Юнона и Авось (спектакль)

Юнона и Авось
Жанр	рок-опера Алексея Рыбникова
Основан на	либретто
Автор	Андрей Вознесенский.
Режиссёр	Марк Захаров
Хореограф	Владимир Васильев
Актёры	Николай Караченцов Елена Шанина Александр Абдулов
Компания	Московского театра имени Ленинского комсомола
Страна	СССР
Язык	русский язык
Год	1981

«Юно́на и Аво́сь» — спектакль, поставленный Марком Захаровым в 1981 году на сцене Московского театра имени Ленинского комсомола, — рок-опера композитора Алексея Рыбникова на либретто Андрея Вознесенского. Спектакль был записан для телевидения в 1983 году, вторая телевизионная версия создана в 2002-м.

История спектакля

В 1975 году Алексей Рыбников написал для «Ленкома» рок-оперу «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты»; спектакль пользовался большим успехом, и в 1978 году композитор предложил Марку Захарову новый совместный проект. Как рассказывал впоследствии Андрей Вознесенский, Марк Захаров хотел создать спектакль по мотивам «Слова о полку Игореве», но Вознесенского идея не увлекла, и он предложил свою поэму под названием «Авось!» — о русском путешественнике Николае Петровиче Резанове (1764—1807). Поэма Захарову понравилась, но для создания «современной оперы» Вознесенскому пришлось сочинить новые сцены и арии.

Премьера спектакля состоялась 9 июля 1981 года, и с тех пор, уже более 35 лет, он не сходит со сцены «Ленкома». В 1983 году спектакль был записан по трансляции для телевидения с первым составом исполнителей. В том же году знаменитый французский кутюрье Пьер Карден представил «Юнону и Авось» французской публике в театре «Эспас Карден» в Париже, затем последовали триумфальные гастроли по всему миру: спектакль был показан в США, Германии, Голландии и других странах. В 1990 году рок-опера «Юнона и Авось» в течение двух месяцев шла в Сити-центре Нью-Йорка.

В 1984 году из «Ленкома» ушёл Павел Смеян, и Марку Захарову пришлось его роль, Главного сочинителя, разделить между двумя исполнителями — актёром и певцом; с тех пор в спектакле два Сочинителя — Первый и Второй.

В 2001 году «Юнона и Авось» отмечала своё 20-летие; за эти годы в театре значительно обновился состав исполнителей, только Резанова бессменно играл Николай Караченцов. К юбилею спектакля была создана его новая телевизионная версия, а также снят документальный фильм «Юнона и Авось. Аллилуйя Любви» — об истории создания самой рок-оперы и спектакля «Ленкома». Интересен тот факт, что в титрах второй телеверсии Главным сочинителем значится Дмитрий Марьянов, а Геннадий Трофимов и Павел Смеян — Первым и Вторым солистами (здесь одна роль разделена даже не на двух, а на трёх исполнителей).

За прошедшие 10 лет состав исполнителей ещё раз обновился; сейчас на сцене театра главную роль в очередь исполняют Дмитрий Певцов и Виктор Раков, Кончитту поют Александра Волкова и Анна Зайкова. Второго сочинителя уже не одно десятилетие поёт Геннадий Трофимов, но теперь уже в очередь с сыном — Ильёй Трофимовым.

Сюжет

«Юнона» и «Авось» — два парусных корабля, на которых в 1806 году экспедиция во главе с графом Резановым, управляющим Российско-американской компании, отправилась в далёкую Калифорнию для налаживания торговых связей между компанией и испанскими колонистами.

По прибытии в Калифорнию, на балу, Резанов знакомится с дочерью испанского губернатора Сан-Франциско Кончиттой; их взаимное влечение вызывает ревность и законное негодование жениха Кончитты, сеньора Фернандо. Резанов обольщает Кончитту, Фернандо вызывает его на дуэль, и скандал, вызванный неблаговидным поступком графа, вынуждает его покинуть Калифорнию. Кончитта тайно совершает помолвку с Резановым. На обратном пути в Петербург Резанов умирает в Красноярске от простуды.

