Чемпионат Уэмбли
Мировой Тур ATP
<tr><td>Место проведения</td><td colspan="2">Лондон |
---|
Чемпионат Уэ́мбли (англ. Wembley Championship) — мужской международный профессиональный теннисный турнир. Проводился с 1934 по1990 год (с перерывами) на стадионе «Уэмбли» (Лондон) на крытых кортах с искусственным покрытием в конце теннисного сезона. Один из старейших и до начала Открытой эры один из наиболее престижных профессиональных теннисных турниров.
Содержание
История
Чемпионат Уэмбли проводился с 1934 года с несколькими перерывами, самый длинный из которых приходится на годы Второй мировой войны. Постоянным местом проведения турнира служил лондонский стадион «Уэмбли», где сооружались для турнира корты с искусственным покрытием. Практически с первых лет проведения турнир считался одним из престижнейших в мире профессионального тенниса, входя в так называемый «профессиональный Большой шлем» наряду с профессиональным чемпионатом США и профессиональным чемпионатом Франции. «Энциклопедия тенниса», выпущенная Ассоциацией тенниса США, называет этот турнир Всемирным профессиональным турниром (англ. World professional tournament).
Внешние видеофайлы | |
---|---|
Финал чемпионата Уэмбли 1939 года (парный разряд) (на сайте British Pathé) | |
[www.britishpathe.com/record.php?id=8024 Дон Бадж/Ганс Нюсляйн — Эллсуорт Вайнз/Билл Тилден] |
После начала Открытой эры в теннисе, когда профессионалы были допущены к участию в турнирах Большого шлема, чемпионат Уэмбли в значительной мере утратил своё значение, не будучи в состоянии конкурировать с Уимблдонским турниром. Его сроки передвинули с сентября на ноябрь, в 1969—1971 годах он был объединён с чемпионатом Лондона на крытых кортах, затем несколько лет не проводился и наконец в 1976 году был возобновлён под спонсорским названием Benson & Hedges Championships и проходил в рамках тура Гран-при. В 1990 году, в последний год проведения, турнир под названием Diet Pepsi Championships был включён в АТР-тур в качестве турнира базовой категории ATP World.
Победители и финалисты
Абсолютным рекордсменом турнира по числу завоёванных титулов является Кен Розуолл, побеждавший семь раз в одиночном и шесть раз в парном разряде (из них пять раз с Лью Хоудом). Близок к нему по общему количеству побед Джон Макинрой, выигрывавший одиночный турнир пять раз и парный шесть раз (пять раз с Питером Флемингом). Эти данные отражают тот факт, что большую часть истории турнира на нём доминировали теннисисты из Австралии и США, выигрывавшие его только в одиночном разряде в общей сложности 35 раз.
Британские теннисисты ни разу не сумели выиграть турнир за всё время его проведения. Представитель Великобритании только один раз, в 1977 году, играл в финале одиночного турнира. С начала Открытой эры британский теннисист также только однажды, в 1989 году, выходил в финал турнира в парном разряде.
Одиночный разряд
Год | Победитель | Финалист | Счёт в финале |
---|---|---|---|
1934 | Эллсуорт Вайнз | круговой турнир | |
1935 | Эллсуорт Вайнз (2) | Билл Тилден | 6-1, 6-3, 5-7, 3-6, 6-3 |
1936a | Эллсуорт Вайнз (3) | Ганс Нюсляйн | 6-4, 6-4, 6-2 |
1937 | Ганс Нюсляйн | Билл Тилден | 6-3, 3-6, 6-3, 2-6, 6-2 |
1938a | Ганс Нюсляйн (2) | Билл Тилден | 7-5, 3-6, 6-3, 3-6, 6-2 |
1939 | Дон Бадж | круговой турнир | |
1940–1946 | Не проводился | ||
1947 | Дон Бадж (2) | Бобби Риггс | |
1948 | Бобби Риггс | Дон Бадж | |
1949 | Джек Креймер | Бобби Риггс | 2-6, 6-4, 6-3, 6-4 |
1950 | Панчо Гонсалес | Уэлби ван Хорн | 6-3, 6-3, 6-2 |
1951 | Панчо Гонсалес (2) | Панчо Сегура | 6-2, 6-2, 2-6, 6-4 |
1952 | Панчо Гонсалес (3) | Джек Креймер | 3-6, 3-6, 6-2, 6-4, 7-5 |
1953 | Фрэнк Седжмен | Панчо Гонсалес | 6-1, 6-2, 6-2 |
