Шпонек, Ганс фон

Ханс граф фон Шпонек
Дата рождения	12 января 1888(1888-01-12)
Место рождения	Дюссельдорф
Дата смерти	23 июля 1944(1944-07-23) (56 лет)
Место смерти	крепость Гермерсхайм
Принадлежность	Германская империя Веймарская республика Третий рейх
Род войск	сухопутные войска, воздушно-десантные войска
Звание	генерал-лейтенант
Сражения/войны	Операция Барбаросса, 1941 Крымская компания, 1941
Награды и премии
В отставке	расстрелян

Ханс граф фон Шпонек (нем. Hans Graf von Sponeck; 12 января 1888, Дюссельдорф − 23 июля 1944, Гермерсхайм) — немецкий военный деятель, генерал-лейтенант (с 1940 года), осуждённый за невыполнение приказа и позже расстрелянный.

Биография

Ранние годы жизни

Шпонек родился 12 января 1888 года в Дюссельдорфе, в семье потомственных аристократов. Шпонек был 4-м ребёнком и единственным сыном в семье. В возрасте 10 лет был отдан в кадетский корпус. В 1908 году был назначен в действующую армию в звании лейтенанта. В том же году был произведен в звание капитана. В Первую мировую войну был трижды ранен и награждён Железным крестом с Дубовыми листьями. В период между войнами стал одним из создателей немецких воздушно-десантных войск.

Вторая мировая война

С началом Второй мировой войны участвовал в голландской операции; командовал воздушным десантом в битве за Гаагу (1940). Был ранен, произведен в звание генерал-лейтенанта и награждён Рыцарским крестом.

Керченский десант

С 10 октября 1941 года Шпонек командовал 42-м армейским корпусом 11-й армии во время боёв за Крым. К концу 1941 Крым, за исключением Севастополя, был занят немецкой армией. Основные силы 11-й армии вермахта были заняты осадой Севастополя, лишь часть 46-й дивизии из состава корпуса Шпонека была выделена для прикрытия Керченского полуострова.

26 декабря 1941 года Красная Армия произвела десант в районе Керчи. В этот момент силы противника на Керченском полуострове были представлены одной немецкой дивизией — 46-й пехотной и румынским полком горных стрелков, охранявшим район Парпачского хребта. После высадки сил РККА в Феодосии (30 декабря) Фон Шпонек своей властью санкционировал отступление дивизии с полуострова. Это было связано с угрозой окружения 46 дивизии и других частей стран Оси, находящихся на полуострове. Таким образом, части 46-й дивизии оказались под угрозой окружения. Приказ Манштейна, запрещавший отход, радиостанция корпуса не успела принять. Окружения удалось избежать, но все тяжёлое вооружение было оставлено..

«Дело Шпонека»

За эти действия по представлению командующего 11-й армии Э. фон Манштейна фон Шпонек и командир 46-й дивизии генерал-лейтенант Курт Гимер были отстранены от командования. Дивизия была лишена знаков отличия. 23 января 1942 судом военного трибунала под председательством Геринга фон Шпонек был приговорен к расстрелу. Гитлер заменил расстрел 6-ю годами заключения в крепости. 23 июля 1944 года после неудавшегося покушения на Гитлера фон Шпонек был казнен по приказу Гиммлера.

Манштейн описывает причины отстранения Шпонека следующим образом:

Я отстранил Шпонека от командования, потому что не был уверен, что он способен был в то время справиться с критической обстановкой, сложившейся на Керченском полуострове. В тяжелых боях за Днепр ему в своё время пришлось вынести тягчайшее напряжение. На его место я назначил отлично проявившего себя командира 72 пд, генерала Маттенклотта.

И далее, о суде:

…военно-полевой суд, состоявший из опытных фронтовых командиров, не вынес бы такого приговора, какой вынес суд под председательством Геринга. В качестве обстоятельства, смягчающего вину графа Шпонека, необходимо было принять во внимание, что он, попав в чрезвычайно сложную обстановку, был глубоко убежден, что иначе поступить нельзя. Кроме того, то, что он отличился на посту командира 22 пд под Роттердамом и при форсировании Днепра под Бериславом, должно было бы исключить возможность подобного приговора.

И о судьбе фон Шпонека:

Как только я узнал о приговоре, я в рапорте на имя командующего группой армий вступился за графа Шпонека и потребовал, чтобы, прежде всего ещё раз выслушали меня. Генерал-фельдмаршал фон Бок полностью поддержал мою позицию. Однако, мы получили только ответ Кейтеля, в совершенно неоправданно резкой форме отклонявший нашу точку зрения.
…
Потом он подло был расстрелян по приказу Гиммлера после 20 июля 1944 г.,[]. Все мы, кто его знал, будем с уважением хранить память о нём, как о честном солдате и о командире, исполненном высокого чувства ответственности.

Ссылки

• [www.historic.de/Militar/Personen/Sponeck/Graf%20Sponeck.htm Generalleutnant Graf Hans Emil Otto von Sponeck // Militärgeschichte − Bremen und Umland 1933−1945 (www.historic.de)  (Проверено 26 января 2013)]
• [military-info.ru/1/616.php «Маленький принц» третьего Рейха]

Отрывок, характеризующий Шпонек, Ганс фон

Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.