Большие французские хроники

«Большие французские хроники» (фр. Grandes Chroniques de France) или «Хроники Сен-Дени» — летописный свод истории французской монархии начиная со времен её возникновения. Создавались в период нач. XI — к. XV вв., важный источник, содержащий сведения о политической истории Франции. «Хроники» охватывают времена Меровингов, Каролингов и Капетингов, начинаясь с легендарных времен — истории троянцев, считавшихся прародителями французов.

Текст

Создание

Работа по составлению летописного свода шла на латинском языке с конца XII в. на основе анналов аббатств Флёри (до середины XI в.) и Сен-Дени (с начала XI в.). В конце XIII в. свод был доведён до 1285 г.

Приведение записей аббатства Сен-Дени в порядок связывают с именем великого аббата Сугерия (основоположника готической архитектуры и советника короля). Сугерию принадлежит идея плана создания исторических работ на латинском языке, начиная с его собственной Vita Ludovici Grossi (жизнеописание Людовика VI) — работы, которая позднее стала основой для «Хроник». До него исторические работы, выполненные в Сен-Дени, были разрозненными записями различных авторов, собранными без особого порядка анонимными монахами . В 1250 г. по приказу Людовика Святого Примат, монах монастыря Сен-Дени (Primat de Saint-Denis) начал переводить латинский кодекс на французский язык. В 1274 г. работа монаха была закончена и преподнесена новому королю — Филиппу Смелому. По сравнению с исходным текстом Примат внёс в свой труд некоторые изменения и дополнения, а также продолжил повествование, доведя его до своего времени (оригинальный экземпляр его работы в наши дни можно видеть в библиотеке Святой Женевьевы в Париже). Текст носил название «Roman des Rois». В начале XIV в. за этим французским переводом закрепилось название «Больших французских хроник». В дальнейшем он дополнялся сен-денийским монахом Гильомом из Нанжи и другими. До 1340 г. обе редакции велись параллельно.

Историки отмечают значение монахов Сен-Дени: «В написании истории французской монархии монахи Сен-Дени сыграли беспрецедентную роль, вершиной которой стали Grandes Chroniques de France. Именно в Сен-Дени была заложена традиция систематического написания истории Франции с главным акцентом на деяния и роль царствующего монарха, непрерывно продолжавшаяся с XII по XV столетие, не имеющая аналогов не только во Франции, но и во всей средневековой Европе.Монахи Сен-Дени стали фактически первыми национальными историками Франции» .,.

В 1350—1380 гг. «Большие французские хроники» писались уже не монахом, а придворным — канцлером и советником короля Карла V Пьером д’Оржемоном под руководством самого монарха. По общепринятому мнению, его перу принадлежит история Иоанна II и Карла V.

В 1476 году «Большие французские хроники» появились в печатном варианте и стали первой печатной книгой во Франции. К этому времени они были доведены до начала правления царствовавшего в тот момент Людовика XI. Последней частью хроник стала «История Карла VII», написанная Жаном Шартье, который и опубликовал весь текст целиком.

Помимо этого текста, редакция «Хроник» включает историю Людовика Святого, написанную Гильомом де Нанжи; историю Карла VI, созданную Жувенилем (Jouvenel) и Берри (Berry). Примат использовал для своего текста хронику монаха Ригора (Rigord) Gesta Philippi Augusti (Хронику Филиппа Августа), написанную в 1186—1208 гг. и продолженную Гийомом ле Бретоном (Guillaume le Breton).

Характеристика

Начало создания текста приходится на годы правления Людовика Святого, который пожелал сохранить историю франков начиная от прихода троянцев до его собственного времени; точка зрения, излагаемая в тексте, была официальной и тщательным образом контролировалась. «Большие французские хроники» остались официальным сводом и в последующие годы. «Личность короля Франции выходит в них на передний план, а его действия переданы достаточно детально; что это больше не только история аббатства или феодального княжества, в котором королевство появляется лишь между прочим; что действительно впервые пишется история всего королевства». Хроники составлены с позиций абсолютной защиты интересов королевской власти. Они пользовались популярностью и сыграли большую роль в формировании культурной общности французского народа. Эта официальная история создавала предвзятый образ прошлого Франции: акцентировала положительные качества монархов, пространно рассказывала об их победах, и практически избегала упоминаний о поражениях и внутренних распрях — но при этом она значительно способствовала рождению национального самосознания. Биографии королей, написанные монахами, порой создают впечатление агиографии, настолько в превосходных красках очерчена там личность монархов.

