Хохлов, Павел Акинфиевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Павел Акинфиевич Хохлов
Основная информация
Дата рождения

21 июля (2 августа) 1854(1854-08-02)

Место рождения

село Устье, Спасский уезд, Тамбовская губерния

Дата смерти

20 сентября 1919(1919-09-20) (65 лет)

Место смерти

Москва

Годы активности

1879—1886, 1889—1900

Страна

Российская империя Российская империя
РСФСР РСФСР

Профессии

оперный певец

Певческий голос

баритон

Коллективы

Большой театр, Мариинский театр

Па́вел Аки́нфиевич Хохло́в (21 июля [2 августа1854, село Устье, Тамбовская губерния[1] — 20 сентября 1919, Москва) — русский певец, баритон, солист Большого (18791886, 18891900) и Мариинского (1881 и 18871888) театров.





Биография

Происхождение, годы учёбы

Происходил из дворянской среднепоместной семьи. Его отец, Акинф Иванович Хохлов, помещик села Устье Спасского уезда, владел 145 душами крепостных. Павел, единственный ребёнок в семье, первоначально получал домашнее образование. Затем переехал в Москву, где окончил с отличием 4-ю гимназию и где в 1873 году поступил на юридический факультет Московского университета, который окончил в 1878 году.

С детства играл на фортепиано, позже — обучился игре на скрипке. В студенческие годы брал уроки пения, вначале у Ю. К. Арнольда, а затем, с 1873 по 1875, у А. Д. Кочетовой-Александровой. В 1880 ездил в Милан для совершенствования в вокальном искусстве. В Милане учился у Дж. Ронкони, Ф. Варези и Гамбоджи.

Солист Большого и Мариинского театров

19 февраля 1879 года П. А. Хохлов дебютировал на сцене Большого театра в опере «Фауст» Шарля Гуно, в партии Валентина.

Очень скоро Хохлов завоевал не только любовь публики, но и российской музыкальной элиты того времени. Известно исключительное отношение к нему П. И. Чайковского, который дал Большому театру свою оперу «Евгений Онегин» только при условии, что партию Онегина будет исполнять Хохлов. П. И. Чайковский отмечал, «что не может себе представить Онегина иначе, как в образе Хохлова». Всего Хохлов пел Онегина 138 раз.

Неизменным успехом пользовалось его выступление в роли Демона («Демон» А. Г. Рубинштейна), в которой он выступал и в Москве, и в Санкт-Петербурге, всего 132 раза.

Ф. И. Шаляпин называл Хохлова своим учителем. Им приходилось встречаться на сцене. В 1889 году в «Фаусте» Ш. Гуно Шаляпин исполнял Мефистофеля, а Хохлов — Валентина. В 1902 году, в «Евгении Онегине», когда Хохлов давал прощальный бенефис в Большом театре (в качестве гастролёра, два спектакля), вместе с ним пели Н. В. Салина, Л. В. Собинов и Ф. И. Шаляпин.

В Большом театре Павел Хохлов много лет дружил с композитором и капельмейстером Петром Андреевичем Щуровским. Позднее Щуровский даже посвятил Хохлову романс «Тебе, мой друг».

Хохлов много ездил с благотворительными концертами по России. В 1889 году с большим успехом прошли его гастроли в Праге.

В 1900 году, вследствие нездоровья, вынужден был покинуть сцену. Прощальный бенефис состоялся 18 января. В том же году Хохлову было присвоено звание «Заслуженный артист императорских театров».

После завершения выступлений

Распрощавшись со сценой, Хохлов уехал на родину, в Спасский уезд, где занялся активной деятельностью на благо общества. Он, как ранее его отец, был избран в 1903 году на должность уездного предводителя дворянства, и выполнял эти обязанности, а также обязанности председателя земского собрания и училищного совета до революционных событий 1917 года. По своим должностным обязанностям Хохлов много времени занимался вопросами школ, библиотек, состоянием дорог уезда.

Был депутатом Государственной Думы 4-го созыва (1912—1917 годы).