Как сообщают зрителям Сочинители, Кончитта ждала Резанова тридцать пять лет; узнав о его смерти, постриглась в монахини.

Действующие лица и исполнители

• Граф Николай Резанов, действительный камергер — Николай Караченцов (в обеих телеверсиях), с 2005 года — Виктор Раков и Дмитрий Певцов, с 2012 года — Семён Шкаликов.
• Кончитта — Елена Шанина (в 1-й т/в, а также играла эту роль в спектакле в 1981—1990 гг.), Анна Большова (во 2-й т/в, а также играла эту роль в спектакле в 1999—2005 гг.), а также Алёна Хмельницкая (играла в спектакле в 1990—1994 гг.), Инна Пиварс, Алла Юганова (играет в спектакле с 2005 года), Александра Волкова, Анна Зайкова
• Человек от театра — Александр Абдулов (в 1-й т/в), Виктор Раков (во 2-й т/в)
• Пылающий еретик — Александр Абдулов (в 1-й т/в), Виктор Раков (во 2-й т/в)
• Фернандо Лопес — Александр Абдулов (в 1-й т/в), Виктор Раков (во 2-й т/в)
• Главный Сочинитель — Павел Смеян (в 1-й т/в), Дмитрий Марьянов (во 2-й т/в), Сергей Чонишвили (играл в спектакле в 2004—2012 гг.)
• Первый солист — Геннадий Трофимов (во 2-й т/в), Илья Трофимов
• Второй солист — Павел Смеян (во 2-й т/в)
• Граф Алексей Румянцев — Владимир Ширяев
• Губернатор Сан-Франциско Хосе Дарио Аргуэльо, отец Кончитты — Владимир Ширяев (в обеих телеверсиях)
• Падре Абелья — Виллор Кузнецов (в обеих телеверсиях)
• Женщина с младенцем — Людмила Поргина (в обеих телеверсиях)
• Морские офицеры — В. Белоусов, Р. Овчинников, Владимир Кузнецов, С. Греков (в 1-й т/в), Борис Чунаев, Владимир Кузнецов, Павел Капитонов, Сергей Горобченко (во 2-й т/в)
• Офицер-переводчик — Р. Овчинников , Павел Капитонов (во 2-й т/в)
• Поющая маска — Александр Садо (в обеих телеверсиях),
• Офицер-переводчик — Михаил Поляк(в телеверсии 1983г)
• Голос Богоматери — Жанна Рождественская (в обеих телеверсиях)
• Испанские дамы — И. Алфёрова, Л. Поргина, Л. Артемьева, А. Захарова, Т. Рудина, Т. Дербенёва, В. Соловьёва
• В эпизодах и массовых сценах — артисты театра.

Создатели спектакля

• Режиссёр — Марк Захаров
• Художник— Олег Шейнцис
• Хореограф — Владимир Васильев
• Художник по костюмам — Валентина Комолова
• Художник по свету
• Концертмейстер — Дмитрий Кудрявцев
• Ансамбль театра «Рок-ателье» (в период с 1981 по 1987 гг.) и ансамбль «Аракс» (с 1987 года и по сей день)

Создатели телеверсии 2001 года

• Продюсеры — Андрей Дробышев, Владимир Солодовников
• Оператор — Игорь Клебанов
• Запись музыки произведена на студии Алексея Рыбникова
• Музыкальное продюсирование и запись музыки — Дмитрий Рыбников

Спектакль в нумизматике

В мае 2011 года монетный двор Польши по заказу правительства острова Ниуэ выпустил серебряную монету достоинством в 1 новозеландский доллар, посвященную рок-опере и спектаклю театра Ленком. На оборотной стороне монеты изображены Николай Караченцов и Елена Шанина в ролях Резанова и Кончитты, а также размещена надпись «Юнона и Авось» на русском языке.

См. также

• Юнона и Авось

Ссылки

• [lenkom.ru/afisha/ua/ Спектакль «Юнона и Авось» на сайте театра «Ленком»]

Отрывок, характеризующий Юнона и Авось (спектакль)

На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.