Юнгфрау (железная дорога)

Железная дорога «Юнгфрау» (нем. Jungfraubahn) — зубчатая железная дорога в Бернских Альпах кантона Берн в Швейцарии, высочайшая железная дорога в Европе

Она начинается в Кляйне-Шайдег и поднимается в туннеле, пробитом в скалах, через Эйгер (нем. Eiger) и Мёнх (нем. Mönch) на перевал Юнгфрауйох (нем. Jungfraujoch). Протяженность железной дороги составляет 9 км, 1 400 метров перепада высот. Более 7 км пути проходят по туннелю.

История

С 1860 года существовало несколько планов строительства горной железной дороги на Юнгфрау, но все они заканчивались неудачей из-за финансовых трудностей. В 1870 году такой план предложил национальный советник Фридрих Зейлер, в 1889 году Морис Кохлин и Александр Траувейлер. В июле 1890 года Эдуард Лохер вместе с Морисом Кохлином получил разрешение на строительство, однако до технического воплощения дело так и не дошло. То же произошло и с планом строительства железной дороги на Эйгер.

20 декабря 1893 года промышленник Адольф Гуйер-Целлер подал прошение на строительство зубчатой железной дороги. По его плану она должна была начинаться в Кляйне-Шайдег (станции железной дороги «Венгернальп»), а затем идти по длинному туннелю через массив Эйгера и Мёнха на вершину Юнгфрау. Промышленник поставил для себя цель жизни, — построить эту дорогу. «Все должны иметь возможность увидеть эту необыкновенную красоту» — сказал он. 21 декабря 1894 года Федеральный совет выдал соответствующее разрешение. С самого начала Гуйер-Целлер планировал электроснабжение дороги и в 1896 году получил разрешение на строительство электростанций.

Строительство

27 июля 1896 года начались первые работы.

Несмотря на то, что дорога соединялась с дорогой «Венгернальп», была выбрана другая ширина колеи (1000 мм вместо 800 мм), другая система зубчатого рельса и трёхфазный ток вместо однофазного тока, что обещало большую производительность и безопасность дороги.

Строительные работы продвигались с большим трудом. 19 сентября 1898 года открылась первая станция «Айгерглетчер» (Ледник Эйгер) у подножия Эйгера на открытом участке от Кляйне-Шайдег.

Гуйер-Целлер планировал каждый год открывать и пускать станцию за станцией.

Настал черед взрывных работ. Работы велись в туннеле в три смены, каждая продолжительностью в восемь часов. 26 февраля 1899 года в результате взрыва погибло шесть итальянских рабочих. 7 марта 1899 года рабочие достигли намеченной точки станции «Айгерванд» (Стена Эйгера). А 3 апреля того же года в Цюрихе умер Адольф Гуйер-Целлер, движущая сила строительства железной дороги «Юнгфрау».

Его сыновья продолжили строительство, но станция «Айгерванд» в центре Северной стены Эйгера была сдана только 28 июня 1903 года. С этого времени туристы наслаждаются видом Гриндельвальда, открывающимся из смотровых окон станции.

Двумя годами позже, 25 июля, была открыта станция «Айсмеер» (Ледяное море) на высоте почти 3160 м с чудесным видом на ледники.

Из-за финансовых трудностей, смерти Адольфа Гуйер-Целлера, а также особенностей (сланцеватости) горных пород, слагающих вершину горы Юнгфрау, первоначальный план строительства был изменен. Вместо подъема дороги на вершину Юнгфрау трасса была изменена, и конечной станцией стал перевал Юнгфрауйох.

15 ноября 1908 года на складе взрывчатки станции «Айгерванд» произошел мощный взрыв 150 ящиков с 30000 кг динамита. К счастью, обошлось без жертв. Но напряжение нарастало, рабочие начали бастовать.

21 февраля 1912 года был пробит выход на перевал Юнгфрауйох, а 1 августа 1912 года открыта самая высокогорная железнодорожная станция Европы на высоте 3454 м.

Затраты на строительство составили вместо запланированных 10 миллионов 14,9 миллионов швейцарских франков. Строительство продолжалось 16 лет.

Железная дорога изначально строилась в качестве туристического аттракциона для привилегированной публики. Это удовольствие и в наши дни стоит 112 швейцарских франков. Подъем занимает около часа.

Станции железной дороги «Юнгфрау»

Юнгфрау (железная дорога)
условные обозначения Кляйне-Шайдег Фальбоден Айгерглетчер Айгерванд Айсмеер Юнгфрауйох

Айгерглетчер

Первые два километра между Кляйне-Шайдег и Айгерглетчер проходят по открытой местности. На станции есть небольшой ресторан.

От станции Айгерглетчер можно совершить пешеходную прогулку вдоль склона Эйгера с перепадом высоты в 712 м, так называемый «Айгер Трейл». Пешеходный маршрут заканчивается на станции «Альпиглен» железной дороги «Венгернальп». При хорошей погоде можно полюбоваться окружающим пейзажем и водопадами. Дорогу указывают своеобразные указатели («туры» или «каирны») из камней.

Айгерванд

Участок от Айгерглетчер до Айгерванд идет по туннелю вверх. Станция находится в центре знаменитой северной стены Эйгера. Поезд делает остановку на несколько минут, и пассажиры могут полюбоваться через три смотровые окна на открывающийся с высоты 2865 м вид долины.

Айсмеер

Ландшафт состоит только из вечных льдов и величественных скал.

Юнгфрауйох («Вершина Европы»)

Конечная станция, откуда можно подняться на площадку с обзором на 360 градусов на ледник Алеч, долину Гриндельвальда, вершины Юнгфрау, Мёнх и Эйгер. При посещении рекомендуется надевать солнцезащитные очки для защиты от ультрафиолетовых лучей и тёплую одежду.

Интересные факты

Гайер получил разрешение на строительство при условии предоставления доказательства, что разрежённый воздух высокогорья не нанесёт вреда здоровью рабочих, а позднее и пассажирам железной дороги. Поэтому 15 сентября 1894 года в три часа утра из Церматта на Брайтхорн в Пеннинских Альпах (кантон Вале) отправилась группа испытуемых. Семь человек в возрасте от 10 до 70 лет отнесли на носилках на высокогорное плато на высоту 3750 м, результат повторного обследования не обнаружил отрицательного воздействия прогулки на их здоровье, после чего разрешение было выдано.

Об истории горных железных и подвесных канатных дорог можно узнать в специальном музее.

Ссылки

• [www.jungfraubahn.ch/ www.jungfraubahn.ch Официальный сайт железной дороги «Юнгфрау»] (нем.) (англ.)
• [video.google.com/videoplay?docid=6778419425314931660 Видео-отчёт о поездке из Интерлакена на Юнгфрауйох]

Отрывок, характеризующий Юнгфрау (железная дорога)

– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.