Сын Павла Акинфиевича Хохлова, Сергей управлял имение в селе Абашево, где у них имелся кирпичный завод. Третий сын, Георгий, был членом кружка «Трудовой помощи» при станции Торбеево.

После событий 1917 года Хохлов был вынужден уехать в Москву, где, несмотря на имеющиеся предложения о возобновлении выступлений на сцене, руководстве студии и подобным, предпочёл скромную должность контролёра Рабоче-крестьянской инспекции. В Москве ещё хорошо помнили знаменитого артиста и ему была назначена персональная пенсия.

В 1919 году Павел Акинфиевич простудился, заболел воспалением лёгких и 19 сентября умер. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

Творческий репертуар

Голос Хохлова отличался и обширным диапазоном, захватывая и теноровый регистр. Вокальные возможности позволяли певцу исполнять как баритоновые, так и басовые партии. Хохлова, с его мягким, гибким голосом, с «бархатным» тембром, задушевностью называли «поэтом звука».

Оперные партии

Хохлов выступал более, чем в тридцати операх, в его репертуаре было 17 партий в русских операх и 13 в зарубежных, в том числе:

Камерный репертуар

Камерный репертуар Хохлова составляли романсы П. И. Чайковского, М. И. Глинки, Ф. Шуберта, арии из опер, русские народные песни: «Дуняша», «Было у чечетки семь дочерей» и другие.

Напишите отзыв о статье "Хохлов, Павел Акинфиевич"

Литература

  • Дурылин С. П. А. Хохлов. 1854‒1919. — М.; Л., 1947.
  • Яковлев В. П. А. Хохлов. — М.; Л., 1950.

