Арнольд, Юрий Карлович

Юрий (Георгий) Карлович Арнольд
Основная информация
Полное имя	Юрій Арнольдъ
Дата рождения	1 (13) ноября 1811(1811-11-13)
Место рождения	Санкт-Петербург, Российская империя
Дата смерти	8 (20) июля 1898(1898-07-20) (86 лет)
Место смерти	Каракаш, близ Симферополя, Крым Российская империя
Страна	Российская империя
Профессии	композитор педагог
Певческий голос	баритон
Инструменты	фортепиано
Псевдонимы	А. Ю., Гармонин, Меломан
Награды	первая премия на конкурсе петербургского филармонического общества

• Этот род представляет собой Санкт-Петербургский дворянский род Арнольдов

Ю́рий (Гео́ргий) Ка́рлович Арно́льд (13 ноября [1 ноября] 1811, Санкт-Петербург — 20 июля [8 июля] 1898, Каракаш, близ Симферополя), псевдонимы Карло Карлини, А. Ю., Гармонин, Меломан — русский (из обрусевшей немецкой семьи) музыкальный теоретик, критик, композитор, вокальный педагог. Писал работы, читал лекции на русском и немецком языках.

Биография

Сын литератора Карла Ивановича Арнольда; брат учёного-лесовода Фёдора Карловича Арнольда; брат Ивана Карловича Арнольда - основателя школ-интернатов для глухонемых в Санкт-Петербурге и Москве. Был православного вероисповедования. Учился в Дерптском университете, по филологическому факультету; курса не кончил. В 1831 году поступил в Стародубовский кирасирский полк, чтобы участвовать в усмирении польского мятежа.
В 1838 году Арнольд вышел в отставку со службы и целиком посвятил себя музыке. Почетный член Киевского литературно-артистического общества.

Музыкой занимался с детства. Брал уроки фортепиано у А. И. Черлицкого, ученика Джона Фильда. Студентом исполнял публично фортепианный концерт Гуммеля и партию баритона в оратории Гайдна «Die Schopfung». Занимался гармонией у Леопольда Фукса, контрапунктом — у О. К. Гунке.

До 1863 г. и с начала 1890-х гг. жил в Петербурге, в 1863–71 — в Лейпциге, с 1871 — в Москве.

Композитор

В 1835 году появилось в печати первое сочинение Арнольда — романс «Вечерний звон» (Козлов) - ошибка, композитор Алябьев. В 1836 году он написал оперу «Цыганка» на либретто Александра Мундта. В 1836 году познакомился с М. И. Глинкой и дал первый свой концерт (отрывки из опера «Цыганка»).

В 1839 году Арнольд выступил на конкурсе петербургского филармонического общества с кантатой «Светлана» (текст Василия Жуковского), получившей первую премию. К выдаче премии послужило препятствием немецкое происхождение автора (конкурс был объявлен для русских композиторов); дело дошло до императора Николая I, который повелел считать Арнольда природным русским. В 1842 году были изданы в Петербурге 40 его романсов. В том же году Арнольд познакомился с приезжавшим в Петербург Ф. Листом, в защиту которого впоследствии выступал в печати. В течение 1842—1860 годов Арнольд написал (на собственное немецкое либретто) трёхактную оперу «Нидия, или Последний день Помпеи». Эта опера исполнялась в разное время в России и в Германии, но только по частям, и осталась в рукописи. В 1852 году поставлена в Петербурге оперетта Арнольда «Der Invalid», а в следующем году — оперетта «Клад, или За Богом молитва, за царем служба — не пропадают»; впоследствии Арнольд написал к ней другой текст и переименовал в «Ночь на Ивана Купала». В 1860 году Арнольд написал увертюру к «Борису Годунову» Пушкина, в ней сказалось подражание Глинке. Она была исполнена за границей, и в 1897 году, под управлением автора, в одном из концертов Русского музыкального общества. В русском стиле написаны «Русская баллада» и «Как у всех-то людей» (слова Льва Мея).

Большая часть музыкальных сочинений Арнольда осталась не изданной. Как композитор Арнольд не обнаруживал яркой индивидуальности и находился под сильным влиянием немецких классиков, с одной стороны, и Глинки — с другой. Арнольд — автор «Литургию св. Иоанна Златоуста» (была напечатана в приложении к журналу «Музыка и пение»).

