QF 2 pounder

Ordnance QF 2 pounder
Двухфунтовая противотанковая пушка в боевом положении
Тип:	противотанковая пушка
Страна:	Великобритания Великобритания
История службы
Годы эксплуатации:	1936—1945
На вооружении:	Великобритания, Бельгия, Ирландия, Германия
Войны и конфликты:	Вторая мировая война
История производства
Разработан:	1936
Производитель:	Vickers
Годы производства:	1936—1944
Характеристики
Масса, кг:	814
Длина ствола, мм:	полная: 52 клб (2,08 м) канал ствола: 50 клб (2,00 м)
Снаряд:	40×304 мм
Калибр, мм:	40
Затвор:	полуавтоматический вертикальный клиновой
Противооткатное устройство:	гидропружинный
Лафет:	трёхстанинная платформа
Угол возвышения:	−13…+15°
Угол поворота:	360°
Скорострельность, выстрелов/мин:	22
Начальная скорость снаряда, м/с	792 (бронебойный снаряд)
Прицельная дальность, м:	915
Прицел:	No. 24b
Изображения на Викискладе?:	Ordnance QF 2 pounder

QF 2 pounderQF 2 pounder

Ordnance QF 2-pounder (англ. Royal Ordnance Quick Firing 2-pounder или просто «Двухфунтовка») — британская противотанковая пушка калибра 40 мм раннего периода Второй мировой войны. Она использовалась как самостоятельно на крестообразном лафете с колёсным ходом, так и для вооружения ряда английских танков и другой бронетехники. Постоянный рост толщины брони танков привел к недостаточной эффективности 2-х фунтовки и она была заменена 6-фунтовой противотанковой пушкой, разработанной в 1941 году.

История

В период между мировыми войнами, основным предназначением танков считалась борьба с пехотой, однако в некоторых странах, в том числе Великобритании, пришли к выводу, что танки должны иметь оружие самообороны от вражеской бронетехники и возможность самостоятельно уничтожать танки противника. На вооружении британских танков в 20-х 30-х годах совместно с пулеметным вооружением устанавливалась модификация 3-фунтовой 47 мм корабельной пушки, однако его технические характеристики были признаны не удовлетворительными. В связи с этим в Великобритании, в 1934-х году, Военным министерством, было сформулировано требование к новому орудию. Оно должно было было быть небольшим, для возможности установки его во вращающейся башне, иметь высокую скорострельность, а также бронепробиваемость, достаточную для гарантированного поражения танков противника. Для борьбы с пехотой орудие не предназначалось, в связи с чем не требовалось иметь в арсенале осколочно-фугасный снаряд, для этой цели на тот момент считалось достаточным применения пулеметного вооружения. После изучения различных образцов, в том числе зарубежного противотанкового оружия, в 1935 году было принято решение принять на вооружение 2-х фунтовую пушку калибром 40(42) мм разработанную компанией «Виккерс-Армстронг» годом ранее. Орудие отвечало всем предъявленным требованиям, имело пробитие в 42-мм брони под углом 30° на дистанции 915 м (1000 ярдов), превосходную точность, не большие габариты, оснащение полуавтоматическим затвором обеспечивало высокую скорострельность. Пушка получилась настолько удачной, что было принято решение разработать для неё лафет и принять на вооружение и в качестве основного противотанкового орудия пехотных частей, для которых, на тот момент, этот вопрос стоял так же остро. В 1936 году начался серийный выпуск, на вооружение пехоты поступила модификация орудия на буксируемом лафете, который раздвигаясь, образовывал трехногий станок. При переводе орудия в боевое положение, колеса автоматически отрывались от земли и фиксировались по бокам, для быстрого наведения по горизонтали использовался двухскоростной механизм. Пушка оснащалась щитовым прикрытием и могла легко поворачиваться в любую точку на 360°, что позволяло вести огонь по движущейся бронетехнике в любом направлении, так же на орудии был смонтирован передовой оптический прицел, который позволял вести огонь в условиях плохой видимости. Огонь на большие дистанции обеспечивал, внедрённый несколько позднее, телескопический прицел.