1954–1955 | Не проводился | ||
1956 | Панчо Гонсалес (4) | Фрэнк Седжмен | 4-6, 11-9, 11-9, 9-7 |
1957 | Кен Розуолл | Панчо Сегура | 1-6, 6-3, 6-4, 3-6, 6-4 |
1958 | Фрэнк Седжмен (2) | Тони Траберт | 6-4, 6-3, 6-4 |
1959 | Мэл Андерсон | Панчо Сегура | 4-6, 6-4, 3-6, 6-3, 8-6 |
1960 | Кен Розуолл (2) | Панчо Сегура | 5-7, 8-6, 6-1, 6-3 |
1961 | Кен Розуолл (3) | Лью Хоуд | 6-3, 3-6, 6-2, 6-3 |
1962 | Кен Розуолл (4) | Лью Хоуд | 6-4, 5-7, 15-13, 7-5 |
1963 | Кен Розуолл (5) | Лью Хоуд | 6-4, 6-2, 4-6, 6-3 |
1964 | Род Лейвер | Кен Розуолл | 7-5, 4-6, 5-7, 8-6, 8-6 |
1965 | Род Лейвер (2) | Андрес Химено | 6-2, 6-3, 6-4 |
1966 | Род Лейвер (3) | Кен Розуолл | 6-2, 6-2, 6-3 |
1967 | Род Лейвер (4) | Кен Розуолл | 2-6, 6-1, 1-6, 8-6, 6-2 |
Открытая эра | |||
1968 | Кен Розуолл (6) | Джон Ньюкомб | |
1969 | Кен Розуолл (7) | Джон Ньюкомб | |
1970 | Род Лейвер (5) | Кен Розуолл | |
1971 | Илие Нэстасе | Род Лейвер | 3-6, 6-3, 3-6, 6-4, 6-4 |
1972 | Клифф Ричи | Кларк Гребнер | |
1973–1975 | Не проводился | ||
1976 | Джимми Коннорс | Роско Таннер | 3-6, 7-6, 6-4 |
1977 | Бьорн Борг | Джон Ллойд | 6-4, 6-4, 6-3 |
1978 | Джон Макинрой | Тим Галликсон | 6-7, 6-4, 7-6, 6-2 |
1979 | Джон Макинрой (2) | Гарольд Соломон | 6-3, 6-4, 7-5 |
1980 | Джон Макинрой (3) | Джин Майер | 6-4, 6-3, 6-3 |
1981 | Джимми Коннорс (2) | Джон Макинрой | 3-6, 2-6, 6-3, 6-4, 6-2 |
1982 | Джон Макинрой (4) | Брайан Готтфрид | 6-3, 6-2, 6-4 |
1983 | Джон Макинрой (5) | Джимми Коннорс | 7-5, 6-1, 6-4 |
1984 | Иван Лендл | Андрес Гомес | 7-6, 6-2, 6-1 |
1985 | Иван Лендл (2) | Борис Беккер | 6-7, 6-3, 4-6, 6-4, 6-4 |
1986 | Янник Ноа | Йонас Свенссон | 6-2, 6-3, 6-7, 4-6, 7-5 |
1987 | Иван Лендл (3) | Андерс Яррид | 6-3, 6-2, 7-5 |
1988 | Якоб Хласек | Йонас Свенссон | 6-7, 3-6, 6-4, 6-0, 7-5 |
1989 | Майкл Чанг | Ги Форже | 6-2, 6-1, 6-1 |
1990 | Якоб Хласек (2) | Майкл Чанг | 7-6, 6-3 |
a Есть основания считать, что турнир как таковой не проводился в 1936 и 1938 году. Возможно, в базах данных в качестве результата финала турнира указан результат отдельного показательного матча, соответственно, между Вайнзом и Нюсляйном и между Нюсляйном и Тилденом[1]
Парный разряд
Напишите отзыв о статье "Чемпионат Уэмбли"
Примечания
- ↑ [grandslamtennis.freeukisp.co.uk/britishpro.htm Турнирные сетки и результаты, 1934—1967] на сайте Grand Slam Tennis (англ.)
Ссылки
- [grandslamtennis.freeukisp.co.uk/britishpro.htm Турнирные сетки и результаты, 1934—1967] на сайте Grand Slam Tennis (англ.)
- United States Tennis Association Official Encyclopedia of Tennis / Bill Shannon. — Centennial edition. — NY: Harper & Row, 1981. — P. 370—371. — 558 p. — ISBN 0-06-014896-9.
- С 1976 года: [www.atpworldtour.com/Scores/Archive-Event-Calendar.aspx?t=2&y=1976 архив турниров] на сайте ATP (англ.)
Отрывок, характеризующий Чемпионат Уэмбли
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.
Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?
– Лучше, – неохотно отвечала Наташа.
На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!»
Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени.
– Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полу шутя, полу серьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение. Лакей, побежавший докладывать о них, был остановлен другим лакеем в зале и они шептали о чем то. В залу выбежала горничная девушка, и торопливо тоже говорила что то, упоминая о княжне. Наконец один старый, с сердитым видом лакей вышел и доложил Ростовым, что князь принять не может, а княжна просит к себе. Первая навстречу гостям вышла m lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых.