Бланк, Рувим Маркович

Рувим Маркович Бланк
Дата рождения:	11 ноября 1866(1866-11-11)
Место рождения:	Кишинёв Бессарабской области
Дата смерти:	3 апреля 1954(1954-04-03) (87 лет)
Место смерти:	Нью-Йорк
Страна:	Российская империя
Учёная степень:	Доктор химических наук
Альма-матер:	Цюрихский университет

Рувим Маркович (Мордкович) Бланк (Rubin, Ruben, Reuben Blank; 11 ноября 1866, Кишинёв Бессарабской области — 3 апреля 1954, Нью-Йорк) — российский химик, экономист, публицист и редактор, общественный деятель. Доктор естественных наук.

Биография

Рувим Маркович Бланк родился в Кишинёве в еврейской купеческой (2-й гильдии) семье. В 1884 году был арестован за участие в молодёжном революционном кружке, обвинён в гектографическом распространении нелегальной литературы и в следующем году выслан в Красный Яр Астраханской губернии сроком на 3 года. После ссылки возвратился в Кишинёв, в 1889 году поступил в Цюрихский университет. В 1893—1895 годах учился на химическом отделении Берлинского университета. Участвовал в работе «Фонда вольной русской прессы», был членом «Общества взаимопомощи», организованного русскими студентами в Берлине.

Степень доктора философии получил в Берлинском университете в 1895 году (за диссертацию о бензолмалиновой и метахлорбензолмалиновой кислотах и их стереохимических свойствах), с 1896 года совершенствовался в Парижском и Брюссельском университетах, затем вернулся в Германию. В 1896 году разработал новый, основанный на стереохимических свойствах малиновых кислот способ искусственного приготовления краски индиго (синтез индиго путём нагревания этиланилидомалоната с образованием индоксиловой кислоты, синтез Бланка); описал новый метод конденсации оксималоновых эфиров с синтезом этилентетракарбоксилата (путём воздействия карбоната калия на раствор эфирного бромомалоната, метод Бланка-Самсона, 1899).

До 1905 года жил во Франкфурте-на-Майне и Берлине, занимался еврейской общественной деятельностью под эгидой Hilfsverein der Deutschen Juden, организацией по­мощи жертвам Кишиневского погрома, входил в редколлегию информационного органа «Russische Korrespondenz», публиковал публицистические материалы экономического и социологического характера как на русском (журнал «Освобождение»), так и на немецком языках. С 1905 года был сотрудником редакции газеты «Наша Жизнь» в Санкт-Петербурге, с 1906 года — редактор этой газеты, затем — пришедшей ей на смену газеты «Товарищ». В 1909 году совместно с профессором М. М. Ковалевским основал политический, экономический, научный и литературный еженедельник «Запросы Жизни», был его редактором (1909—1912).

В конце ноября 1914 года покинул Санкт-Петербург, в годы Первой мировой войны был посланником Объединённого комитета еврейских политических организаций в Лондоне, Париже и Нью-Йорке. В мае 1917 года вернулся в Петроград, но после Октябрьской революции (11 марта 1918 года) вновь выехал в Лондон, затем во Францию, оттуда в Германию, где был активен в эмигрантских общественных организациях. Был членом Заграничного комитета Трудовой народно-социалистической партии, в 1919 году стал создателем Комитета помощи русским писателям и учёным во Франции (впоследствии его секретарь и казначей), в 1920 году избирался в Комитет Российского общества Лиги народов, в 1921 году в Берлине возглавил Русский общественный комитет по организации помощи голодающим в России, в 1922 году — Комитет помощи голодающему еврейскому населению России и Украины. 20 января 1923 года был избран председателем Берлинского Комитета Общества помощи политическим заключённым и ссыльным в России. В 1920—1924 годах — редактор еженедельника «Еврейская трибуна».

С 1927 года участвовал в деятельности Общества распространения ремесленного и земледельческого труда среди евреев (ОРТ) в Париже, был членом ревизионной комиссии Политического Красного Креста и инициативной группы Кружка русско-еврейской интеллигенции в Париже. Сотрудничал в газетах «Последние новости» и «Дни».

Автор книг на русском, французском и немецком языках — «Роль еврейского населения в экономической жизни России» (СПб, 1908), «Иуда Искариот в свете истории: Очерк результатов критического исследования исторического содержания Евангелий» (Берлин: Ватага, 1923), «Лига Наций. Её организация, её конституция, её значение для международного мира» (Берлин: Международное издательство, 1924), «Америка: Природа, население, государственное устройство, культура» (Париж: Международное издательство, 1928), «Александр Исаевич Браудо, 1864—1924» (с Л. М. Брамсоном и С. В. Познером, Париж: Издание Кружка русско-еврейской интеллигенции, 1937), «Adolf Hitler: Ses aspirations, sa politique, sa propagande et les „Protocoles des Sages de Sion“» (с предисловием П. Н. Милюкова, Париж: L. Beresniak, 1938) и других.

Книги

• Роль еврейского населения в экономической жизни России. СПб: Вестник Европы, 1908.
• Иуда Искариот в свете истории: Очерк результатов критического исследования исторического содержания Евангелий. Типография Куммер и К°. Берлин: Ватага, 1923.
• Лига Наций. Её организация, её конституция, её значение для международного мира. Берлин: Международное издательство, 1924.
• Америка: Природа, население, государственное устройство, культура. Париж: Международное издательство, 1928.
• Александр Исаевич Браудо, 1864—1924: очерки и воспоминания (с Л. М. Брамсоном и С. В. Познером). Париж: Издание Кружка русско-еврейской интеллигенции, 1937.
• Adolf Hitler: Ses aspirations, sa politique, sa propagande et les «Protocoles des Sages de Sion» (с предисловием П. Н. Милюкова). Париж: L. Beresniak, 1938.

Отрывок, характеризующий Бланк, Рувим Маркович

– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.