На момент появления в 1936 году двухфунтовка была, вероятно, сложнейшим орудием в своём классе, превосходя новые 37-мм немецкие пушки по целому ряду параметров и оставляя далеко за собой меньшие по калибру 25-мм орудия. Несмотря на то, что само орудие было очень мобильным оно оказалось достаточно большим и тяжёлым для переноски его силами расчета. Конструкция орудия, хоть и дававшая ему некоторые преимущества, получилась излишне переусложнённой, что стало основным препятствием в массовом производстве. 37-мм лицензионная пушка Bofors был гораздо более полезным оружием. В 1938 году Британская армия начала передавать все двухфунтовки полкам новоорганизованной противотанковой артиллерии. Двухфунтовкой широко вооружались танки, бронеавтомобили и бронетранспортёры Universal Carrier.

2-х фунтовка могла поражать любой имеющийся на тот момент танк, однако уже в 1938 году управление Королевской артиллерией разместило заказ на более мощное 6-фунтовое орудие.

Боевое применение

Впервые орудие было использовано бельгийской армией при немецком вторжении в Нидерланды и Бельгию и впоследствии Британской армией при отступлении к Дюнкерку. Большинство двухфунтовок были брошены во Франции при эвакуации из Дюнкерка, лишив пехотные подразделения противотанковых средств. Захваченные в Дюнкерке двухфунтовые пушки немцы использовали в дальнейшем под обозначением 4,0 cm Pak 192(e) или 4,0 cm Pak 154(b), где «e» и «b» относились соответственно к Англии (England) и Бельгии (Belgium).

Несмотря на принятие на вооружение Британской армии более мощной 6-фунтовой противотанковой пушки, было решено в свете вероятного вторжения немцев переоснастить потерявшие матчасть противотанковые полки той же двухфунтовкой, чтобы избежать проблем переучивания и привыкания к новому оружию. В результате это задержало внедрение 6-фунтовок до мая 1942 года. Как следствие в боях на североафриканском театре боевых действий британские войска довольствовались двухфунтовкой как лучшим из того что имелось, привлекая к борьбе с танками 25-фунтовые пушки-гаубицы. Последние очень неплохо проявили себя в этом качестве, но ценой было их отвлечение от основной работы — поддержка войск артиллерийским огнём с закрытых позиций.

Начиная с середины 1942 года, двухфунтовки были переданы частям, расквартированным в самой Великобритании и подразделениям, сражающимся на Дальнем Востоке. В последнем случае двухфунтовки были всё ещё эффективным оружием против слабобронированных японских танков. Окончательно противотанковая пушка Ordnance QF 2 pounder была полностью снята с вооружения в декабре 1945 года.

Как оружие бронетехники двухфунтовка использовалась всю войну. Несмотря на то, что большинство танков, вооружённых этой пушкой, были сняты с вооружения или перевооружены на 6-фунтовку, 2-фунтовка оставалась главным оружием бронеавтомобилей. Улучшенные боеприпасы немного увеличили бронепробиваемость, несмотря на использование пушки в основном против других бронеавтомобилей, где броня как правило была противопульной.

Бронепробиваемость орудия была улучшена введением адаптера Littlejohn, который позволял стрелять подкалиберными снарядами с гораздо большей скоростью.

Двухфунтовки никогда не снабжались осколочно-фугасными снарядами, которые могли бы позволить этим пушкам поражать небронированные цели (несмотря на то, что такие снаряды выпускались промышленностью для нужд зенитной артиллерии и флота). Это обстоятельство оказалось серьёзной проблемой в бою, когда возникали перестрелки между противостоящими друг другу противотанковыми подразделениями. Также это представляло очень большой недостаток боевых машин, вооружённых двухфунтовкой — они были очень неэффективны против вражеских противотанковых орудий и их расчётов вне зоны досягаемости их пулемётного огня.

Интересной адаптацией был канадский проект David High Velocity, позволяющий стрелять двухфунтовыми боеприпасами из 6-фунтовой пушки. Главной идеей было увеличить дульную скорость снаряда при выстреле и тем самым повысить точность. Система всё ещё разрабатывалась, когда война закончилась, поэтому проект закрыли за дальнейшей ненадобностью.

