Боярский, Александр Сергеевич

Александр Боярский
Имя при рождении:	Александр Сергеевич Боярский
Место рождения:	Ленинград, СССР
Место смерти:	Золотые пески, НРБ
Профессия:	актёр
Театр:	Государственный Рижский театр русской драмы
IMDb:	ID 0101611

Алекса́ндр Серге́евич Боя́рский (10 июля 1938 — 8 сентября 1980) — советский, российский и латвийский театральный актёр.

Биография

Александр Боярский родился 10 июля 1938 года в Ленинграде, в актёрской семье Сергея и Эльги Боярских. После развода родителей остался с матерью. Старший единокровный брат российского актёра Михаила Боярского (см. Боярские (актёрская династия)).

С 1947 года жил вместе с матерью в Латвии. Окончил Елгавскую среднюю школу (1956) и Ленинградский театральный институт имени А. Н. Островского (1961).

По воспоминаниям Михаила Боярского, у Александра от рождения был неправильный прикус, и его не взяли с первой попытки в театральный институт, сказав, что сначала нужно избавиться от цвяга (когда буквы «ц» и «с» произносятся свистяще). Александр устроился грузчиком в Пушкинский театр, а по ночам тренировался, читал вслух, борясь с дефектом речи.

После окончания института работал в Театре им. Ленсовета у Игоря Владимирова. Потом перешёл в Российский государственный академический театр драмы им. А. С. Пушкина (Александринский театр).

С 1964 года актёр труппы Рижского театра русской драмы. Снимался в небольших и эпизодических ролях в фильмах Рижской киностудии, «Ленфильма» и некоторых других студий.

Трагически погиб 8 сентября 1980 года, в результате несчастного случая, на курорте Золотые пески в Болгарии, во время гастролей театра. Похоронен в Риге на Лесном кладбище.

Семья

Был женат на актрисе Театра русской драмы Ольге Разумовской. Дочь Эльга Боярская (1977)

Александр Боярский (1885—1937)

Екатерина Бояновская (1887—1956)

Алексей Боярский

Павел Боярский

Сергей Боярский (1916—1976)

Екатерина Мелентьева (1920—1992)

Николай Боярский (1922—1988)

Лидия Штыкан (1922—1982)

Ольга Разумовская

Александр Боярский (1938—1980)

Михаил Боярский (род. 1949)

Лариса Луппиан (род. 1953)

Екатерина Боярская

Екатерина Боярская (род. 1978)

Сергей Боярский (род. 1980)

Елизавета Боярская (род. 1985)

Максим Матвеев (род. 1982)

Екатерина Боярская (род. 1998)

Александра Боярская (род. 2008)

Андрей Матвеев (род. 2012)

Роли в театре

Рижский театр русской драмы

• 1964 — «Егор Булычов и другие» Максима Горького — Яков Лаптев
• 1965 — «Вестсайдская история» Артура Лорентса и Леонарда Бернстайна — Чино
• 1967 — «Разорванный рубль» Сергея Антонова и Оскара Ремеза — Пастухов
• 1967 — «Ночная повесть» К. Хоиньского — Парень
• 1968 — «Девятый праведник» Ежи Юрандота — Иоас
• 1969 — «Человек из Ламанчи» Д. Вассермана и Д. Дэриона — Анселмо
• 1970 — «На дне» Максима Горького — Актёр
• 1971 — «Телевизионные помехи» Кароя Сакои — Эмберфи
• 1972 — «Жанна д’Арк» Андрея Упита — Дофин
• 1973 — «Алкор и Мона» С. Ману по пьесе М. Себастьяна «Безымянная звезда» — Учитель
• 1974 — «Беседы с Сократом» Эдварда Радзинского — Мелет
• 1976 — «Цилиндр» Эдуардо де Филиппо — Антонио
• 1976 — «Утиная охота» Александра Вампилова — Официант
• 1977 — «Король Лир» Уильяма Шекспира — Герцог Корнуэльский
• 1978 — «Земляничная поляна» Ингмара Бергмана — Эвалд
• 1978 — «Убийца» по роману Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» — Раскольников
• 1979 — «Вишнёвый сад» А. П. Чехова — Гаев
• 1979 — «История лошади» по повести Л. Н. Толстого «Холстомер» — Князь Серпуховский
• 1980 — «Дни портных в Силмачах» Рудольфа Блауманиса — Абрам

Фильмография

• 1967 — Армия «Трясогузки» снова в бою — адъютант Свиридова
• 1972 — Последний форт
• 1972 — Петерс — Александрович
• 1973 — Олег и Айна — Жарковский
• 1978 — Плата за истину — Эмиль Ру
• 1981 — На грани веков — Крашевский

Литература

• Боярская Е. Театральная династия Боярских. — Олма-пресс, 2005. — 416 стр. ISBN 5-373-00409-X

Ссылки

• [smena.ru/news/2003/07/11/114/ Статья об Александре Боярском в журнале «Смена»]

Отрывок, характеризующий Боярский, Александр Сергеевич

– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.