Арсеньев, Сергей Васильевич

Серге́й Васи́льевич Арсе́ньев (1 апреля 1854 — 1922, Москва) — русский дипломат, генеральный консул в Швеции, чрезвычайный посланник в Норвегии. Один из членов-учредителей Императорского Православного Палестинского Общества.

Биография

Сын действительного тайного советника Василия Сергеевича Арсеньева (1829—1915) и княжны Наталии Юрьевны Долгорукой (1830—1902)

Учился в 1-й Московской гимназии (1868—1872), затем окончил лицей в память цесаревича Николая (1874) и университетский курс в лицее со степенью кандидата прав (1877).

В 1877—1878 годах служил унтер-офицером в лейб-гвардии Преображенском полку. Затем служил в комиссии для принятия прошений, на Высочайшее имя приносимых (1878—1880). Окончил Санкт-Петербургский археологический институт с серебряной медалью (1880).

Чины: коллежский асессор (1881), коллежский советник (1891), статский советник (1892), камергер (1893), действительный статский советник (1902).

В 1882 году стал членом-учредителем ИППО, в 1892 был избран его почётным членом. В 1896 году участвовал въезде императорских величеств в Москву для священного коронования и был во время коронования в соборе дежурным камергером при несении шлейфа порфиры Александры Федоровны.

Занимал посты: первого секретаря генерального консульства в Восточной Румелии (1880), поверенного в делах в Румелии (1881), первого секретаря дипломатического агентства в Болгарии (1882), поверенного в делах в Болгарии (1882—1883), второго секретаря посольства в Берлине (1883-1886), первого секретаря миссии в Швеции (1886—1891), поверенного в делах в Швеции (1888-1891), генерального консула в Иерусалиме (1891—1897), генерального консула в Стокгольме (1897—1900), министра-резидента при дворе Великого герцога Ольденбургского и Сенате вольных ганзеатических городов Гамбурга и Любека (1900—1910), чрезвычайного посланника и полномочного министра в Черногории (1910-1912) и при дворе короля Норвегии (1912—1914). Состоял на дипломатической службе вплоть до Февральской революции.

С ноября 1919 года сотрудничал в Румянцевском музее, служил помощником заведующего отделом славяноведения. 2 января 1920 был арестован с женой и дочерью Верой, 26 февраля — освобожден с женой.

Скончался в 1922 году в Москве.

Семья

Был женат на Екатерине Васильевне Шеншиной, помещице Данковского уезда (1858—1938). Их дети:

• Василий (1883—1948), чиновник, псковский вице-губернатор, генеалог.
• Николай (1888—1977), известный философ, историк религии и культуры.
• Юрий (1890—1970), участник Первой мировой войны и Гражданской войны в составе Северо-Западной армии. В эмиграции — переводчик ООН, член НТС, сотрудник радио «Свобода».
• Сергей (1895), умер в младенчестве.
• Наталья (1884—?)
• Вера Сергеевна (1893—1952), в замужестве Гагарина. Служила в главном архиве МИДа, после революции несколько раз арестовывалась, затем — в эмиграции.
• Анна (1897—1942)

Воспоминания современников

Н.С. Арсеньев писал об отце:

Мой отец всю жизнь оставался верен своей любви к науке. Он был большой знаток, большой ученый в области русской, славянской и византийской истории, страстно увлекался раскопками — особенно античных надписей и барельефов на Балканах и в Палестине...Особенно интересовался он теми областями истории, где древняя Русь соприкасалась с Западом и Византией: его увлекал варяжский вопрос, сношения Руси со скандинавскими странами, древние норвежские саги, также древние сношения Новгорода с Готландом и с Ганзой, борьба славян с германцами в Чехии, Моравии, Мекленбурге, также эпоха переселения народов, особенно остготы в Италии, и Византия, и влияние византийской культуры как на славян, так и на развитие итальянского искусства. Кроме того, он интересовался историей и культурой тех стран, где он бывал в связи со своей дипломатической службой: германским средневековьем (и особенно воздействием на него Византийского Востока), историей крестовых походов, историей Греции и Малой Азии, археологическими открытиями в странах средиземноморского бассейна. У него составилась первоклассная тысячетомная библиотека, особенно по истории России, Восточной Европы, Византии и древнего мира, нумизматике, археологии, с рядом очень ценных и даже редких изданий.