Варианты

• Mk IX — основная довоенная версия с введённым телескопическим прицелом
• Mk IX-A — Mk IX, упрощённая для серийного производства
• Mk X — поздняя версия с использованием более высококачественных сталей
• Mk X-A — Mk X с улучшенными производственными допусками
• Mk X-B — основная версия позднего периода войны для бронемашин с адаптером Littlejohn

Двухфунтовое орудие использовалось на английских танках «Матильда», «Крусейдер», «Валентайн», «Тетрарх», ранних моделях танка «Черчилль» и бронеавтомобилях «Даймлер» и AEC.

Тактико-технические характеристики

• Калибр, мм: 40
• Длина ствола, клб: 50
• Масса снаряда, кг
  • калиберного бронебойного: 1,07
  • подкалиберного бронебойного: 1,2
  • подкалиберного бронебойного Mk I для адаптера Littlejohn: 0,45
  • подкалиберного бронебойного Mk II для адаптера Littlejohn: 0,57
• Дульная скорость снаряда, м/с
  • калиберного бронебойного: 853
  • подкалиберного бронебойного: 792
  • подкалиберного бронебойного Mk I для адаптера Littlejohn: 1280
  • подкалиберного бронебойного Mk II для адаптера Littlejohn: 1143
• Максимальная дальность стрельбы, м: 900
• Бронепробиваемость (тип брони и заброневое действие не указаны)
  • калиберным бронебойным снарядом AP: 42 мм на 900 м
  • подкалиберным бронебойным снарядом APHV: 53 мм на 450 м при угле встречи 30 градусов от нормали
  • подкалиберным бронебойным снарядом APCBC с использованием адаптера Littlejohn Mk I: 88 мм (условия неизвестны)

Боеприпасы 40-мм пушки QF 2 pounder
Тип снаряда	Марка	Масса выстрела, кг	Масса снаряда, кг	Масса ВВ, г	Дульная скорость, м/с
бронебойный остроголовый сплошной с защитным и баллистическим наконечниками, трассирующий	APCBC/T Mk I Shot	2,22	1,22	—	850
бронебойный остроголовый сплошной, трассирующий, высокоскоростной	APHV/T Shot	2,04	1,08	—	853
бронебойный остроголовый сплошной, трассирующий	AP/T Mk I Shot	2,04	1,08	—	792/853 (нормальный / усиленный заряды)
бронебойный остроголовый, трассирующий	AP/T Mk I Shell	2,04	1,08	19,5 (лиддит)	792/853 (нормальный / усиленный заряды)
учебный сплошной остроголовый	Practice Shot, Pointed	2,04	1,08	—	792/594 (нормальный / уменьшенный заряды)
учебный сплошной тупоголовый	Practice Shot, flatheaded	2,04	1,08	—	594
осколочный, трассирующий	Mk II T	?	1,34	71 (тротил)	687

Таблица бронепробиваемости для QF 2 pounder
AP (калиберный бронебойный)
Дальность стрельбы, м	Бронепробиваемость при угле встречи 60 °, мм
91	49
457	37
914	27
1371	17
APHV
Дальность стрельбы, м	Бронепробиваемость при угле встречи 60 °, мм
457	54
APCBC
Дальность стрельбы, м	Бронепробиваемость при угле встречи 60 °, мм
457	53,5

Литература

• Chris Henry. British Anti-tank Artillery 1939—45. — Oxford: Osprey Publishing Ltd., 2004. — 48 p. — (New Vanguard). — ISBN 1-84176-638-0.

Ссылки

• [www.wwiiequipment.com/index.php?option=com_content&view=article&id=73:2-pounder-anti-tank-gun&catid=40:anti-tank&Itemid=58 2 Pounder Anti-Tank Gun на www.wwiiequipment.com/]
• Anthony G Williams. [www.quarry.nildram.co.uk/37-40mm.htm 37mm and 40mm guns in British service] (англ.). [www.webcitation.org/6IPSugSsj Архивировано из первоисточника 27 июля 2013].

Отрывок, характеризующий QF 2 pounder

– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.