Арсанов, Ваха Хамидович

Ваха Арсанов
Дата рождения	1 января 1958(1958-01-01)
Место рождения	Наурский район, Чечня
Дата смерти	15 мая 2005(2005-05-15) (47 лет)
Место смерти	Грозный, Чеченская Республика, Россия
Принадлежность	СССР СССР Чеченская Республика Ичкерия Чеченская Республика Ичкерия
Годы службы	1994 — 2005
Звание	Дивизионный генерал (ЧРИ)
Командовал	«Северо-Западный фронт ВС ЧРИ»
Сражения/войны	Первая чеченская война: Штурм Грозного (март 1996) Штурм Грозного (август 1996) Вторая чеченская война
Награды и премии	Наградное оружие

Ва́ха Хами́дович Арса́нов (1 января 1958 — 15 мая 2005) — чеченский сепаратист и полевой командир, активный участник чеченского конфликта в 1990-е — 2000-е годы, один из высокопоставленных руководителей самопровозглашённой Чеченской Республики Ичкерия — принимал участие в создании Национальной гвардии Ичкерии и занимал пост вице-президента Ичкерии.

Ранняя биография

Родился в 1958 году в станице Наурская Наурского района ЧИАССР. Представитель тейпа Хал-Килой. После окончания школы некоторое время работал шофёром, позже в местном управлении ГАИ Чечено-Ингушской АССР, где дослужился до звания капитана милиции.

Осенью 1991 года во время противостояния республиканских властей и оппозиционного им Общенационального конгресса чеченского народа поддержал действия конгресса. С избранием Джохара Дудаева Президентом ЧРИ Арсанов избран депутатом Парламента республики, вошёл в состав комиссии по контролю за торговлей нефтепродуктами.

В годы военных кампаний

С началом боевых действий на территории Чеченской Республики участвовал в сопротивлении Вооружённым Силам России. Был назначен командующим вооружёнными подразделениями Северо-Западного фронта Вооружённых сил Ичкерии. На протяжении зимы 1994 — весны 1995 года отрядам боевиков под его руководством удалось осуществить ряд крупных боевых операций в центральной части Аргунского ущелья, в частности, по разгрому подразделений Вооружённых Сил России у посёлка Долинский под Грозным, успешной обороне станицы Петропавловская в районе Горагорска и захвату Аргуна во время очередного этапа мирных переговоров весной 1995 года. Активно участвовал в нападении на Грозный в марте 1996 года, являлся одним из разработчиков операции штурма города в августе того же года. После заключения Хасавюртовских соглашений летом 1996 года назначен комендантом Старопромысловского района Грозного. Одним из первых распоряжений Арсанова в этой должности стал приказ открыть коридор для окружённых в Старопромысловской комендатуре российских военных частей на условиях полной сдачи ими оружия и немедленного отбытия из города. В начале декабря 1996 года был выдвинут в качестве кандидата на пост президента Чечни Партией национальной независимости, тогда же заключил соглашение с Асланом Масхадовым, став в паре с ним кандидатом в вице-президенты самопровозглашённой республики Ичкерия.

Вице-президент Ичкерии

Позднее при Аслане Масхадове занимал пост вице-президента ЧРИ.

Вторая чеченская война

Известно, что незадолго до начала вторжения боевиков в Дагестан в начале августа 1999 года никак себя не проявил и от ведения активных боевых действий воздержался. Более того, по некоторым сведениям, в этот период вице-президент вообще покинул территорию Чечни и переправился в соседнюю Грузию, где намеревался пройти курс лечения в связи с обострившимися заболеваниями позвоночника. Несмотря на наличие серьёзных противоречий с Президентом ЧРИ А. Масхадовым, с началом контртеррористической операции осенью 1999 года его отряды приняли участие в боевых действиях против Объединённой группировки федеральных войск в составе сил сопротивления, хотя личное участие в конфликте Арсанов открыто не афишировал. В связи с этим фактом заместитель министра иностранных дел ЧРИ Усман Ферзаули в ноябре 1999 года распространил официальное заявление руководства сепаратистов о том что, Арсанов банально скрылся от начавшейся войны и фактически самоустранился от исполнения непосредственных обязанностей. Хотя впоследствии, по мере продвижения групп Вооружённых Сил России вглубь Чечни, на сетевых ресурсах сепаратистов всё чаще сообщалось, что накануне войны Ваха Арсанов не бежал, а выехал за границу «с особым заданием от Президента Ичкерии». Очевидно, в январе 2004 года «задание» закончилось, поскольку с этого периода вице-президент Ичкерии прервал всякие контакты с журналистами и был вынужден длительное время скрываться на конспиративных квартирах в Грозном. Хотя немногим раньше, в декабре 2001 года Масхадов специальным указом вновь уволил своего заместителя, лишил звания дивизионного генерала и наград за самовольный отъезд из Чечни.

Представители командования группировки федеральных сил в Чечне достаточно упорно объявляли о его гибели на протяжении февраля 2000 года и даже называли предположительное место его захоронения в Шатое, но все подобные сообщения были категорически отвергнуты сотрудниками военной разведки.

В январе 2002 года Масхадов попытался дистанцироваться от своих соратников и назвал Арсанова наряду с Зелимханом Яндарбиевым, Мовлади Удуговым, Шамилем Басаевым «виновниками трагедии, которую пережила Ичкерия в последние годы».

Амир Имарата Кавказ Докку Умаров вспоминал, что в 2002 году Арсанов вместе с Гелаевым и Межидовым Абдул-Маликом отказались принести байат (присягу) Аслану Масхадову: «Главным выступающим был Хамзат Гелаев, который сказал, что мы воюем за республику, за Ичкерию, а не за Шариат, не за исламское государство». После долгих переговоров они дали байат Шамилю Басаеву (как военному амиру).

На протяжении активной фазы контртеррористической фазы операции в Чечне Арсанов несколько раз предлагал свою кандидатуру в качестве посредника между представителями умеренных сепаратистов и Москвой, однако официальные лица России от контактов с ним воздерживались. Кроме того, Арсанов неоднократно заявлял, что имеет легитимное право на ведение переговоров по мирному урегулированию в Чечне и способен заменить Масхадова, если российские представители откажутся от взаимодействия с ним по этому вопросу. По сведениям издания «КоммерсантЪ», весной 2003 года, после объявленной Ахматом Кадыровым амнистии, гарантировавшей сложившим оружие боевикам прекращение уголовного преследования, представители региональной власти сумели выйти на связь с бывшим вице-президентом Ичкерии. В ответ на предложение амнистии Ваха Арсанов якобы сообщил официальным лицам из администрации Президента Чечни, что он не сложит оружие под гарантии личной безопасности и не намерен участвовать в качестве уполномоченного посредника на переговорах между сложившимися в Чечне органами исполнительной власти во главе с Ахматом Кадыровым и лидерами сопротивления.

Гибель

Согласно официальной версии, Ваха Арсанов был убит 15 мая 2005 года в ходе проведения специальной операции в пригороде Старопромысловского района Грозного [lenta.ru/news/2005/05/15/arsanov/]. По словам заместителя министра внутренних дел по Чечне Султана Сатуева, накануне ночью в посёлке Иваново в ходе проведения операции по пресечению деятельности НВФ в заброшенном доме № 33 была блокирована группа вооружённых лиц. После непродолжительных переговоров, отказавшись от предложения сложить оружие, находившиеся в доме боевики оказали вооружённое сопротивление сотрудникам милиции, но были уничтожены ответным огнём. В ходе визуального контроля места происшествия сотрудниками полка ППС специального назначения № 2 имени Ахмата Кадырова было изъято несколько единиц стрелкового оружия и патронов к ним, которые ранее были похищены со складов МВД Ингушетии во время нападения боевиков на республику 22 июня 2004 года. Позднее при идентификации самих тел у одного из четырёх погибших, первично опознанного как Ваха Арсанов, был обнаружен паспорт на имя Абдуллы Хамидова, выданный ранее одним из районных отделов милиции Грозного. Таким образом, с точки зрения официальных лиц, с вице-президентом Ичкерии банально не смогли договориться на предмет его добровольной сдачи, что и стало причиной его гибели в ходе спецоперации.