В 1892—1893 годах издал свои «Воспоминания», охватывающие период времени с 1815 по 1875 годы и имеющие значение для истории быта и музыки в России. Арнольд работал над осуществлением идеи «амплификатора» — механического приспособления к фортепиано, придающего звуку певучесть. «Амплификатор» должен был улучшить звучность фортепиано и придать его настрою точность и ровность тембра. Фирма Шредера построила по его указаниям инструмент, однако дальнейшего практического внедрения его идея не получила.

Музыкальная критика

В период от 1840-х до начала 1860-х годов Арнольд занимался также музыкальной критикой в «Библиотеке для чтения», «Пантеоне», «Северной пчеле» и «Сыне Отечества». Как театральный критик сотрудничал с «Музыкально-театральным вестником» (1850).

С 1863 года и по 1868 год Арнольд жил в Лейпциге. В лейпцигской «Новой музыкальной газете» (1863, № 8—15) Арнольд поместил обширную статью «Развитие русской национальной оперы» (нем. Die Entwickelung der russischen National-Oper), в которой впервые в немецкой прессе говорилось о значении Даргомыжского. В 1867—1868 годах он редактировал «Zeitschrift für Theater und Musik». В 1883 году в Лейпциге Арнольд прочел лекцию «Об основах древне-православного церковного пения». В 1889 году Арнольд опять ездил в Лейпциг, где читал лекции о русской музыке.

Работа Арнольда в качестве музыкального журналиста в значительной мере способствовала популяризации русской музыки в Европе.

Педагогическая деятельность

В 1868—1870 годах в музыкальном институте Иоганна Бувы (Грац) Арнольд преподавал музыкальную эстетику и учение о формах.

В 1870 Арнольд был приглашен в Московскую консерваторию на кафедру контрапункта, но в силу некоторых обстоятельств кафедру он не получил. По распоряжению великой княгини Елены Павловны Арнольду всё-таки дали звание профессора.

В 1871 г. в Москве Арнольд открыл общественные музыкальные классы, имевшие успех и просуществовавшие свыше 10 лет. Здесь он преподавал пение, теорию и историю музыки. Среди его учеников был известный баритон Павел Хохлов.

В 1888 году занимал в Московском университете кафедру по истории музыки, получил звание приват-доцента. Вступительная его лекция «О данных для возрождения самобытной национальной русской музыкальной школы» в значительно расширенном изложении напечатана под заглавием: «Возможно ли в музыкальном искусстве установление характеристическо-самостоятельной русской национальной школы и на каких данных должна таковая основываться» («Баян», 1888—1889).

С 1894 года почти до конца жизни Арнольд оставался в Петербурге, где давал уроки пения. По вопросом о преподавании пения Арнольд написал статью «О причинах недостатка в России хороших певцов и певиц» («Музыкальный Мир», 1883, № 8 и 9) и в последние годы жизни издавал «Теорию постановки голоса» (не законченную), в которой отстаивал метод староитальянской школы.

Среди учеников Арнольда [www.pravenc.ru/text/114702.html Дмитрий Васильевич Аллеманов], церковный композитор и теоретик музыки, автор книги «Церковные лады и гармонизация их по теории дидаскалов восточного осмогласия».

Научная деятельность

Как теоретик Арнольд известен исследованиями по русскому церковному пению. Пользовался поддержкой и советами прот. Димитрия Разумовского, свящ. Петра Преображенского, В.Ф. Одоевского, Е.Ф. Корша, М.Ю. Виельгорского. Собирая и изучая материалы ещё с 1842 года, для чего нарочно ездил в Киев и на Волгу, он издал целый ряд трудов: «Die alten Kirchenmodi historisch und akustisch entwickelt» (Лпц., 1878); «Теория древнерусского церковного и народного пения», вып. I: «Теория православного церковного пения» (М., 1880). Главный тезис этого исследования — что между нашим церковным пением и древнегреческой музыкой имеется неразрывная связь, — он защищал, между прочим, на диспуте, устроенном в Румянцевском музее Обществом любителей древнерусского искусства. Некоторые неологизмы из числа многих, которые Арнольд вводил по методу морфологической передачи греко-византийских оригиналов (например, метабола) в свои труды, много лет спустя вошли в лексикон русской (постсоветской) музыкальной науки.

