Берёзкин, Григорий Соломонович
Поделись знанием:
Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
| Григо́рий Соломо́нович Берёзкин | |||
 | |||
| Дата рождения: | |||
|---|---|---|---|
| Место рождения: |
Могилёв (ныне — Белоруссия) | ||
| Дата смерти: | |||
| Место смерти: | |||
| Гражданство: | |||
| Род деятельности: | |||
| Язык произведений: | |||
| Дебют: |
1935 | ||
| Награды: |
| ||
Григо́рий (Гирш) Соломо́нович Берёзкин (белор. Рыго́р Саламо́навіч Бяро́зкін; 3 июля 1918, Могилёв — 1 декабря 1981, Минск) — белорусский советский литературный критик, литературовед. Писал на идише и на белорусском языке. Член Союза писателей СССР (1939).
Содержание
Биография
Родился в Могилёве в семье служащего.
Учился на рабфаке, на литературном факультете Минского педагогического института имени М. Горького (1936—1938). В 1938 году работал заведующим отдела критики в редакции журнала «Полымя рэвалюцыі», затем — литературным консультантом в кабинете молодого автора при Союзе писателей Белорусской ССР (1938—1939), заведующим отдела критики газеты «Літаратура і мастацтва» (1939—1941).
В апреле 1941 года был арестован вместе с Эли Каганом и Зеликом Аксельродом. 26 июня сотрудники НКВД вывезли в лес заключенных, где расстреляли всех политических. Каган уцелел потому, что его приняли за уголовника, а Берёзкин бежал в момент расстрела, Аксельрод был убит[1].
Позднее Берёзкин прибыл в Могилёв, где подал заявление на вступление в ряды РККА. Участник Великой Отечественной войны. Принял участие в боях под Сталинградом, на Курской дуге, под Киевом, в Карпатах, на Сандормирском плацдарме, при освобождении Праги. Был ранен.
В июле 1949 года было репрессирован вторично, отбывал наказание в лагерях Казахстана и Сибири. Был освобождён в ноябре 1955 года, реабилитирован в июле 1956 года.
В 1956—1967 годах заведующий отделом критики и поэзии в журнале «Нёман» (до 1960 года «Советская Отчизна»). В 1967—1969 годах — заведующий отделом литературы редакции газеты «Літаратура і мастацтва», в 1970—1975 годах — литературный сотрудник бюллетеня «Помнiкi гiсторыi i культуры Беларусi»[2].
Библиография
Начал публиковаться в 1935 году.
- Бярозкін, Р. С. Паэзія праўды / Р. С. Бярозкін. — Мінск : Дзяржвыд БССР, 1958. — 361 с.
- Берёзкин, Г. С. Аркадий Кулешов : критико-биографический очерк / Г. С. Берёзкин. — Москва : Советский писатель, 1960. — 154 с.
- Бярозкін, Р. С. Спадарожніца часу : Артыкулы аб паэзіі / Р. С. Бярозкін. — Мінск : Дзяржвыд БССР, 1961. — 283 с.
- Бярозкін, Р. С. Свет Купалы : Думкі і назіранні / Р. С. Бярозкін. — Мінск : Беларусь, 1965. — 304 с.
- Бярозкін, Р. С. Пімен Панчанка : Крытычна-біяграфічны нарыс / Р. С. Бярозкін. — Мінск : Беларусь, 1968. — 231 с.
- Бярозкін, Р. С. Постаці : артыкулы пра паэтаў / Р. С. Бярозкін. — Мінск : Беларусь, 1971. — 308 с.
- Бярозкін, Р. С. Кніга пра паэзію : выбранае / Р. С. Бярозкін. — Мінск : Мастацкая літаратура, 1974. — 444 с.
- Бярозкін, Р. С. Звенні : творчая індывідуальнасць і ўзаемадзеянне літаратур : нарысы / Р. С. Бярозкін. — Мінск : Мастацкая літаратура, 1976. — 382 с.
- Бярозкін, Р. С. Аркадзь Куляшоў : нарыс жыцця і творчасці / Р. С. Бярозкін. — Мінск : Народная асвета, 1978. — 191 с.
- Бярозкін, Р. С. Свет Купалы ; Звенні : літаратурная крытыка : выбранае / Р. С. Бярозкін. — Мінск : Мастацкая літаратура, 1981. — 570 с.
- Бярозкін, Р. С. Чалавек напрадвесні : Расказ пра М. Багдановіча / Р. С. Бярозкін. — Мінск : Народная асвета, 1986. — 175 с.
- Бярозкін, Р. С. Паэзія — маё жыццё : Літаратурна-крытычныя артыкулы / Р. С. Бярозкін. — Мінск : Мастацкая літаратура, 1989. — 399 с.
Напишите отзыв о статье "Берёзкин, Григорий Соломонович"
Примечания
- ↑ Релес Г. Еврейские советские писатели Белоруссии: Воспоминания / пер. с идиша М. Я. Аккермана, С. Л. Лиокумовича. — Мн.: Колас, 2006. — С. 48-49, 129. — 320 с. — 500 экз. — ISBN 985-6783-11-9.
- ↑ Рыгор Бярозкін // Беларускія пісьменнікі (1917—1990) : Даведнік / Склад. А. К. Гардзіцкі; нав. рэд. А. Л. Верабей. — Мн.: Мастацкая літаратура, 1994. — С. 83—84.
Ссылки
- [www.rujen.ru/index.php/БЕРЕЗКИН_Гирш_Соломонович Берёзкин, Григорий Соломонович] — статья из Российской еврейской энциклопедии
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Берёзкин, Григорий Соломонович
Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Категории:
- Персоналии по алфавиту
- Писатели по алфавиту
- Еврейские писатели
- Писатели Белоруссии
- Родившиеся 3 июля
- Родившиеся в 1918 году
- Родившиеся в Могилёве
- Умершие 1 декабря
- Умершие в 1981 году
- Умершие в Минске
- Кавалеры ордена Отечественной войны II степени
- Кавалеры ордена Красной Звезды
- Участники Сталинградской битвы
- Участники Курской битвы
- Члены Союза писателей СССР
- Литературоведы СССР
- Литературоведы Белоруссии
- Литературные критики Белоруссии
- Писатели на идише
- Репрессированные в СССР
- Реабилитированные в СССР
- Похороненные на Восточном кладбище Минска