Хотя «Хроники» тенденциозны и огулом обвиняют все враждебные правительству общественные элементы, давая освещение всех событий с чисто правительственной точки зрения, их достоинством является то, что их составитель (по крайней мере, периода Карла V) черпал свои сведения из официальных данных и многое видел сам. Поэтому он очень точен в сообщении фактов и в изложении хронологической последовательности событий. События эти излагаются сжато: автор не интересуется тем, чем особенно увлекаются Фруассар и другие летописцы — описанием сражений, боевых подвигов и т. п., текст характеризуется сухой и краткой манерой изложения.

Как отмечают французские исследователи, поскольку «Хроники» постоянно дополнялись, читатели каждого поколения могли найти в них всю историю своей страны до текущего времени. Вдобавок, книга была написана на общедоступном, французском языке.

И вот граф де Фуа, сеньер де Hangest и некоторые другие числом до 25 вооруженных людей или около, выступивших из Рынка, двинулись на Пьера Жиля и его полчище и завязали с ними битву. Убит был тут стрелою в глаз один рыцарь из Рынка, монсеньер Луи де Шамбли. В конце концов люди из Рынка одержали победу, а люди из Парижа, из Силли и множество горожан Mo, соединившихся с ними, были разбиты. И в возмездие люди из Рынка пустили в названный город огонь и несколько домов сожгли. Потом были получены сведения, что многие горожане вооружаются против них и замышляют измену; поэтому люди Рынка разгромили и сожгли часть этого города. Впрочем большая церковь и дома каноников сожжены не были... королевский же замок сожгли. И продолжался в городе и замке пожар более двух недель. И захватили люда Рынка Жана Soulas, тогдашнего мэра города Mo, а также многих других мужчин и женщин и подвергли их тюремному заключению в Рынке. А потом мэра казнили, как этого и требовала справедливость.

<center>«Большие французские хроники» о Жакерии

Сохранилось очень большое количество экземпляров, обязанное своим возникновением успеху книги, особенно заметному с начала правления Карла V. Парижские мастерские изготавливали десятки рукописей «Хроник». Объёмные и обильно иллюстрированные манускрипты, эти дорогостоящие экземпляры были предназначены, главным образом, для государей и их непосредственного окружения. После окончания Столетней войны (1453) наблюдается новый всплеск интереса к «Хроникам» (30 рукописей за 20 лет). После 1476 книга стала уже выходить с типографских станков. С этого периода «Хроники» уже печатаются на бумаге и имеют мало иллюстраций.

Популярность «Хроник» начинает падать с конца XV-го века, поскольку читающая эрудированная публика позднего Средневековья начинает уставать от этого образца идеально выдержанной промонархической истории, например, ни одного экземпляра книги не фигурирует в библиотеках докторов парижского университета.

Русский текст

Полного перевода «Хроник» на русский язык нет. Доступно несколько фрагментов. Также опубликован перевод истории Людовика Толстого, принадлежащий перу аббата Сугерия.

Иллюминированные экземпляры

Сохранилось приблизительно 130 копий «Хроник» (согласно данным Национальной библиотеки Франции — около 700), которые сильно варьируются по своему богатству, количеству и стилю миниатюр.