Награды

• Орден Святой Анны 2-й степени (1897);
• Орден Святого Владимира 3-й степени (1905);
• Орден Святого Станислава 1-й степени (1909);
• Высочайшее благоволение (1911);
• Орден Святой Анны 1-й степени (1913).

• Медаль «В память царствования императора Александра III»;
• Медаль «В память 300-летия царствования дома Романовых» (1913).

Иностранные:

• турецкий орден Османие 3-й степени (1881);
• болгарский орден Святого Александра 3-й степени (1883);
• прусский орден Короны 3-й степени (1886);
• шведский орден Полярной звезды, кавалерский крест (1891);
• сербский орден Святого Саввы 2-й степени со звездой (1894);
• иерусалимский Крест с частицей Животворящего Древа (1894);
• бухарский орден Золотой звезды 1-й степени (1894);
• греческий орден Спасителя, командорский крест (1896);
• турецкий орден Меджидие 2-й степени со звездой (1897);
• шведский Орден Вазы, командорский крест 1-й степени (1900);
• ольденбургский династический орден Заслуг герцога Петра Фридриха Людвига, большой крест (1901);
• черногорский орден Князя Даниила I 1-й степени (1910).

Библиография

• Арсеньев С.В. Древности острова Готланда. — Санкт-Петербург: тип. Имп. Акад. наук, 1891.
• Арсеньев С.В. Русские дворянские роды в Швеции. — Москва: т-во «Печатня С.П. Яковлева», 1899.

Источники

• В. С. Арсеньев. Род дворян Арсеньевых 1389 г.-1901 г. Издание М.Т. Яблочкова. Москва, 1901 год. СС. 91-93
• Список гражданским чинам первых четырёх классов. — Пг., 1914. — СС. 346-347
• [pkk.memo.ru/page%202/KNIGA/Ap.html#p.37 Анкеты, письма, заявления политзаключенных в Московский Политический Красный Крест и Помощь политзаключенным, во ВЦИК, ВЧК-ОГПУ-НКВД]

Отрывок, характеризующий Арсеньев, Сергей Васильевич

3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.
Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.
Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.
Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.
– Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцом знаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый, – обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия, как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил: пожаловали!
Раздались звонки; старшины бросились вперед; разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей залы.
В дверях передней показался Багратион, без шляпы и шпаги, которые он, по клубному обычаю, оставил у швейцара. Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с русскими и иностранными орденами и с георгиевской звездой на левой стороне груди. Он видимо сейчас, перед обедом, подстриг волосы и бакенбарды, что невыгодно изменяло его физиономию. На лице его было что то наивно праздничное, дававшее, в соединении с его твердыми, мужественными чертами, даже несколько комическое выражение его лицу. Беклешов и Федор Петрович Уваров, приехавшие с ним вместе, остановились в дверях, желая, чтобы он, как главный гость, прошел вперед их. Багратион смешался, не желая воспользоваться их учтивостью; произошла остановка в дверях, и наконец Багратион всё таки прошел вперед. Он шел, не зная куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене. Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов о радости видеть столь дорогого гостя, и недождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную. В дверях гостиной не было возможности пройти от столпившихся членов и гостей, давивших друг друга и через плечи друг друга старавшихся, как редкого зверя, рассмотреть Багратиона. Граф Илья Андреич, энергичнее всех, смеясь и приговаривая: – пусти, mon cher, пусти, пусти, – протолкал толпу, провел гостей в гостиную и посадил на средний диван. Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших. Граф Илья Андреич, проталкиваясь опять через толпу, вышел из гостиной и с другим старшиной через минуту явился, неся большое серебряное блюдо, которое он поднес князю Багратиону. На блюде лежали сочиненные и напечатанные в честь героя стихи. Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион решительно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до вечера и так итти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», как будто сказал Багратион и устремив усталые глаза на бумагу, стал читать с сосредоточенным и серьезным видом. Сам сочинитель взял стихи и стал читать. Князь Багратион склонил голову и слушал.
«Славь Александра век
И охраняй нам Тита на престоле,
Будь купно страшный вождь и добрый человек,
Рифей в отечестве а Цесарь в бранном поле.
Да счастливый Наполеон,
Познав чрез опыты, каков Багратион,
Не смеет утруждать Алкидов русских боле…»
Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом. Все встали, чувствуя, что обед был важнее стихов, и опять Багратион впереди всех пошел к столу. На первом месте, между двух Александров – Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: 300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже.