Яворский, Болеслав Леопольдович

Болеслав Яворский
Дата рождения	10 (22) июня 1877(1877-06-22)
Место рождения	Харьков
Дата смерти	26 ноября 1942(1942-11-26) (65 лет)
Место смерти	Саратов
Страна	Российская империя
Профессии	музыковед, композитор, педагог, общественный деятель

Болесла́в Леопо́льдович Яво́рский (10 (22) июня 1877 год, Харьков — 26 ноября 1942, Саратов) — русский и советский музыковед, педагог, композитор, общественный деятель. Доктор искусствоведения (без защиты диссертации, 1941).

Биография

Яворский родился в Харькове 10 (22) июня 1877 года. Окончил Московскую консерваторию в 1903 году по классам композиции С. И. Танеева и фортепиано Н. Е. Шишкина. Один из организаторов Народной консерватории в Москве (1906). В 1916—1921 гг. преподавал в Киевской консерватории фортепиано, теорию музыкальной композиции, «слушание музыки» (т. е. психологию музыкального восприятия). В 1921—1925 гг. (по инициативе А. В. Луначарского) — завотделом музыкальных учебных заведений Главпрофобра. Находясь на министерской должности, пытался реформировать преподавание в Московской государственной консерватории, что вызвало противодействие со стороны консерваторских профессоров (А. Б. Гольденвейзера, М. М. Ипполитова-Иванова, М. В. Иванова-Борецкого). В 1921—1930 гг. преподавал «слушание музыки» в основанном им Первом государственном музыкальном техникуме.

В середине 1920-х гг. неоднократно бывал за границей (в Италии, Греции, Австрии, Франции, Германии). По поручению Луначарского вёл переговоры с С. С. Прокофьевым о его возвращении в Россию. В 1921—1931 — член ГАХНа. В 1925—1930 — член квалификационной комиссии при Центральной комиссии по улучшению быта учёных (ЦЕКУБУ). С 1930 — член художественного совета Большого театра (Москва). В 1932—1941 — старший редактор Музгиза (в т.ч. редактировал издание ХТК Баха). В 1938—1941 гг. работал в Московской консерватории, где читал аспирантам собственный курс под названием «Творческая идеология и стиль» (по истории исполнительских стилей). В конце октября 1941 года был эвакуирован с составе группы консерваторских профессоров в Саратов, где скончался.

Среди учеников Яворского (в разные годы) — А. А. Альшванг, С. В. Протопопов, Н. Я. Брюсова (вела в Московской консерватории курс Яворского под названием «Сознательное восприятие лада и ритма»), Г. Верёвка, Л. В. Кулаковский, А. В. Свешников, П. И. Сеница, В. А. Цуккерман, Н. Д. Леонтович. Яворский консультировал многих российских композиторов, в том числе Д. Д. Шостаковича, Г. В. Свиридова, О. А. Евлахова.

Научная деятельность

Яворский — автор трудов по теории музыки (мелодики, ритмики, гармонии, формы), истории исполнительских стилей. Создатель теории «ладового ритма» (возникла около 1903; кратко изложена автором в 1908; наибольшее распространение получила в конце 1920-х гг.) и «ладового звуковедения» (теория «ладовых тяготений»). Название теории ладового ритма объясняется так: высотные отношения в музыке основаны на ладе, а временны́е — на ритме. Под «ладовым ритмом» Яворский понимал развёртывание музыкального лада во времени; соответствует современному динамическому пониманию лада.

Теория музыки Яворского содержит элементы риторики, а язык, которым она излагается, метафоричен. Это риторическое направление задаётся уже в самом переопределении музыки как «музыкальной речи». Из методологической установки на параллелизм (словесного) текста и музыки вырастает целый ряд отчасти научных терминов, отчасти образных «словоописаний», из которых наиболее ходовым становится «интонация» — это слово используется и в некоем «общефилософском» смысле, и в значении лингвистического термина, и наконец, в специфическом только для Яворского значении. Для «поэтики» Яворского характерны такие выражения как «звуковое сознание», «развёртывание звуковедения», «принцип сопряженности», «сила тяготения», «энергия неустойчивости», «ладовое впечатление», «звуковой горизонт» (вместо «диапазон») и т.п.

