церковном журнале «Εκκλησιαστική Αλήθεια» и патриархом Константинопольским Иоакимом III был рукоположен в сан диакона, став третьим по старшинству патриаршим диаконом (тритевон). Позднее рукоположен в сан пресвитера и назначен проповедником в Панорму.

Епископское служение

31 июля 1908 года Священный Синод Константинопольского патриархата избрал его для рукоположения в сан епископа и возведение в достоинство митрополита Имврского и Тенедского (остров Имврос в Эгейском море).

6 августа 1908 года четыре синодальных митрополита рукоположили его в сан митрополита Имврского.

9 июня 1912 года Священным Синодом Константинопольского патриархата он был избран митрополитом Пелагонийским (Битольский вилайет, в Македонии, в Османской империи).

Был одним из четырёх инициаторов проведения 16 мая 1921 года Архиерейского Совещания в Адрианополе в котором приняли участие 37 митрополитов и 4 клирика Константинопольского патриархата.

После избрания на Константинопольскую кафедру патриарха Мелетия IV (Метаксакиса), митрополит Хризостом был смещён с Пелагонийской митрополии и долгое время оставался без кафедры.

В 1925 году получил назначение в новообразованную митрополию Филиатон и Гиромериу в пограничном греческом регионе рядом с Албанией. В 1926 году епархия была упразднена и её приходы присоединены к Парамифийской митрополии.

В 1926 году иерарха назначили управляющим Флоринской митрополией (с центром в городе Флорина на границе с городом Битола). В сентябре 1928 года епархии севера Греции («новых земель»), отвоёванные у турок в Балканских войнах и Первой мировой войне, перешли в двойное подчинение — Константинопольскому патриархату и Элладской православной церкви.

«Никто не может отрицать, что масонство и коммунизм впиваются своими ядовитыми кривыми ногтями в плоть и умы политических вождей и высших государственных чиновников, не говоря уже о церковнослужителях… Поэтому с таким церковным, государственным и общественным положением, всякая односторонняя попытка исцелить и усилить государство и Церковь окончится провалом, если предварительно не будет очищен национальный и политический горизонт от мрачных и отвратительных раковых опухолей масонства и коммунизма».

митрополит Хризостом
1935 год

В 1929 году тяжело заболел и был госпитализирован в больницу, где оставался в течение трех лет (в 1930 году подал прошение об увольнении на покой и пребывал на таковом положении с 1932 года).

Присоединение к старостильному движению

В мае 1935 года митрополит Хризостом вместе с митрополитом Димитриадским Германом (Мавроматисом) и митрополитом Закинфским Хризостомом (Димитриу) присоединился движению старокалендаристов и вместе с сомысленниками рукоположил четырёх архимандритов в архиерейский сан — Германа (Варикопулоса) во епископа Кикладского, Поликарпа (Лиосиса) во епископа Диавлийского, Христофора (Хаджиса) во епископа Мегарийского, и Матфея (Карпафакиса) во епископа Вресфенского. Архиепископ Афинский Хризостом (Пападопулос) с трудом смог созвать церковный суд и обвинительный приговор против мятежных митрополитов был принят 9 голосами против 3 протестующих (в числе троих иерархов, выступивших за оправдание митрополита Хризостома (Кавуридиса) был митрополит Драмский Василий (Комвопулос)). Приговорённый к пятилетнему аресту в монастыре, митрополит Хризостом отбыл пятимесячное заключение, а в ноябре 1935 года в связи с приходом к власти короля Георга II освобождён.

В 1937 году митрополиты Димитриадский Герман и Флоринский Хризостом оставили провозглашенную ими в 1935 году экклезиологию и заявили, что они не являются иерархией независимой православной церкви, но продолжают оставаться скорее членами новостильной государственной церкви Греции, которую они рассматривали уже как их Церковь-мать и источник благодати, от которого благословляются и их таинства. В 1938 году оба митрополита подали прошение о принятии их назад в государственную Элладскую церковь и предоставлении им их прежних епархий, но это ходатайство было отклонено. Из-за смены идеологического курса с митрополитами прервали общение епископы Кикладский Герман и Вресфенский Матфей.

В 1943 году митрополит Хризостом прервал общение с митрополитом Димитриадским Германом, который снова подал прошение о принятии его в новостильную государственная церковь Греции, но умер в 1944 году прежде, чем его прошение было удовлетворено. По некоторым данным, в 1943 году митрополит Хризостом подавал прошение в Иерусалимский патриархат о принятии его и его группы в общение, но прошение это было отклонено, а митрополиту предложено быть принятым только в чине простого монаха.

