Арминий

Арми́ний (лат. Arminius, 16 год до н. э. — ок. 21 года) — вождь германского племени херусков, нанёсший римлянам в 9 году одно из наиболее серьёзных поражений в Тевтобургском Лесу.

В XIX веке, когда в странах Европы наблюдался рост национального самосознания, Арминий в образе херуска Германа (Германна) стал особой мифологической и символической фигурой в Германии. Этим периодом датируются многочисленные памятники, такие как, к примеру, монумент в Тевтобургском Лесу возле г. Детмольда (1835—1875).

Жизнь

Как сообщает древнеримский историк Тацит, Арминий, родившийся в 16 году до н. э., был сыном вождя херусков Сегимера.

По свидетельству Тацита, с 4 года Арминий стал начальником вспомогательных войск, состоявших из херусков, изучил латинский язык и римское военное дело (Тацит, «Анналы», II 10). При этом ему удалось удостоиться звания всадника и стать гражданином Рима (Веллей, II 118).

Восстание и победа над Римом

Около 7—8 года Арминий вернулся на родину, где через год возглавил восстание против римлян. Предварительно он привлёк к своему заговору ряд других вождей. Источники не сообщают, какие именно племена оказались вовлечены в заговор, по косвенным данным, кроме херусков это были бруктеры, марсы и хавки. Согласно замыслу Арминия, сначала восстали отдалённые германские племена. Под предлогом борьбы с ними Арминий собрал войско и сопровождал римскую армию Вара, выступившую в поход на восставших, но потом отстал, ожидая подхода новых сил. Военный историк Ганс Дельбрюк полагает, что Вар выступил не в военный поход, а просто отводил войска из центральной Германии в зимние лагеря поближе к Рейну (как делалось всегда), о чём свидетельствуют время года и огромный обоз с женщинами и детьми.

Затем в жестоком сражении в Тевтобургском Лесу в сентябре 9 года Арминию удалось разбить 17, 18 и 19-й легионы, шесть когорт и три конные алы (Веллей, II 117 1). Римскими войсками в этом сражении командовал наместник Публий Квинтилий Вар, с которым Арминий ранее поддерживал добрососедские отношения — они часто вместе пировали. Результатом этого сражения стало полное освобождение зарейнских областей от римского владычества. Позднейшие попытки Рима покорить германцев между Рейном и Эльбой не имели успеха. Светоний в биографии Октавиана Августа ярко передал отчаяние императора: «Он до того был сокрушен, что несколько месяцев подряд не стриг волос и бороды и не раз бился головою о косяк, восклицая: „Квинтилий Вар, верни легионы!“».

Войны с Германиком и Марободом

Ожидая последующих конфликтов с Римом, Арминий пытался заключить союз с царём племени маркоманов Марободом. Чтобы побудить маркоманов выступить совместно против Рима, Арминий послал голову Квинтиллия Вара. Но Маробод отверг предложение Арминия и отослал голову в Рим (Веллей, II 119, 5).

В 14—15 годах Арминий возглавил коалицию германских племён (херусков, бруктеров и фризов) в противостоянии карательным экспедициям под командованием Германика. Последний ввёл войска на германские земли, предал погребению останки трех легионов Вара и вернув один из утраченных им римских орлов, однако на обратном пути войско подверглось серьёзным опасностям и понесло большие потери в столкновениях с германцами. По свидетельству Тацита («Анналы», II 18-22), несмотря на различное освещение этих событий, наибольшим успехом римлян в этой кампании, по всей видимости, было взятие в плен жены Арминия Туснельды («Анналы», I 55).

В 17 году Арминий вёл успешный военный поход против Маробода, который был вынужден бежать из Богемии (Тацит, «Анналы», II 46). Но успех военной кампании Арминия не был продолжительным, так как он был вынужден подавлять сопротивление знати.

Хаттский вождь Адгандестрий предлагал римлянам отравить Арминия, и его письмо с этим предложением было зачитано в сенате, но император Тиберий отказался санкционировать коварное убийство, ответив, что «римский народ отмщает врагам, не прибегая к обману, и не тайными средствами, но открыто и силой оружия». В 21 году н. э. Арминий был убит своими приближёнными; согласно Тациту — Сегестом, отцом своей жены Туснельды («Анналы», II 88).

Туснельда попала в плен к Германику в 15 году. В это время она была беременна и уже в плену родила сына Тумелика, который вырос в Равенне. Отрывок из трудов Тацита, где повествуется о его судьбе, не дошёл до нас. Вероятнее всего, к 47 году его уже не было в живых.

Тацит об Арминии

Древнеримский историк Тацит удостоил Арминия, нанёсшего римлянам одно из самых серьёзных поражений, таких слов:

«Бесспорно, он был освободителем Германии и, что отличает его от других царей и военачальников, он бросил римлянам вызов, когда их государство было в расцвете сил, а не в упадке. В битвах удача не всегда сопутствовала ему, но в войне он оставался непобедимым. Прожил он тридцать семь лет, из которых двенадцать длилось его правление. Племена варваров воспевают его и по сей день…»

Наследие

В эпоху романтического национализма в Арминии немцы видели символ победителя германских народов над исконным романским врагом, с которым ассоциировали императора Наполеона, покорившего к 1807 году большую часть Европы. Затем он стал одним из исторических образов, используемых в пропаганде за объединение Германии.

В 1875 году в Детмольде был возведен 53-метровый монумент в память об Арминии и битве в Тевтобургском лесу. Монумент представляет собой медную статую Арминия с поднятым вверх мечом.

Оперы «Арминий» были написаны композиторами Бибером (1692 год) и Генделем (1736).

Арминий является персонажем нескольких художественных произведений, включая роман чешского писателя Эдуарда Шторха «Сломанный меч», роман британского писателя Роберта Грейвса «Я, Клавдий» (под именем Германн) и роман американского писателя Гарри Тёртлдава «Верни мои легионы!», описывающий исторические события от имени нескольких персонажей, включая Арминия.

В книге Лиона Фейхтвангера «Семья Опперман» нацистский учитель доводит до самоубийства еврейского ученика из-за того, что тот в докладе об Арминии Германце усомнился в значении победы последнего для формирования германской нации.

Гитлер ещё до своего прихода к власти провозгласил Арминия «первым архитектором нашей (немецкой) свободы».

В честь него назван футбольный клуб «Арминия» из города Билефельда, расположенного на вырубленных территориях Тевтобургского леса.

В кино

• «Арминий Херуск. Битва в Тевтобургском лесу» (Hermann der Cherusker. Die Schlacht im Teutoburger Wald) — реж. Фердинандо Бальди (ФРГ-Италия-Югославия, 1967)

Ссылки

На немецком языке:

• [www.novaesium.de/glossar/arminius.htm Novaesium, alias Neuss — Arminius]
• [www.ralf-jahn.de/Arminius.html Auszüge aus der Dissertation «Der Römisch-Germanische Krieg 9-16 n. Chr.» von Ralf G. Jahn, Bonn 2001]

Отрывок, характеризующий Арминий

– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.