Одни музыкальные термины (как «трезвучие» и «септаккорд», «мужское» и «женское» метрические окончания, неологизмы «цепной лад» и «дважды лад») получают вполне конкретные и научные определения, и в то же для других терминов автор даёт скорее поэтико-символические, чем научные, определения (например, лад — «звуковая система высшего порядка», метр — «абсолютная продолжительность во времени»). Значение некоторых общеизвестных терминов Яворский полемически специфицирует, укладывая их в рамки собственной необычной теории. Так, например, (лингвистический термин) «интонация» в рамках теории «тритонных тяготений» весьма специфически определяется как «сопоставление двух различных по тяготению звуков (или моментов) тритонной системы», а (физический термин) «момент» в свою очередь — как «изложение одной определенной части системного или ладового тяготения». И.Я. Рыжкин (посвятивший теории ладового ритма 100-страничный очерк) в попытке обобщения учения Яворского отмечает его «крайнюю несистематичность» и «запутанный стиль изложения» и с горечью констатирует: «Пользоваться печатными изложениями теории ладового ритма возможно только для лиц, уже знающих эту теорию. Научиться этой теории, освоить ее по существующим печатным изложениям для лиц, не знакомых с ней ранее, как правило, очень затруднительно».

Многие научные труды Яворского не опубликованы (хранятся в архиве музыкального музея им. М. И. Глинки). Научно-теоретические идеи Яворского активно проводил в жизнь его ученик С.В. Протопопов, автор книги «Элементы строения музыкальной речи».

Труды Яворского оказали значительное влияние на советских музыковедов. Теоретические положения Яворского (особенно касающиеся психологии музыкального восприятия) были прочно усвоены Б.В. Асафьевым и Е.В. Назайкинским, ассимилированы в учениях о гармонии Ю.Н.Тюлина, Т.С.Бершадской, Ю.Н.Холопова, в так называемом Бригадном учебнике гармонии и т.д.

Музыкальное творчество

Яворский — автор оперы «Вышка Октября» (Москва, ГАБТ, 1930), балета «Джон Вильмор» (1910, не поставлен), оркестровых и камерных сочинений.

Сочинения

• Строение музыкальной речи. Материалы и заметки. М., 1908.
• Текст и музыка // Музыка (еженедельник), № 163. М., 1914.
• Упражнения в образовании ладового ритма. Ч.1. М.: Юргенсон, 1915. 54 с.; 2-е испр. и доп. издание под назв. Упражнения в образовании схем ладового ритма. М.: Музсектор, 1928.
• Основные элементы музыки // Искусство (1923) № 1.
• Конструкция мелодического процесса // Структура мелодии. Вып. 3. М.: ГАХН, 1929.
• Сюиты Баха для клавира. Под ред. С.В.Протопопова. М.-Л., 1947.
• Заметки о творческом мышлении русских композиторов от Глинки до Скрябина // Избранные труды. Т.2. Ч.1. М., 1987.

Сборники статей

• Избранные труды. Ч.1. М., 1964.
• Статьи. Воспоминания. Переписка. 2-е изд., испр. и доп. М., 1972.
• Избранные труды. Т.2. Ч.1. М., 1987.

Литература

• Рыжкин И.Я. Теория ладового ритма (Б. Яворский) // Мазель Л.А., Рыжкин И.Я. Очерки по истории теоретического музыкознания. М.-Л.: Госмузиздат, 1939, с.105-205.
• Держинская К.Г. Имя, которое я вспоминаю с благодарностью // Б.Яворский, Воспоминания, статьи и письма; под общей ред. Д.Д.Шостаковича. М.: Музыка, 1964 - Т.1. С.77-81.
• Холопов Ю. Н. Симметричные лады в теоретических системах Яворского и Мессиана // Музыка и современность. Вып. 7. М.: Музыка, 1971, с. 247—293.
• Wehrmeyer A. Boleslav Javorskijs Theorie des "lad"-Rhythmus. In: Wehrmeyer A. Studien zum russischen Musikdenken um 1920. Frankfurt am Main. 1991.
• Цуккерман В.А. Об учении Яворского // Музыкальная академия. 1994. № 1.
• Наследие Б. Л. Яворского: К 120-летию со дня рождения / Ред.-сост. Г. П. Сахарова. М., 1997.
• Холопов Ю.Н. Ладовая теория Б.Л.Яворского // Музыкально-теоретические системы. М., 2006, с.375-394.
• Бобрик О.А. Яворский // Московская консерватория от истоков до наших дней. Биографический энциклопедический словарь. М., 2007. С.640-642 (содержит обширную библиографию).

Ссылки

• [www.kholopov.ru/arc/lyzhov-on-yavorsky.pdf Лыжов Г.И. «Основные элементы музыки» Б. Яворского: ключи к ладовой теории (2013)]

Отрывок, характеризующий Яворский, Болеслав Леопольдович

– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.