Другие его труды: «Гармонизация древнерусского церковного пения» (М., 1886) ; «Применение древнеэллинской и византийской теории музыки к знаменному и столповому пению», «Общий свод правил гармонизации знаменного распева», «Гармонические начала церковных гласов», «О принципе гармонизации церковных гласов», «Die Lehre von der Tonkunst auf Grund physiologischen, asthetischen und psychologischen Gesetze», I ч., «Harmonik», т. I; «Die Grundharmonien» (Грац, 1869; по-русски); «Наука о музыке на основании эстетических и физиологических законов», т. I, «Гармония»; вышел только вып. I (М., 1875); т. II: «Die Elemente der polyphonen Bewegung» (М., 1871); т. III: «Die Discordanzen» (М., 1872); «Die absolute Tonlehre und die Klangzeichen der alten Griechen» (1874—1879).

К музыкально-теоретическим трудам Арнольд принадлежат также: «Конспект рациональной музыкальной грамматики», «О теории музыкальных звуков на основании акустических начал», а также «Теория постановки голоса» (СПб., 1898, 2 части).

Арнольд — автор двух театральных пьес — драмы «Künstlerleben» (1852; поставлена в СПб. в 1854) и трагедии «Andreas Brunau» (1855, шла с успехом в Кенигсберге и в Петербурге в 1857 году), а также поэму «Август».

Сочинения

• Die Tonkunst in Russland bis zur Einführung des abendländischen Musik- und Notensystems. Leipzig, 1867.
• Der Einfluss des Zeitgeistes auf die Entwicklung der Tonkunst. Leipzig, 1867.
• Betrachtungen über die Kunst der Darstellung in Musikdrama. Leipzig, 1867.
• Über Schulen für dramatische und musikalische Kunst. Leipzig, 1867.
• Franz Liszt’s Oratorium Die Legende von der heiligen Elisabeth und die neue Musikrichtung im Allgemeinen. Ein offener Brief an die Herren Dr. Oscar Paul und Eduard Bernsdorf. Leipzig, 1868.
• Der Freischütz: Max – Agathe – Aennchen – Kaspar; Opern-Charaktere in Bezug auf deren musikalisch-dramatische, wie dramatisch-mimische Darstellung. Leipzig, 1869.
• Наука о музыке на основании эстетических и физиологических законов. Т. I: Гармония. Вып. 1. Лекции 1-6. Авторизованный перевод с немецкого С.С. Юрьева. М.: Изд. Грейнера и Бауера, 1875.
• [www.kholopov.ru/arnold_theory.pdf Теория древне-русского церковного и народного пения на основании автентических трактатов и акустического анализа.] Вып. 1: Теория православного церковного пения вообще, по учению эллинских и византийских писателей. М.: Православное обозрение, 1880. (PDF, 10 Mb).
• Воспоминания. вып.1-3. СПб., 1892-93.
• Теория постановки голоса по методу старой итальянской школы. Вып. 1-3. СПб., 1897-98.
• Die alten Kirchenmodi, historisch und akustisch entwickelt. Leipzig, [1898].

Библиография

• Игнатьев Е. Памяти Юрия Карловича Арнольда // Иллюстрированный сборник Киевского литературно-артистического общества. Киев, 1900, с. 24-30.
• Компанейский Н. И. О связи русского церковного песнопения с византийским // РМГ. 1903. № 29-34, 37;
• Плотникова Н. Ю. К проблеме гармонизации церковных распевов в русской музыкальной теории 60-80-х годов XIX века // Сергиевские чтения-1: О русской музыке. М., 1993. С. 28-33. (Науч. тр. МГК им. П. И. Чайковского; Сб. 4)
• Lomtev D. Die Deutschen in der russischen Musikwissenschaft. Lage (Westf.), 2008, S.44-56.

Ссылки

• [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=5479 Арнольд Юрий Карлович]
• [www.pravenc.ru/text/76142.html Ю.К.Арнольд в Православной энциклопедии]
• [www.geni.com/family-tree/index/6000000011863773441 Профиль во всемирном родословном древе]
• [www.hrono.ru/dokum/1800dok/1825arn.html Арнольд. Воспоминания 14 (26) декабря 1825 г.]

Отрывок, характеризующий Арнольд, Юрий Карлович

– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.