Апофеоз
Апофео́з, устар. апотеоз, апотеоза, апофеоза[1], (апоѳеозъ) (др.-греч. ἀποθεόσις, от ἀπο- — приставка со значением удаления или превращения, θεός — «бог») — обожествление, прославление, возвеличение какого-либо лица, события или явления.
Первоначально термин прямо обозначал причисление человека к сонму богов (например, Геракла или императора Клавдия), со временем он приобрёл переносное значение и стал значить прославление, хвалу чего-либо вообще. Кроме того, этот термин использовался в театральных постановках для финальных, торжественных сцен произведений, из-за чего в устной, иносказательной речи он приобрёл значение кульминации, венца событий[2].
В изобразительном искусстве термин обозначает изображение вознесения души умершего (обычно католического святого) в небеса, либо же прославление военного или государственного лидера с помощью аллегорий средствами барочной или классицистической живописи.
Содержание
Первоначальное значение
В эллинистической Греции и Древнем Риме апофеоз обозначал обожествление (причисление к лику богов) государственного деятеля, героя, императора, обретение им божественной сущности. В западноевропейской культуре это слово греческого происхождения продолжают применять к понятию «обожествление» и входящим в него многочисленным аспектам, тогда как в русском языке оно используется лишь для перечисленных во введении аспектов культуры и искусства.
Термин «апофеоз» обозначал присвоение через официальный ритуал статуса бога смертному человеку. Греческий глагол ἀποθεόω впервые появился в трудах греческого историка Полибия (II век до н. э.) Существительное apotheōsis в латинском языке впервые упоминается Цицероном, хотя к этому времени оно могло вполне существовать в классическом греческом языке. В течение эллинистического периода это слово могло приобрести новые формы, чтобы распространиться уже в римской культуре на культ императора[3]. Практика воздавания усопшим императорам божественных почестей, видимо, ведёт свой исток из верования римлян в то, что души их предков становились божествами, что логично распространилось на Отца нации — императора. Подобный апофеоз императора носил название consecratio, а об императоре, который заслужил эту почесть, обычно говорили in deorum numerum referri, или же consecrari. Под именем Квирина, например, почитался Ромул[4].
В Новое Время термин был воспринят католической церковью, которая перенесла на него значение «беатификация, канонизация»[1] и стала относить к своим святым.
- Herakles apotheosis Antikensammlung Berlin 1984.47.jpg
Апофеоз Геракла, IV век до н. э.
- Antonius Pius Column Base.JPG
Апофеоз императора Антонина Пия и его супруги Фаустины (Колонна Антонина Пия), 161 год н. э.: светлейшая чета изображена стоящей на крылатом гении и возносящейся в небеса
В искусстве
Самая ранняя иконографическая формула апофеоза сформировалась в Древнем Риме, и включает в себя изображение квадриги, поднимающейся по диагонали, причем она ещё не окружалась ореолом света. В древнегреческом искусстве ближайшая аналогия находится в изображении вознесения Геракла после его кончины на небеса, где он стал богом.
Христианская иконография унаследовала эту формулу в IV веке, но не использовала её часто[5]. Любопытно, что ей близок ветхозаветный сюжет вознесения на небо пророка Илии в огненной колеснице.
В живописи
В эпоху Возрождения название явления перенесено на его изображение в живописи, театре.
В эпоху барокко особенно обильными стали изображения католических святых, которые изображались возносящимися на небеса сонмом ангелов. Картину изредка могло дополнять изображение гостеприимно принимающего усопшего Христа на небесах, и свидетелей кончины покойного на небе. (Иконографически такой христианский сюжет имел родство с Вознесением Богоматери, Вознесением Христовым и вознесением Марии Магдалины, но отличался от них тем, что в данном случае речь шла уже не о телесном вознесении, а о духовном). Часто на подобный сюжет писали алтарные картины, но он был распространен и в украшении потолочных плафонов, где в изображении неба художники с удовольствием использовали эффект обманки.
Родство с древнеримским иконографическим типом апофеоза в этих многочисленных «Апофеозах святого имярек» прослеживается не так очевидно, как в светских произведениях, которые стали возникать примерно в тот же период. Они, как и их римские предшественники, часто изображали военного или государственного лидера, полководца или монарха, на запряжённой конями колеснице возносящимся в небеса. Голову персонажа часто увенчивала крылатая богиня. Картина могла создаваться уже не после смерти, а ещё при жизни заказчика, увековечивая, таким образом, не вознесение его души на небеса, но и его земные успехи, становясь аллегорическим изображением победы. В число персонажей таких картин входили Козимо I Медичи, Генрих IV Наваррский, Людовик XIV, император Леопольд I, Яков I, Корнелис де Витт и т. д.
Светская тема апофеоза сохранилась в следующий, классицистический, период изобразительного искусства, хотя тема вознесения святых из него уже практически исчезла. Изобразительные средства оказались весьма востребованы в творчестве французских художников-классицистов, творивших в эпоху Наполеона, а также его наследников. Любопытно, что пользовались этой иконографической схемой и американцы, создавав, например, фреску «Апофеоз Вашингтона» в здании Капитолия, или изображения апофеоза убитого Линкольна.
