Чжуншань (крейсер)
«Чжуншань» (кит. упр. 中山艦, пиньинь: Zhōngshān, первоначально Юнфэн кит. упр. 永豐艦, пиньинь: Yongfeng) — флагманский крейсер в составе ВМС Гоминьдана.
Содержание
История
Крейсер был заказан в Японии в 1910 году, ещё во времена Цинской монархии, желавшей обновить свой военный флот. В марте 1913 года судно пришло в Шанхай и встало в Юэчжоу. В июле 1917 крейсер пришёл в Гуанчжоу и присоединился к войскам Сунь Ятсена, начавшего в то время сбор сил для Северного похода для борьбы с северными милитаристами.
В 1922 после начала боевых действий Гоминьдана с гуандунским милитаристом Чэнь Цзюнмином «Чжуншань» во главе военно-морского флота участвовал в снятии блокады и с трудом избежал уничтожения. В ноябре 1925 крейсер вывез Сунь Ятсена с женой Сун Цинлин из Гуанчжоу в Пекин через Гонконг.
В 1925 году, после смерти Сунь Ятсена, крейсер был переименован в его честь (одним из псевдонимов лидера китайской революции был Сунь Чжуншань).
Попытка переворота 18 марта 1926
18 марта 1926 года комиссар флота коммунист Ли Чжилун (в то время исполнявший обязанности командующего ВМС) отдал приказ крейсеру «Чжуншань» передислоцироваться к острову Чанчжоу, где располагалась военная школа Вампу. Крейсер встал напротив военной школы и занял боевую позицию.
По версии КПК[1], эти действия являлись провокацией со стороны Чан Кайши, искавшего повод обвинить коммунистов в заговоре и таким образом уменьшить их влияние в войсках. Ли Чжилун получил приказ о передислокации крейсера от Чан Кайши, и после распоряжений об отправке судна запросил письменное подтверждение приказа. Также имеется мнение, что в то же время Чан Кайши направил подложное письмо якобы от Ли Чжилуна с требованием в трехдневный срок провести национализацию предприятий через правительство и с угрозой в противном случае произвести в Гуанчжоу переворот.
По версии Чан Кайши[2], приказа о перебазировании крейсера он не отдавал, и в свою очередь обвинил коммунистов в попытке переворота:
|
Все мои подозрения сводились в тот момент к тому, что коммунисты намерены поднять восстание. Я не имел представления о том, насколько далеко простираются их коварные планы. Только позднее я узнал, что они готовились захватить меня и отправить в Россию | 
|
Поздно ночью 19 марта крейсер вернулся в Гуанчжоу, но опять встал в боевую позицию, развернул орудия в сторону города и не выключал осветительных приборов.
Ночью 20 марта вооружённый отряд из состава солдат школы Вампу и 2-й дивизии высадился на «Чжуншань» и канонерки. Охраной командира дивизии был арестован Ли Чжилун, который при этом получил ранение.
Утром 20 марта все политкомиссары и коммунисты 2-й дивизии и флота были арестованы. Был усилен гарнизон Гуанчжоу, в городе было объявлено военное положение. Верные Чан Кайши части окружили помещения комитета Гонконг-Кантонской забастовки, а также пригородный квартал Дуншань, где жили советские советники, их охрана была разоружена. Был расформирован контролировавшийся коммунистами бронеотряд, рабочие дружины также были разоружены. Чан Кайши упразднил Военный совет и объявил себя главнокомандующим Национально-революционной армией.
Однако видя, что поддержка его действий в армейском руководстве была недостаточной, а военное участие коммунистов и помощь Советского Союза в преддверии Северного похода является залогом его успеха, Чан Кайши отыграл назад. Встретившись с советскими военными советниками, Чан Кайши отрицал своё участие в попытке переворота. Он заявил, что если лично Ли Чжилун и несет какую-либо ответственность, то это не означает вины всей компартии. К утру 21 марта почти все арестованные коммунисты и комиссары были освобождены. Однако чистка рядов НРА от коммунистов в дальнейшем была продолжена.[3]
Дальнейшая судьба
После Северного похода патрулировал побережье Южного Китая для защиты от пиратов.
В ходе войны с Японией участвовал в Сражения при Ухани. 24 октября 1938 года подвергся японской бомбардировке и затонул в Янцзы; капитан крейсера Са Шицзюнь погиб.
Решение о подъёме судна было принято Бюро культуры провинции Хубэй в 1986 году. Крейсер был поднят из реки в январе 1997 года. После завершения реставрационных работ в 2001 году крейсер «Чжуншань» стал главным экспонатом созданного для него музея. Музей расположен в околотке Цзинькоу пригородного уханьского района Цзянся, в около 25 км к юго-западу от центра города.
Напишите отзыв о статье "Чжуншань (крейсер)"
Примечания
- ↑ [militera.lib.ru/memo/russian/cherepanov_ai/05.html Черепанов Александр Иванович Поле ратное мое]
- ↑ [stalinism.narod.ru/vieux/alexandr/alex_2.htm Михаил Александров Внешнеполитическая доктрина Сталина]
- ↑ [www.humanities.edu.ru/db/msg/29904 А. Г. Юркевич Курс лекций по теме: «Становление власти Гоминьдана в Китае (военно-политический аспект)» ]
Ссылки
- [www.wunderwaffe.narod.ru/Magazine/MK/1999_05/11.htm Балакин С. А. ВМС Японии, Турции и других стран Азии 1914 −1918 гг. Справочник по корабельному составу. Китай.]
- [www.lcsd.gov.hk/en/ppr_release_det.php?pd=20030123&ps=04 Cultural relics of Zhong Shan gunboat on display at Museum of Coastal Defence] (англ.)
- [blog.huanqiu.com/?uid-30739-action-viewspace-itemid-1264 Фото поднятого крейсера «Чжуншань»] (кит.)
Координаты: 30°20′54″ с. ш. 114°07′46″ в. д. / 30.34833° с. ш. 114.12944° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=30.34833&mlon=114.12944&zoom=14 (O)] (Я)
Отрывок, характеризующий Чжуншань (крейсер)
В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