В 1946 году митрополиты Диавлийский Поликарп и Мегарийский Христофор оставили государственную церковь и вступили в общение с митрополитом Флоринским Хризостомом.

В конце апреля 1947 года митрополит Хризостом провёл в Афинах всегреческий съезд старостильников, на котором говорил о пагубности папского влияния и календарной реформы, сославшись и на мнение дореволюционной Русской православной церкви.

3 января 1951 года было издано распоряжение № 45 либерального правительства Греции, состоящего из партий Софоклиса Венизелоса (сына Элефтериоса Венизелоса, бывшего премьер-министра) и Георгия Папандреу по которому начались преследования приверженцев старостильного движения. Митрополит Хризостом в пространном письме на имя Архиепископа Спиридона призывал прекратить преследование сторонников старого стиля, отказаться от «исправленного» календаря и тем самым восстановить единство церкви. 1 февраля 1951 года митрополит Хризостом был арестован и на полтора года отправлен под арест в монастырь Св. Иоанна на острове Лесбос. За старостильников вступился Патриарх Александрийский Христофор II (Даниилидис), но безрезультатно.

На досрочных выборах в сентябре 1951 года правительство Венизелоса — Папандреу потерпело поражение, 18 июля 1952 года митрополит Хризостом был освобождён и вернулся в Афины самолётом, хотя сотни храмов старостильников оставались опечатанными. В начале 1955 года митрополит Хризостом направил делегацию в личную канцелярию маршала Папагоса, к отставным военным генералу Карантзенису и адмиралу Сакеллариу с уведомлением, что деятели старостильного движения обратятся к Московскому патриархату за защитой. Правительство было вынуждено разрешить открыть опечатанные храмы старостильников.

Скончался 7 сентября 1955 года в Афинах. В Александрии панихиду по своему земляку отслужил Патриарх Александрийский Христофор II (Даниилидис).

15 (28) мая 2016 года был канонизирован в лике исповедников.

Отрывок, характеризующий Хризостом (Кавуридис)

Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!


На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.


