Христопулос, Афанасиос

Афана́сиос Христо́пулос (греч. Αθανάσιος Χριστόπουλος, Кастория, май 1772 года — Бухарест, 19 января 1847 года) — видный греческий поэт, писатель, лингвист, юрист, учёный и революционер.

Биография

Афанасиос Христопулос родился в городе Кастория, Западная Македония в 1772 году. Его отец священник, из-за экономических трудностей и не желая больше жить под турецким гнётом, перевёз семью в 1780 году в Бухарест, когда Афанасиосу было 8 лет. Здесь, в Бухаресте, Афанасиос окончил школу и лицей.

Христопулос прожил всю свою жизнь в Придунайских княжествах и согласно заявлению Димараса может считаться «фанариотом по родству»..

Христопулос продолжил своё образование в университете города Буда, где изучал латинскую филологию, философию и медицину, и в университете Падуи, где изучал юриспруденцию. По окончанию учёбы вернулся в Бухарест и поступил на службу ко двору правителя Валахии (и позже Молдовы) Александроса Мурузиса, где первоначально преподавал детям господаря. Стал судьёй и получил придворный титул «каминарис». Одновременно развил писательскую деятельность : написал Героическую драму и одно из самых значительных своих произведений , Грамматика эоло-дорического диалекта, или сегодняшнего разговорного языка греков , в котором поддерживал использование в литературе разговорного греческого языка демотика, который согласно Христопулосу был сплавом древних дорийского диалекта и эолийского диалекта.

После 1806 Христопулос последовал за Мурузисом в Константинополь когда последний потерял свою должность в Придунайских княжествах. Здесь у него было больше времени для писательской работы, поскольку он был освобождён от обязанностей судьи, а дети бывшего правителя уже выросли. Это период был очень продуктивным для него: он принялся за создание ново-греческого словаря вместе с Константасом и Газисом, попытался организовать университет в Загора Пелиона, написал трактат о существовании вакуума в природе, лингвистическое исследование О произношении, в котором отвергает аргументы Эразма о произношении греческого языка в классической древности и трактат О поэзии.

Жизнь Христопулоса была нарушена в 1812, когда Мурузис был убит турками. Христопулос бежал в Бухарест, ко двору правителя Иоанна Караджа, но большая часть его работ (исследования о вакууме, о произношении и начатый словарь) были утеряны. Иоанн Караджа назначил его вновь на должность судьи, дав ему титул Великого Логофета и поручил ему создание нового законодательства для Княжества Валахия. Христопулос был занят систематически этой работой до 1816 года. В 1815 году он написал философско-политическое сочинение Политические мысли, базирующееся на принципах Макиавелли, Никколо. Эта работа стала причиной отрицательной критики против Христопулоса и не была напечатана при его жизни.

В 1818 году Иоанн Караджа бежал на Запад и Христопулос нашёл убежище в городе Сибиу, Трансильвания. Здесь он изучил и перевёл труды Секста Эмпирика и написал исследования Превращения философии и Политические параллели. В эти годы он был посвящён в тайное революционное общество Филики Этерия . Информации о его деятельности в качестве гетериста и о его жизни в годы Греческой революции мало. Согласно греческому историку Филимону, вращавшийся в кругах фанариотов Христопулос, впоследствии с презрением заявлял что Этерию создали «трое никчемных греков-друзей в Одессе» .

Согласно гетеристу Секерису, перед началом восстания, по поручению Ипсиланти, Христопулос отправился на Ионические острова и пробыл на острове Закинф 2 месяца. Опять же согласно Секерису, Христопулос был членом Революционного комитета в Придунайских княжествах.

После 9 лет кровавой войны, грекам удалось освободить только южную континентальную Грецию, оставив вне пределов возрождённого государства многие греческие земли, включая и родину Христопулоса, Македонию. Христопулос посетил Греческое королевство в 1836 году, но пробыв здесь менее года вернулся в Сибиу, где продолжил свою писательскую работу. В этот период Христопулос был занят в основном переложением Илиады, вначале в рифме, а с 1844 года в стихах без рифмы. В этот же период он написал пособие Греческие древности, где он затрагивает темы касательно греческих племён и древних диалектов.

Христопулос прожил оставшуюся жизнь в Трансильвании и умер в 1847 году в Бухаресте.

Христопулос в греческой литературе

Христопулос сегодня упоминается в основном за его поэтические труды, сборник Лирика который стал очень популярным : ещё при жизни поэта был издан 11 раз (первое издание в 1811 году в Вене). Согласно греческому историку Д.Фотиадису, «Лирика» Христопулоса — самое лучшее, что могут представить до неё новогреческие (поствизантийские) поэты .

