Эстрид Датская

Эстрид Датская

Эстрид (Маргарита) Датская или Эстрид, дочь Свена (дат. Estrid Svendsdatter; 990-е — между 1057 и 1073) — принцесса Датская, дочь Свена Вилобородого и Сигрид Гордой, сестра Кнуда Великого.

Биография

Адам Бременский в «Деяниях архиепископов Гамбургской церкви» сообщает о том, что король Дании Кнуд, став королём Англии, чтобы заключить мир с Нормандией, выдал замуж свою сестру Маргариту нормандскому графу Ричарду. Позже Ричард прогнал свою жену, после чего Кнуд выдал её замуж за английского герцога Вольфа. От Вольфа Маргарита родила двух сыновей — ярла Бьорна и будущего короля Свена. Кроме того, Адам Бременский сделал приписку о том, «что Кнуд отдал свою сестру Эстрид замуж за короля Руси».

Под королём подразумевается король Дании Свен II Эстридсен, родоначальник династии Эстридсенов. Поскольку по другим источникам известно, что Свен был сыном Эстрид, то исследователи сделали вывод о том, что Эстрид и Маргарита — одно и то же лицо. И, следовательно, у Адама Бременского сообщается о трёх браках Эстрид (Маргариты).

Не совсем ясна последовательность браков. Адам Бременский сообщает, что брак с «герцогом Вольфом» заключён позже, чем с графом Ричардом — кроме Адама Бременского об этом сообщают «Роскилльская хроника» и Саксон Грамматик, однако исследователи высказывают сомнения в том, что это сообщение верно.

Брак с герцогом Нормандии

Граф Ричард у Адама Бременского — это герцог Нормандии Ричард II Добрый. Однако, по мнению исследователей, Адам Бременский спутал двух герцогов. По его сообщению, граф Ричард отправился в Иерусалим, где и умер, оставив сына Роберта. Но известно, что в Иерусалим отправился и умер не Ричард II, а Роберт. В других английских и нормандских источниках о браке между герцогом Нормандии и Эстрид сведений не сохранилось, однако в написанной в 40-е году XI века хронике «Historiarum libri quinque» Рауля Глабера сообщается, что неназванная по имени сестра Кнуда вышла замуж за герцога Роберта. Если Эстрид была женой Роберта или Ричарда III, то брак стоит относить к периоду 1026/1027 года. Исследователь Эдвард Фримен считает, что брак между Ричардом и Эстрид в 1017 году был маловероятен, поскольку скорый развод должен был пагубно сказаться на англо-нормандских отношениях, а из источников известно, что отношения между Кнудом и Ричардом II были достаточно лояльными. Кроме того, Фримен считал, что два брака Ричарда II, о которых известно историкам, не оставляли места для его брака с Эстрид.

Саксон Грамматик считал, что Эстрид была женой герцога Ричарда III.

По мнению А. В. Назаренко, вывод Фримена о том, что не существует периода между двумя браками Ричарда II, когда он мог бы жениться на Эстрид, неверен. Первая жена Ричарда II, Юдит Бретонская, умерла в 1017 году, оставив двух сыновей (Ричарда II и Роберта). Дата женитьбы между Ричардом II и Папией точно неизвестна, так что Ричард вполне мог жениться на Эстрид раньше, чем на Папии.

Однако до конца проблема с нормандским браком Эстрид не решена. Он мог произойти либо около 1017 года, либо после смерти Ульфа — около 1026/1027 года. Ряд исследователей даже высказывали сомнение в том, что брак действительно имел место.

Брак с ярлом Ульфом

Под «герцогом Вольфом» Адама Бременского подразумевается ярл Ульф (Ульв) Торгильсон, который был наместником короля Кнуда в Дании. На основании сообщений Адама Бременского и других источников исследователи пришли к выводу, что брак между Эстрид и Ульфом был заключён около 1019/1020 года. Возможно, что именно благодаря этому браку произошло возвышение ярла Ульфа.

От брака Эстрид с Улфом родились 3 сына:

• Свен II Эстридсен (1020—28 апреля 1074?), король Дании с 1047 года, родоначальник династии Эстридсенов (правившей в 1047—1375 годах).
• Бьёрн (убит в 1049 году), ярл в Англии.
• Асбьёрн (умер в 1086 году), ярл в Дании.

В 1026 году Ульф был убит по приказу Кнуда.

Брак с «сыном короля Руси»

Известие об этом браке встречается только у Адама Бременского — в приписке (схолии), сделанной самим Адамом: «Кнуд отдал свою сестру Эстрид замуж за короля Руси». Идентификация этого «сына короля Руси», а также время брака, вызывает споры у исследователей.

Наиболее часто встречается предположение, что «сын короля Руси» — третий муж Эстрид. Тогда брак относится к периоду после 1026 года (когда был убит ярл Ульф). Однако ряд исследователей считают этот брак первым или вторым.

