Бобринский, Александр Алексеевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Александр Алексеевич Бобринский
Крюгер, Франц. Портрет А. А. Бобринского. Холст, масло. 65х54.5 см. Германия. 1850
Дата рождения:

17 мая (29 мая) 1823(1823-05-29)

Дата смерти:

25 февраля 1903(1903-02-25) (79 лет)

Отец:

Бобринский, Алексей Алексеевич

Мать:

Софья Александровна Самойлова

Граф Алекса́ндр Алексе́евич Бо́бринский (18231903) — русский генеалог, обер-гофмейстер.





Биография

Из рода графов Бобринских, правнук Екатерины II, сын Алексея Алексеевича Бобринского, шталмейстера двора, от брака с графиней Софьей Александровной Самойловой.

В 1845 году окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета со степенью кандидата.

Служебная карьера

В 1869—1872 годах был санкт-петербургским губернским предводителем дворянства. В мае 1896 года присутствовал на коронационных торжествах в Москве. Имел ордена Российской империи до ордена Св. Александра Невского включительно.

Научная, культурная и общественная деятельность

Генеалог, член учредительного собрания Русского генеалогического общества (19.01.1898). Был одним из создателей в 1866 Киевской русской публичной библиотеки (ныне Национальная парламентская библиотека Украины). Был членом Попечительского совета заведений общественного призрения в Санкт-Петербурге[1].

В 1881 г. издал, под инициалами «Гр. А. В.», собранные им «Студенческие песни 1825—1855 годов». Составил и издал в 1890 г. справочную книгу: «Дворянские роды, внесённые в Общий Гербовник Всероссийской империи» (т. I — до конца XVI ст., т. II — от начала XVII ст. до 1885 г.; краткие заметки о всех родах, внесённых в Гербовник, причём роды эти расположены в том порядке, в каком они появлялись в истории).

Труды А. А. Бобринского

  • [russian-family.ru/biblioteka-genealoga/dvoryanstvo-rossii/bobrinskiy-a.-dvoryanskie-rody-vnesennye-v-obschiy-gerbovnik-vserossiyskoy-imperii.-ch.i-do-konca-xvi-stoletiya1890.html Дворянские роды, внесённые в Общий Гербовник Всероссийской империи" (т. I — до конца XVI столетия), djvu]
  • [russian-family.ru/biblioteka-genealoga/dvoryanstvo-rossii/bobrinskiy-a.-dvoryanskie-rody-vnesennye-v-obschiy-gerbovnik-vserossiyskoy-imperii.-ch.ii-ot-nach.xvii-v.-do-1885-goda.html Дворянские роды, внесённые в Общий Гербовник Всероссийской империи" (т. II — от начала XVII ст. до 1885 г.), pdf]
  • [new.runivers.ru/lib/book4313/ Дворянские роды, внесенные в Общий гербовник Всероссийской Империи (в 2 ч.)] на сайте «Руниверс»

Землевладелец

В 1900 г. А. А. Бобринскому принадлежали такие имения: 597 десятин в селе Балаклее, 2863 десятины в Балаклейском лесничестве, 52 десятины с сахарным заводом в приселке Балаклейского сахарного завода, 2506 десятин в Будянском лесничестве, 2129 десятин в экономии Владимировка, 641 десятина в селе Гричковка, 1000 десятин в селе Константиновка с водяной мельницей, 597 десятин в селе Малое Староселье, 89 десятин на хуторе Могилевка, 1521 десятина и ветряная мельница на хуторе Николаевка, 878 десятин с ветряной мельницей и кузницей на ферме Репяшно, 1509 десятин и сахарный и сахаро-рафинадный заводы в местечке Смела и при нём, 934 десятины в экономии Софиевская, 1200 десятин в лесничестве Грушковская Люка и т. д.