Источники

Отрывок, характеризующий Хохлов, Павел Акинфиевич

Он поехал почти по передней линии. Несколько всадников скакали по направлению к нему. Это были наши лейб уланы, которые расстроенными рядами возвращались из атаки. Ростов миновал их, заметил невольно одного из них в крови и поскакал дальше.
«Мне до этого дела нет!» подумал он. Не успел он проехать нескольких сот шагов после этого, как влево от него, наперерез ему, показалась на всем протяжении поля огромная масса кавалеристов на вороных лошадях, в белых блестящих мундирах, которые рысью шли прямо на него. Ростов пустил лошадь во весь скок, для того чтоб уехать с дороги от этих кавалеристов, и он бы уехал от них, ежели бы они шли всё тем же аллюром, но они всё прибавляли хода, так что некоторые лошади уже скакали. Ростову всё слышнее и слышнее становился их топот и бряцание их оружия и виднее становились их лошади, фигуры и даже лица. Это были наши кавалергарды, шедшие в атаку на французскую кавалерию, подвигавшуюся им навстречу.
Кавалергарды скакали, но еще удерживая лошадей. Ростов уже видел их лица и услышал команду: «марш, марш!» произнесенную офицером, выпустившим во весь мах свою кровную лошадь. Ростов, опасаясь быть раздавленным или завлеченным в атаку на французов, скакал вдоль фронта, что было мочи у его лошади, и всё таки не успел миновать их.
Крайний кавалергард, огромный ростом рябой мужчина, злобно нахмурился, увидав перед собой Ростова, с которым он неминуемо должен был столкнуться. Этот кавалергард непременно сбил бы с ног Ростова с его Бедуином (Ростов сам себе казался таким маленьким и слабеньким в сравнении с этими громадными людьми и лошадьми), ежели бы он не догадался взмахнуть нагайкой в глаза кавалергардовой лошади. Вороная, тяжелая, пятивершковая лошадь шарахнулась, приложив уши; но рябой кавалергард всадил ей с размаху в бока огромные шпоры, и лошадь, взмахнув хвостом и вытянув шею, понеслась еще быстрее. Едва кавалергарды миновали Ростова, как он услыхал их крик: «Ура!» и оглянувшись увидал, что передние ряды их смешивались с чужими, вероятно французскими, кавалеристами в красных эполетах. Дальше нельзя было ничего видеть, потому что тотчас же после этого откуда то стали стрелять пушки, и всё застлалось дымом.
В ту минуту как кавалергарды, миновав его, скрылись в дыму, Ростов колебался, скакать ли ему за ними или ехать туда, куда ему нужно было. Это была та блестящая атака кавалергардов, которой удивлялись сами французы. Ростову страшно было слышать потом, что из всей этой массы огромных красавцев людей, из всех этих блестящих, на тысячных лошадях, богачей юношей, офицеров и юнкеров, проскакавших мимо его, после атаки осталось только осьмнадцать человек.
«Что мне завидовать, мое не уйдет, и я сейчас, может быть, увижу государя!» подумал Ростов и поскакал дальше.
Поровнявшись с гвардейской пехотой, он заметил, что чрез нее и около нее летали ядры, не столько потому, что он слышал звук ядер, сколько потому, что на лицах солдат он увидал беспокойство и на лицах офицеров – неестественную, воинственную торжественность.
Проезжая позади одной из линий пехотных гвардейских полков, он услыхал голос, назвавший его по имени.
– Ростов!
– Что? – откликнулся он, не узнавая Бориса.
– Каково? в первую линию попали! Наш полк в атаку ходил! – сказал Борис, улыбаясь той счастливой улыбкой, которая бывает у молодых людей, в первый раз побывавших в огне.
Ростов остановился.
– Вот как! – сказал он. – Ну что?
– Отбили! – оживленно сказал Борис, сделавшийся болтливым. – Ты можешь себе представить?
И Борис стал рассказывать, каким образом гвардия, ставши на место и увидав перед собой войска, приняла их за австрийцев и вдруг по ядрам, пущенным из этих войск, узнала, что она в первой линии, и неожиданно должна была вступить в дело. Ростов, не дослушав Бориса, тронул свою лошадь.
– Ты куда? – спросил Борис.
– К его величеству с поручением.
– Вот он! – сказал Борис, которому послышалось, что Ростову нужно было его высочество, вместо его величества.
И он указал ему на великого князя, который в ста шагах от них, в каске и в кавалергардском колете, с своими поднятыми плечами и нахмуренными бровями, что то кричал австрийскому белому и бледному офицеру.
– Да ведь это великий князь, а мне к главнокомандующему или к государю, – сказал Ростов и тронул было лошадь.
– Граф, граф! – кричал Берг, такой же оживленный, как и Борис, подбегая с другой стороны, – граф, я в правую руку ранен (говорил он, показывая кисть руки, окровавленную, обвязанную носовым платком) и остался во фронте. Граф, держу шпагу в левой руке: в нашей породе фон Бергов, граф, все были рыцари.
Берг еще что то говорил, но Ростов, не дослушав его, уже поехал дальше.
Проехав гвардию и пустой промежуток, Ростов, для того чтобы не попасть опять в первую линию, как он попал под атаку кавалергардов, поехал по линии резервов, далеко объезжая то место, где слышалась самая жаркая стрельба и канонада. Вдруг впереди себя и позади наших войск, в таком месте, где он никак не мог предполагать неприятеля, он услыхал близкую ружейную стрельбу.
«Что это может быть? – подумал Ростов. – Неприятель в тылу наших войск? Не может быть, – подумал Ростов, и ужас страха за себя и за исход всего сражения вдруг нашел на него. – Что бы это ни было, однако, – подумал он, – теперь уже нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь, и ежели всё погибло, то и мое дело погибнуть со всеми вместе».
Дурное предчувствие, нашедшее вдруг на Ростова, подтверждалось всё более и более, чем дальше он въезжал в занятое толпами разнородных войск пространство, находящееся за деревнею Працом.
– Что такое? Что такое? По ком стреляют? Кто стреляет? – спрашивал Ростов, ровняясь с русскими и австрийскими солдатами, бежавшими перемешанными толпами наперерез его дороги.
– А чорт их знает? Всех побил! Пропадай всё! – отвечали ему по русски, по немецки и по чешски толпы бегущих и непонимавших точно так же, как и он, того, что тут делалось.
– Бей немцев! – кричал один.
– А чорт их дери, – изменников.
– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.
«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.


Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.