Альтернативные версии гибели

В ряде СМИ вскоре после известий о ликвидации бывшего вице-президента ЧРИ появились и альтернативные версии его гибели. Так, источники в правоохранительных органах Чечни утверждали, что проведённая в посёлке Иваново спецоперация была тщательно спланирована представителями федеральных силовых структур совместно с чеченскими силами правопорядка и не носила характер случайной акции. По их словам, произошедшая ликвидация Арсанова стала результатом заранее подготовленных контртеррористических мероприятий, которые велись в республике с начала весны и изначально имели целью поимку полевого командира. Касаемо обстоятельств ночного боя, сообщалось, что ещё за три дня до штурма за домом как за местом предполагаемого укрытия боевиков было установлено оперативное наблюдение.

Оценки произошедшего представителями самопровозглашённой ЧРИ

Реакция представителей сепаратистского движения на новости об уничтожении вице-президента Ичкерии была неоднозначной.

• Исполняющий обязанности председателя Парламента ЧРИ Селим Башаев заявил, что не располагает подлинными свидетельствами гибели Арсанова, добавив при этом, что если сообщения подтвердятся, то имеет смысл говорить о «хорошо организованном преступлении», поскольку «силовые структуры стремятся ликвидировать всех лиц, представляющих легитимное руководство Ичкерии», с тем чтобы неудобная для российских властей тема переговоров с представителями ЧРИ не поднималась более на встречах с европейскими политиками.
• Спецпредставитель президента ЧРИ Ахмед Закаев распространил заявление, в котором не подтверждается, но и не опровергается факт гибели Арсанова. При этом Закаев также не исключил «самый трагический вариант произошедшего». По его версии, Арсанов был задержан бойцами республиканского ОМОНа в середине января 2005 года в посёлке Черноречье на западной окраине Грозного и до недавнего времени содержался в селении Центорой, где сотрудники охраны первого вице-премьера Правительства Чечни Рамзана Кадырова пытались склонить его к сотрудничеству, в частности, к участию в расширенном заседании круглого стола по проблемам Чечни, прошедшего в Страсбуре по инициативе Совета Европы. Закаев предположил, что причиной возможной гибели высокопоставленного представителя Ичкерии стал отказ от такого сотрудничества.
• Представитель чеченской диаспоры в Москве Саламбек Маигов заявил радиостанции «Эхо Москвы», что факт задержания вице-президента Ичкерии никаким образом не повлияет на развитие событий внутри Чечни. Согласно его словам, находясь на свободе, Арсанов «все эти годы не принимал никакого участия в военно-политических процессах на территории Чечни и не играл абсолютно никакой роли».

Интересные факты

• Имел «Стечкин», инкрустированный золотом и бриллиантами. На рукоятке — герб Ичкерии, на стволе дарственная надпись: «командующему северо-западным фронтом Вахи Арсанову». Подпись: «президент Джохар Дудаев». Дата: «декабрь 1995 года».
• В своей статье об истории чеченского телевидения журналист «ИД Коммерсант» Муса Мурадов упоминал следующий случай:

Порой в эфир попадали просто сенсационные вещи. Так, однажды зрители стали свидетелями состоявшегося на каком-то правительственном совещании диалога между Зелимханом Яндарбиевым и вице-президентом Ичкерии Вахой Арсановым. Речь зашла о похищенных иностранцах. Яндарбиев, обиженный на команду Аслана Масхадова за проигранные президентские выборы, заметил, что похищениями занимаются люди Вахи Арсанова. «Да, эти иностранцы у меня»,— неожиданно признался Ваха Арсанов. И добавил, обращаясь лично к Зелимхану Яндарбиеву: «А ты попробуй-ка забери их у меня!» Председательствующий на заседании президент Чечни Аслан Масхадов вмешиваться в спор не стал.

Отрывок, характеризующий Арсанов, Ваха Хамидович

Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)