Его стихи были подвержены аркадийской манере и анакреонтизму.

Не случайно Саккелариос именует его «второй Анакреонт».

Поэт Христопулос считается «продромом» (предтечей), вместе с Виларасом и Ригасом), открывшим новые пути в использовании разговорного языка демотика в греческой поэзии. Интерес представляют также его переложения древнегреческой литературы на сегодняшний разговорный язык, рапсодия Α Илиады и стихов Сапфо.

Когда в коце 1822 года, Трикупис, Спиридон посетил Закинф, Соломос, Дионисиос прочитал ему на итальянском свою оду Per Prima Messa, но вместо похвалы Трикупис посоветовал ему писать на греческом и читать для этого Афанасия Христопулоса.

Лирика Христопулоса была среди поэтических произведений которые изучал Соломос, Дионисиос формируя свой поэтический язык.

В 1891 году Кавафис, Константинос написал в его честь стихотворение «Афанасиос Христопулос».

Театральный писатель

«Ахилл» Христопулоса — первое ново-греческое драматургическое произведение, был поставлен в городе Яссы в 1805 году. Созданный в Бухаресте в 1817 году, дочкой господаря Иоанна Караджа, Раллу, греческий театр поставил драму Христопулоса «Смерть Патрокла».

В этом же театре выступал и первый греческий профессиональный актёр Аристиас, Константинос Кириакос.

Законодатель и учёный

Его научный труд включает трактаты в областях лингвистики, политики, философии и естественных наук, многие из которых однако не сохранились. Его законодательный труд Свод Кодекса частного права находится под влиянием идей Французской революции.

Работы

• Грамматика эоло-дорического диалекта, или сегодняшнего разговорного языка греков  — Γραμματική της Αιολοδωρικής, ήτοι της ομιλουμένης τωρινής των Ελλήνων γλώσσας, Βιέννη, 1805
• Грамматика о 8 частей синтаксиса речи -ΓΡΑΜΜΑΤΙΚΗ περί της των οκτώ του λόγου μερών συντἀξεως
• Героическая драма -Δράμα ηρωικόν, Βιέννη, 1805
• Лирика — Λυρικά, 1811 (πρώτη έκδοση, ακολουθήσαν πολλές άλλες.)
• Политические параллели -Πολιτικά Παράλληλα, 1833
• Греческие древности — Ελληνικά Αρχαιολογήματα, 1853
• Политические мысли — Πολιτικά Σοφίσματα, ανέκδοτο.

Литература

• Ιωάννης Αρσένης. [anemi.lib.uoc.gr/metadata/1/4/4/metadata-265-0000145.tkl Πάνθεον Ελλήνων Ποιητών]. — Αθήνα: Εκ του Τυπογραφείου «Μέντωρος», 1879.
• Σπυρίδων Λάμπρος- Ρήγας Βελέστινλής,Χριστόπουλος-Διαλέξεις περί Ελλήνων ποιητών του ΙΘ΄αι. Αθήνα 1916. σ. 38-50
• Λέανδρος Βρανούσης -Οι Πρόδρομοι, Αθ. (1955)
• Ελένη Τσαντσάνογλου — Ένα χειρόγραφο των « Λυρικών» του Αθ.Χριστόπουλου στο Βρετ.Μουσείο (1969)
• Δημήτρης Φωτιάδης, Η Επανάσταση του 21, Τόμος Ι
• ΕΚΔΟΤΙΚΗ ΑΘΗΝΩΝ, Τόμος 9Β

Ссылки

• [tvradio.ert.gr/details.asp?pid=3255394&chid=8 Ντοκυμανταίρ της ΕΤ1-Αθανάσιος Χριστόπουλος-Ένας λησμονημένος ποιητής] σε σκηνοθεσία Σταμάτη Τσαρουχά- βραβείο κοινού στο Φεστιβάλ Κινηματογράφου Θεσσαλονίκης 2001
• [www.snhell.gr/anthology/writer.asp?id=83 Σπουδαστήριο νέου ελληνισμού.]
• [media.ems.gr/ekdoseis/makedonika/makedonika_18/ekd_pemk_18_Kamarianos.pdf Νέστωρ Καμαριανός, Νικόλαος Κοριτζάς, ο εκδότης και βιογράφος του Αθανασίου Χριστόπουλου]

Отрывок, характеризующий Христопулос, Афанасиос

Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.