- The Apotheosis of St. Ignatius.jpg
Джованни Баттиста Гаулли. «Апофеоз св. Игнатия Лойолы», 1685
- Guercino petronilla.JPG
Гверчино. «Погребение и апофеоз св. Петрониллы», 1621-22
- Apotheosis of Napoleon III.jpg
Г. Кабассон. «Апофеоз Наполеона III», 1856
- Apotheosis of Lincoln.jpg
Американская открытка с изображением апофеоза покойного Авраама Линкольна
Знаменитая картина Верещагина «Апофеоз войны» первоначально называлась «Торжество Тамерлана» и, в отличие от большинства картин, имеющих в названии термин «апофеоз», изображает не вознесение главного действующего лица, а кульминацию его действий.
В театре
В театральном искусстве «апофеоз» — это заключительная сцена музыкального или драматического спектакля, концерта, праздничной концертной программы, циркового представления[6]. Она содержит прославление героя, народа или важного события. Это эффектная «живая картина», которая пластически выражает основную идею зрелища. Она носит торжественный характер и включает большое количество действующих лиц. Пример такого апофеоза — заключительная сцена из «Жизни за царя» М. И. Глинки[7]. Обычно апофеоз имеет монументальный характер и исполнен особого подъёма. Гектор Берлиоз использовал название «Apotheose» для названия финальной части своего «Grande symphonie funèbre et triomphale», работы, посвящённой французам, погибшим в войне.
В XIX веке она порой была посвящена чествованию памяти автора пьесы[8].
Апофеоз как приём масштабно применялся в старинной историко-мифологической опере (например, во французской «лирической трагедии» Жана-Батиста Люлли)[9]. Часто апофеозом заканчиваются балеты, особенно классические.
Иногда апофеозом называют торжественно-ликующее заключение какого-либо циклического произведения или отдельной музыкальной пьесы[7]. Апофеоз мог являться также самостоятельной частью (как правило без текста) какого-либо представления, празднества, шествия и т. п. Такие апофеозы строились на выразительных группировках и позах действующих лиц («живая картина», «немая сцена»). В них использовались яркое декорационное оформление, костюмы, бутафория и т. д. Мастером подобных эффектных самостоятельных апофеозов в России являлся декоратор и машинист Большого театра Н. Ф. Вальц.
Форма апофеоза (а также панегирического спектакля, представлявшего собой как бы развёрнутый во времени апофеоз) была разработана в западноевропейских театрах и русском придворном театре XVI—XVIII веков.
В литературе апофеозом какого-либо жанра могло стать произведение, выражавшее основные положения этого жанра или конкретного автора
См. также
Напишите отзыв о статье "Апофеоз"
Примечания
- ↑ 1 2 Апотеоз // Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. / авт.-сост. В. И. Даль. — 2-е изд. — СПб. : Типография М. О. Вольфа, 1880—1882.</span>
- ↑ [slovari.yandex.ru/dict/mikhelson/article/mi11/mi1-0208.htm?text=%D0%B0%D0%BF%D0%BE%D1%84%D0%B5%D0%BE%D0%B7&stpar3=1.5 Апофеоз // Сборник образных слов и иносказаний. 1904 г.](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2873 дня))
- ↑ [www.bookrags.com/research/apotheosis-eorl-01/ Apotheosis // Encyclopedia of Religion Summary]
- ↑ [books.google.ru/books?id=aCRXAAAAMAAJ&pg=PA71&dq=Apotheosis&lr=&as_drrb_is=q&as_minm_is=0&as_miny_is=&as_maxm_is=0&as_maxy_is=&as_brr=3&ei=ko5IS5v4H6CIyAS0te2PDg&cd=7#v=onepage&q=Apotheosis&f=false A dictionary of Greek and Roman antiquities]
- ↑ [books.google.ru/books?id=ha89AAAAIAAJ&pg=PA117&lpg=PA117&dq=Apotheosis+iconography&source=bl&ots=B3PqbzWLYJ&sig=eJpoht7c1Dmw719kRElALaD1WKg&hl=ru&ei=pIxIS8KxEd3OjAfO67GBBw&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=7&ved=0CCsQ6AEwBg#v=onepage&q=Apotheosis%20iconography&f=false André Grabar. Christian iconography: a study of its origins. T.3, p. 117]
- ↑ Апофеоз // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ 1 2 [slovari.yandex.ru/dict/kratmuzslov/article/kms-0074.htm?text=%D0%B0%D0%BF%D0%BE%D1%84%D0%B5%D0%BE%D0%B7&stpar3=1.1 Апофеоз // Краткий музыкальный словарь](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2873 дня))
- ↑ Апофеоз // Малый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 4 т. — СПб., 1907—1909.
- ↑ Апофеоз // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
</ol>
Литература
- [books.google.ru/books?id=3kIPemXb5q0C&printsec=frontcover&source=gbs_v2_summary_r&cad=0#v=onepage&q=&f=false Eugénie Strong. Apotheosis and after life: three lectures on certain phases of art and Religion in the Roman Empire. 1915]
Отрывок, характеризующий Апофеоз
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.
– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат, проговорил государь и отъехал прочь.
Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая, по французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»
– Коли мы прежде дрались, – сказал он, – и не давали спуску французам, как под Шенграбеном, что же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы тоже. За здоровье Александра первого! Урра!
– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.
Гусары столпились и дружно отвечали громким криком.
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по плечу своего любимца Ростова.
– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.
На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.
На заре 17 го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