Семья

Жена (с 30 апреля 1850 года) — графиня Софья Андреевна Шувалова (17.07.1829—9.09.1912), фрейлина двора, дочь графа Андрея Петровича Шувалова (1802—1873) от брака с Фёклой Игнатьевной Зубовой, урождённой Валентинович (1801—1873; бывшей в первом браке за графом Зубовым). Если верить воспоминаниям А. Ф. Тютчевой, в конце 1840-х годов в очень красивую дочь графа Шувалова был влюблен принц Александр Гессен-Дармштадтский и намеревался на ней жениться, но император наложил категорический запрет на этот брак[2]. По словам статс-секретарь А. А. Половцова, графиня Бобринская была «умна, ловка, хитра, но далеко не правдива, если внимательно слушать её, то часто в самых незначительных суждениях прорываются характерные взгляды, созданные в детстве влиянием отца - царедворца в самом полном смысле слова и атмосферою зимнедворцовских коридоров и прихожих», муж же её «был прост, но в высшей степени симпатичен искренностью и благородством чувств»[3]. Софья Андреевна занималась благотворительностью, в 1878 году по её ходатайству был открыт Мариинский приют, который она возглавляла до 1903 года. За свою работу была пожалована в кавалерственные дамы ордена св. Екатерины (малого креста)[4]. В браке родились пятеро сыновей:

Напишите отзыв о статье "Бобринский, Александр Алексеевич"

Примечания

  1. Ордин К. Приложения // Попечительский совет заведений общественного призрения в С.-Петербурге. Очерк деятельности за пятьдесят лет 1828—1878. — СПб.: Типография второго отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, 1878. — С. 5. — 595 с.
  2. А. Ф. Тютчева. При дворе двух императоров. — М.: «Захаров», 2008. — 592 с.
  3. А. А. Половцов. Дневник государственного секретаря. В 2-я томах. — М.: Центрполиграф, 2005. — Т. 2. — С. 338.
  4. Придворный календарь на 1884 год. — Санкт-Петербург: Типография Р. Голике, 1883. — С. 507.

Литература

Отрывок, характеризующий Бобринский, Александр Алексеевич

Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.
Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.
– Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцом знаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый, – обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия, как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил: пожаловали!
Раздались звонки; старшины бросились вперед; разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей залы.
В дверях передней показался Багратион, без шляпы и шпаги, которые он, по клубному обычаю, оставил у швейцара. Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с русскими и иностранными орденами и с георгиевской звездой на левой стороне груди. Он видимо сейчас, перед обедом, подстриг волосы и бакенбарды, что невыгодно изменяло его физиономию. На лице его было что то наивно праздничное, дававшее, в соединении с его твердыми, мужественными чертами, даже несколько комическое выражение его лицу. Беклешов и Федор Петрович Уваров, приехавшие с ним вместе, остановились в дверях, желая, чтобы он, как главный гость, прошел вперед их. Багратион смешался, не желая воспользоваться их учтивостью; произошла остановка в дверях, и наконец Багратион всё таки прошел вперед. Он шел, не зная куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене. Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов о радости видеть столь дорогого гостя, и недождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную. В дверях гостиной не было возможности пройти от столпившихся членов и гостей, давивших друг друга и через плечи друг друга старавшихся, как редкого зверя, рассмотреть Багратиона. Граф Илья Андреич, энергичнее всех, смеясь и приговаривая: – пусти, mon cher, пусти, пусти, – протолкал толпу, провел гостей в гостиную и посадил на средний диван. Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших. Граф Илья Андреич, проталкиваясь опять через толпу, вышел из гостиной и с другим старшиной через минуту явился, неся большое серебряное блюдо, которое он поднес князю Багратиону. На блюде лежали сочиненные и напечатанные в честь героя стихи. Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион решительно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до вечера и так итти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», как будто сказал Багратион и устремив усталые глаза на бумагу, стал читать с сосредоточенным и серьезным видом. Сам сочинитель взял стихи и стал читать. Князь Багратион склонил голову и слушал.
«Славь Александра век
И охраняй нам Тита на престоле,
Будь купно страшный вождь и добрый человек,
Рифей в отечестве а Цесарь в бранном поле.
Да счастливый Наполеон,
Познав чрез опыты, каков Багратион,
Не смеет утруждать Алкидов русских боле…»
Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом. Все встали, чувствуя, что обед был важнее стихов, и опять Багратион впереди всех пошел к столу. На первом месте, между двух Александров – Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: 300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже.
Перед самым обедом граф Илья Андреич представил князю своего сына. Багратион, узнав его, сказал несколько нескладных, неловких слов, как и все слова, которые он говорил в этот день. Граф Илья Андреич радостно и гордо оглядывал всех в то время, как Багратион говорил с его сыном.
Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.