Наиболее известными рукописными копиями являются:

• Экземпляр BNF Richelieu Manuscrits Français 73
• Экземпляр Карла VI (BnF, Ms. Fr. 2813) (закончен в 1379). Большинство миниатюр заключено в четырехлопастную рамку с трехцветным бордюром и выполнены т. н. «мастером рощиц».
• Экземпляр Филиппа Доброго, герцога Бургундского, иллюстрированный Мармионом (1457 г., Российская национальная библиотека, СПб). Рукопись исчезла из собрания бургундских герцогов к середине XVIII в. во время Семилетней войны, была похищена Куршателем д’Эно, который в 1748 г. был комиссаром французского правительства в Брюсселе. Наследники, чтобы продать рукопись, заменили переплет, изъяли первый и последний листы, где были отметки о принадлежности рукописи к бургундскому собранию. В 1807 г. рукопись была приобретена французским книготорговцем Дебюром, у которого её купил граф Ф. Потоцкий; в 1838 г. была продана последним Николаю I и вошла в эрмитажное собрание. Поступила в Российскую национальную библиотеку в 1861 г.
• Экземпляр, иллюстрированный миниатюрами Жана Фуке (1455—1460 гг., BnF, Ms. Fr. 6465). Заказчик неизвестен, предположительно Карл VII.
• Экземпляр, выполненный для Жана II Меришона, генерала-лейтенанта короля в Пуату, создан совместно с Мастером Маргариты де Роан (автор финальной миниатюры) художником Робине Тестаром, датированный 1471 годом. Национальная библиотека Франции (BNF), Fr. 2609

• Adoubement1.jpg

  Экземпляр BNF Richelieu Manuscrits Français 73

• Bapteme of clovis.jpg

  Экземпляр Карла VI

• Simon-Marmion - Les grandes Chroniques des France.JPG

  Страница работы Мармиона

• Louis XI préside le chapitre de Saint-Michel.jpg

  Страница работы Жана Фуке

• Dagobert visitant le chantier de la construction de Saint-Denis.jpg

  Страница работы Робине Тестара.

Литература

• Les Grandes chroniques de France, t. 1—10, P., 1920—[54].
• Чернова Г. А., Миниатюры «Больших французских хроник», М., 1960.

См. также

• Хроники Фруассара
• Великолепный часослов герцога Беррийского

Ссылки

Галереи:

• [www.bnf.fr/enluminures/manuscrits/man5.htm Grandes Chroniques de France, XIVe s. (BNF, FR 2813) (Экземпляр Карла V)]
• [www.mmedia.nsu.ru/art/CGI/BROKER.EXE?EL=1163+MODE=VIEW Манускрипт Мармиона, галерея]
• [gallica.bnf.fr/Catalogue/NoticesInd/MAN00765.htm Grandes Chroniques de France, France, Paris, XIVe-XVe siècles, BNF Richelieu Manuscrits Français 73 ]
• [www.enluminures.culture.fr/public/mistral/enlumine_fr?ACTION=CHERCHER&FIELD_98=REFD&VALUE_98='Ch%e2teauroux%20%2d%20BM%20%2d%20ms%2e%200005'&DOM=All Экземпляр Карла Анжуйского, художник Maotre de Marguerite d’Orleans]
• [www.phil.muni.cz/muzeo/mui03obrazky0304/mui03obrazky0304/obr20.php@page=10.html Еще миниатюры, без указания экземпляра][www.phil.muni.cz/muzeo/mui03obrazky0304/mui03obrazky0304/obr20.php@page=9.html]

Прочее:

• [www.escholarship.org/editions/view?docId=ft8k4008jd;brand=ucpress The Royal Image. Illustrations of the Grandes Chroniques de France, 1274—1422 by Anne D. Hedeman] [content.cdlib.org/xtf/view?docId=ft8k4008jd&chunk.id=0&doc.view=print] Много чб. илл.
• [www.arlima.net/eh/grandes_chroniques_de_france.html Библиография] (фр.)
• [calenda.revues.org/nouvelle6572.html Анализ работы монаха Примата из Сен-Дени]  (фр.)
• [expositions.bnf.fr/fouquet/reperes/34/b.htm Некоторые детали из истории «Хроник»] (фр.)

Отрывок, характеризующий Большие французские хроники

– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.