Л. М. Сухотин высказывал предположение, что этим сыном мог быть Всеволод Владимирович, один из сыновей великого князя Владимира Святославича, которого часто отождествляют с Виссавальдом из Гардарики, упомянутым в «Саге об Олаве Трюггвасоне», погибшим в Скандинавии. Если это предположение верно, то брак мог быть заключён только до 1015 года, когда умер Владимир Святославич. Однако эта версия не была поддержана другими историками. Отождествление Всеволода Владимировича с Виссавальдом имеет ряд проблем, поскольку сведения саги о Виссавальде не совсем подходят к Всеволоду. М. Б Свердлов заметил, что если предположить Виссавальд — это Всеволод, то сведения саги о том, что он сватался ко вдове умершего около 993/995 года короля Эрика Победоносного, не соотносятся с известиями Адама Бременского. При этом Свердлов, хотя вначале и принял предположение Сухотина, позже пересмотрел свои взгляды, считая, что мужем Эстрид мог быть один из сыновей Владимира. Наиболее вероятным мужем датской принцессы Свердлов считал муромского князя Глеба Владимировича, относя брак к 1014/1015 году.

С мнением, что «сыном короля Руси» был один из сыновей Владимира Святославича не согласился А. В. Назаренко. По его мнению, гипотеза Свердлова о том, что сын Владимира в 1014—1015 году мог жениться на дочери короля Дании, плохо соответствует политической ситуации этого времени, поэтому брак мог быть заключён только позже. Назаренко считает, что мужем Эстрид мог быть Илья Ярославич, предполагаемый сын великого князя Ярослава Владимировича Мудрого, а сам брак относит к 1018/1019 году. При этом ряд историков сомневаются в реальности существования Ильи.

Гипотеза Назаренко была подвергнута критике А. Карповым. Он считает, что построения Назаренко строятся на шатком фундаменте. По мнению Карпова, мужем Эстрид вполне мог быть один из сыновей Владимира (Глеб, Судислав, Станислав или Позвизд), тогда брак мог быть заключён в период 1014—1019 годов. В качестве возможных кандидатур также указаны тмутараканский княжич Евстафий Мстиславич, полоцкий князь Брячислав Изяславич (тогда брак мог быть заключён и после 1026 года). Высказывалась ещё возможность, что у Святополка Окаянного мог быть сын, неизвестный летописям, который также мог жениться на Эстрид. Кроме того, была высказана гипотеза, что Эстрид могла быть попавшей в плен к Болеславу I Храброму первой женой Ярослава Мудрого, которую упоминает Титмар Мерзебургский.

Последующие годы жизни

После казни Ульфа Эстрид не утратила доверия брата и получила от него значительные земельные владения. Она дала своему сыну Свену церковное образование, делала пожертвования церквям и, возможно, основала первую каменную церковь в Дании (Собор Роскилле). Она способствовала своим сыновьям в борьбе за господство над Данией. В 1047 году Свен стал королём Дании благодаря происхождению его матери, из-за чего он известен как Свен Эстридсен (дат. Svend Estridsen, то есть сын Эстрид). Самой Эстрид был пожалован почётный титул королева (а не королева-мать), который обычно получают жёны королей. Таким образом Эстрид Свенсдоттир стала известна как королева Эстрид, несмотря на то, что не была ни монархом, и ни супругой монарха.

Гипотеза о том, что Свену Эстридсену могло быть предложено стать наследником Эдуарда Исповедника, была впоследствии отвергнута: из-за брака сестры ярла Ульфа с ярлом Годвином Уэссекским вся семья было прочно связана с противниками Исповедника из англо-скандинавской партии.

Дата смерти Эстрид не установлена, но известно, что на её похоронах службу вёл Вильгельм, епископ Роскилле (занимавший этот пост в 1057—1073 годах).

Предки

Предки Эстрид Датской

Кнуд I Хардекнуд, король Дании               Горм Старый, король Дании                       Харальд I Синезубый, король Дании                             Тира Спасительница Дании                       Свен I Вилобородый, король Дании                                   Бьёрн Эриксон, король Швеции               Олаф II Бьёрнссон, король Швеции                       Гирид                             Эстрид Датская                                         Сигрид Гордая                                 </center>

Литература

• Адам Бременский. Деяния архиепископов Гамбургской церкви // Адам Бременский, Гельмольд из Босау, Арнольд Любекский. Славянская хроника / Перевод с лат. И. В. Дьяконова, Л. В. Разумовской, редактор-составитель И. А. Настенко. — М.: «СПСЛ», «Русская панорама», 2011. — С. 8—150. — (MEDIÆVALIA: средневековые литературные памятники и источники). — ISBN 978-5-93165-201-6.
• Карпов А. Ю. Ярослав Мудрый. — М.: Молодая гвардия, 2001. — 583 с. — (Жизнь замечательных людей: Серия биографий; Вып. 1008 (808)). — 6000 экз. — ISBN 5-235-02435-4.
• Назаренко А. В.. Древняя Русь на международных путях: Междисциплинарные очерки, культурных, торговых, политических отношений IX—XII веков. — М.: Языки Русской Культуры, 2001. — 784 с. — (Studia Historica). — 1000 экз. — ISBN 5-7859-0085-8.

Отрывок, характеризующий Эстрид Датская

– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.


Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.