Бинди, Рози

Рози Бинди итал. Rosy Bindi<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Председатель Демократической партии
7 ноября 2009 года — 19 апреля 2013 года
Предшественник:	Романо Проди
Преемник:	Джанни Куперло
Министр семейной политики Италии
17 мая 2006 года — 6 мая 2008 года
Глава правительства:	Романо Проди
Президент:	Джорджо Наполитано
Предшественник:	Должность учреждена
Преемник:	Должность ликвидирована
Министр здравоохранения Италии
22 декабря 1999 года — 25 апреля 2000 года
Глава правительства:	Массимо Д’Алема
Президент:	Карло Адзельо Чампи
Преемник:	Умберто Веронези
21 октября 1998 года — 22 декабря 1999 года
Глава правительства:	Массимо Д’Алема
Президент:	Оскар Луиджи Скальфаро Карло Адзельо Чампи (с 18 мая 1999)
17 мая 1996 года — 21 октября 1998 года
Глава правительства:	Романо Проди
Президент:	Оскар Луиджи Скальфаро
Предшественник:	Элио Гуццанти
Депутат Палаты депутатов Италии
с 15 апреля 1994 года
Вероисповедание:	католичка
Рождение:	12 февраля 1951(1951-02-12) (73 года) Синалунга, провинция Сьена, Тоскана
Партия:	ХДП (1975-1994) ИНП (1994-2002) Маргаритка (2002-2007) ДП (с 2007)
Образование:	LUISS
Профессия:	политика
Деятельность:	политика

Розария Бинди (итал. Rosaria Bindi), более известна как Рози Бинди (итал. Rosy Bindi; род. 12 февраля 1951, Синалунга, провинция Сьена, Тоскана) — итальянский политик, министр здравоохранения (1996—2000), министр семейной политики (2006—2008), председатель Демократической партии Италии (2009—2013).

Биография

Мария Розария Бинди родилась в семье верующих католиков 12 февраля 1951 года в Синалунге (провинция Сьена, Тоскана). Окончила Международный свободный университет общественных наук Гвидо Карли в Риме (LUISS) по специальности «политология», после чего стала ассистенткой профессора Витторио Башле, известного юриста и христианско-демократического политика, преподававшего ей в университете право. С 1975 по 1980 год Рози Бинди являлась членом коммунального совета Синалунги. 12 февраля 1980 года, когда бригадистка Брагетти убила Башле несколькими выстрелами из пистолета, Бинди находилась в здании Римского университета Ла Сапиенца, где и произошла трагедия. С 1983 по 1989 год Бинди была членом Национального совета и вице-президентом Итальянского католического действия. Также являлась членом Национального совета и секретариата Итальянской народной партии, в 2007 году избрана в секретариат вновь образованной Демократической партии, получив 13,8 % голосов и заняв второе место после Вальтера Вельтрони.

7 ноября 2009 года избрана председателем Демократической партии, а 19 апреля 2013 года, в день провала кандидатуры Романо Проди на президентских выборах из-за раскола в ДП, ушла в отставку.

С 25 июля 1989 по 18 июля 1994 года являлась депутатом Европейского парламента, куда была избрана по списку Христианско-демократической партии. Входила во фракцию Европейская народная партия — Европейские демократы, с 15 января 1992 по 18 июля 1994 года возглавляла Комиссию по обращениям граждан.

Начиная с 1994 года Рози Бинди шесть раз была избрана в Палату депутатов XII—XVII созывов, где представляла сначала ИНП, затем Маргаритку и ДП (с 2007 года). С 22 октября 2013 года возглавляет Парламентскую комиссию по расследованию феномена мафий и других преступных организаций, в том числе иностранных (COMMISSIONE PARLAMENTARE DI INCHIESTA SUL FENOMENO DELLE MAFIE E SULLE ALTRE ASSOCIAZIONI CRIMINALI, ANCHE STRANIERE), именуемую в итальянской прессе «Антимафиозной комиссией».

Рози Бинди являлась министром здравоохранения в первом правительстве Проди (17 мая 1996 — 21 октября 1998), а также в первом (21 октября 1998 — 22 декабря 1999) и втором правительствах Д’Алема (22 декабря 1999 — 25 апреля 2000). Во втором правительстве Проди (17 мая 2006 — 6 мая 2008) занимала должность министра без портфеля по вопросам семейной политики.

15 апреля 2015 года в ходе Национальной ассамблеи Демократической партии по вопросу поддержки в парламенте окончательной редакции проекта нового избирательного закона «Италикум» Бинди в числе 120 представителей меньшинства в знак протеста покинула зал заседаний во время голосования (оставшиеся в зале 190 сторонников Маттео Ренци единогласно поддержали законопроект). Журналистам она заявила: «Политика — это не цинизм». 20 апреля 2015 года решением партийного руководства Бинди в числе десяти представителей оппозиционного меньшинства была выведена из состава Комиссии по конституционным вопросам Палаты депутатов.

29 мая 2015 года возглавляемая Бинди Антимафиозная комиссия опубликовала в преддверии назначенных на 31 мая региональных выборов список из 17 «неприемлемых» кандидатов (impresentabili). Четверо из них участвовали в выборах в Апулии, тринадцать — в Кампании; в списке значились среди прочих кандидат от Демократической партии на должность президента Кампании Винченцо Де Лука, а также представители партий Вперёд, Италия и Братья Италии. В тот же день комиссия исключила из списка представителя Союза Центра Баджо Иаколаре (Biagio Iacolare); премьер-министр Ренци обвинил Антимафиозную комиссию во вмешательстве в избирательный процесс, но Бинди на своей пресс-конференции отвергла эту точку зрения. Победивший с относительным большинством голосов Винченцо Де Лука 2 июня 2015 года подал заявление в прокуратуру Рима, обвинив Бинди в диффамации, нарушении избирательных прав и злоупотреблении служебным положением.

Личная жизнь

Бинди незамужем, но, по её словам, в неё были влюблены в разное время несколько человек, с одним из них она состояла в близких отношениях («он так нравился моей бабушке!»). В день голосования за доверие второму правительству Проди 23 мая 2006 года представитель Национального альянса Маурицио Зайя заявил, что «Бинди, будучи лесбиянкой, не может быть министром по делам семьи». Рози ответила: «Я бы не имела ничего против того, чтобы меня называли гомосексуальной, если бы я была такой». Известны также случаи неоднозначных замечаний в её адрес, в том числе со стороны правого политика Франческо Стораче («она даже не женщина») и Сильвио Берлускони, который публично отзывался о Бинди как о женщине умной более, чем красивой. Последнему она ответила: «Io non sono una donna a sua disposizione» (Я — не одна из женщин в его распоряжении).

Ссылки

• [www.facebook.com/Rosi-Bindi-193947150635088/timeline/ Rosi Bindi] (итал.). Facebook. Проверено 3 марта 2016.
• [twitter.com/rosy_bindi Rosy Bindi] (итал.). Twitter. Проверено 3 марта 2016.
• [www.treccani.it/enciclopedia/rosy-bindi/ Bindi, Rosy] (итал.). Enciclopedie on line. Treccani. Проверено 13 марта 2015.

Отрывок, характеризующий Бинди, Рози

После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.