На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
Граф Орлов Денисов с казаками (самый незначительный отряд из всех других) один попал на свое место и в свое время. Отряд этот остановился у крайней опушки леса, на тропинке из деревни Стромиловой в Дмитровское.
Перед зарею задремавшего графа Орлова разбудили. Привели перебежчика из французского лагеря. Это был польский унтер офицер корпуса Понятовского. Унтер офицер этот по польски объяснил, что он перебежал потому, что его обидели по службе, что ему давно бы пора быть офицером, что он храбрее всех и потому бросил их и хочет их наказать. Он говорил, что Мюрат ночует в версте от них и что, ежели ему дадут сто человек конвою, он живьем возьмет его. Граф Орлов Денисов посоветовался с своими товарищами. Предложение было слишком лестно, чтобы отказаться. Все вызывались ехать, все советовали попытаться. После многих споров и соображений генерал майор Греков с двумя казачьими полками решился ехать с унтер офицером.
– Ну помни же, – сказал граф Орлов Денисов унтер офицеру, отпуская его, – в случае ты соврал, я тебя велю повесить, как собаку, а правда – сто червонцев.
Унтер офицер с решительным видом не отвечал на эти слова, сел верхом и поехал с быстро собравшимся Грековым. Они скрылись в лесу. Граф Орлов, пожимаясь от свежести начинавшего брезжить утра, взволнованный тем, что им затеяно на свою ответственность, проводив Грекова, вышел из леса и стал оглядывать неприятельский лагерь, видневшийся теперь обманчиво в свете начинавшегося утра и догоравших костров. Справа от графа Орлова Денисова, по открытому склону, должны были показаться наши колонны. Граф Орлов глядел туда; но несмотря на то, что издалека они были бы заметны, колонн этих не было видно. Во французском лагере, как показалось графу Орлову Денисову, и в особенности по словам его очень зоркого адъютанта, начинали шевелиться.
– Ах, право, поздно, – сказал граф Орлов, поглядев на лагерь. Ему вдруг, как это часто бывает, после того как человека, которому мы поверим, нет больше перед глазами, ему вдруг совершенно ясно и очевидно стало, что унтер офицер этот обманщик, что он наврал и только испортит все дело атаки отсутствием этих двух полков, которых он заведет бог знает куда. Можно ли из такой массы войск выхватить главнокомандующего?
– Право, он врет, этот шельма, – сказал граф.
– Можно воротить, – сказал один из свиты, который почувствовал так же, как и граф Орлов Денисов, недоверие к предприятию, когда посмотрел на лагерь.
– А? Право?.. как вы думаете, или оставить? Или нет?
– Прикажете воротить?
– Воротить, воротить! – вдруг решительно сказал граф Орлов, глядя на часы, – поздно будет, совсем светло.
И адъютант поскакал лесом за Грековым. Когда Греков вернулся, граф Орлов Денисов, взволнованный и этой отмененной попыткой, и тщетным ожиданием пехотных колонн, которые все не показывались, и близостью неприятеля (все люди его отряда испытывали то же), решил наступать.
Шепотом прокомандовал он: «Садись!» Распределились, перекрестились…
– С богом!
«Урааааа!» – зашумело по лесу, и, одна сотня за другой, как из мешка высыпаясь, полетели весело казаки с своими дротиками наперевес, через ручей к лагерю.
Один отчаянный, испуганный крик первого увидавшего казаков француза – и все, что было в лагере, неодетое, спросонков бросило пушки, ружья, лошадей и побежало куда попало.
Ежели бы казаки преследовали французов, не обращая внимания на то, что было позади и вокруг них, они взяли бы и Мюрата, и все, что тут было. Начальники и хотели этого. Но нельзя было сдвинуть с места казаков, когда они добрались до добычи и пленных. Команды никто не слушал. Взято было тут же тысяча пятьсот человек пленных, тридцать восемь орудий, знамена и, что важнее всего для казаков, лошади, седла, одеяла и различные предметы. Со всем этим надо было обойтись, прибрать к рукам пленных, пушки, поделить добычу, покричать, даже подраться между собой: всем этим занялись казаки.
Французы, не преследуемые более, стали понемногу опоминаться, собрались командами и принялись стрелять. Орлов Денисов ожидал все колонны и не наступал дальше.
Между тем по диспозиции: «die erste Colonne marschiert» [первая колонна идет (нем.) ] и т. д., пехотные войска опоздавших колонн, которыми командовал Бенигсен и управлял Толь, выступили как следует и, как всегда бывает, пришли куда то, но только не туда, куда им было назначено. Как и всегда бывает, люди, вышедшие весело, стали останавливаться; послышалось неудовольствие, сознание путаницы, двинулись куда то назад. Проскакавшие адъютанты и генералы кричали, сердились, ссорились, говорили, что совсем не туда и опоздали, кого то бранили и т. д., и наконец, все махнули рукой и пошли только с тем, чтобы идти куда нибудь. «Куда нибудь да придем!» И действительно, пришли, но не туда, а некоторые туда, но опоздали так, что пришли без всякой пользы, только для того, чтобы в них стреляли. Толь, который в этом сражении играл роль Вейротера в Аустерлицком, старательно скакал из места в место и везде находил все навыворот. Так он наскакал на корпус Багговута в лесу, когда уже было совсем светло, а корпус этот давно уже должен был быть там, с Орловым Денисовым. Взволнованный, огорченный неудачей и полагая, что кто нибудь виноват в этом, Толь подскакал к корпусному командиру и строго стал упрекать его, говоря, что за это расстрелять следует. Багговут, старый, боевой, спокойный генерал, тоже измученный всеми остановками, путаницами, противоречиями, к удивлению всех, совершенно противно своему характеру, пришел в бешенство и наговорил неприятных вещей Толю.
– Я уроков принимать ни от кого не хочу, а умирать с своими солдатами умею не хуже другого, – сказал он и с одной дивизией пошел вперед.
Выйдя на поле под французские выстрелы, взволнованный и храбрый Багговут, не соображая того, полезно или бесполезно его вступление в дело теперь, и с одной дивизией, пошел прямо и повел свои войска под выстрелы. Опасность, ядра, пули были то самое, что нужно ему было в его гневном настроении. Одна из первых пуль убила его, следующие пули убили многих солдат. И дивизия его постояла несколько времени без пользы под огнем.


Между тем с фронта другая колонна должна была напасть на французов, но при этой колонне был Кутузов. Он знал хорошо, что ничего, кроме путаницы, не выйдет из этого против его воли начатого сражения, и, насколько то было в его власти, удерживал войска. Он не двигался.