Брейтфус, Леонид Львович
| Леонид Львович Брейтфус | ||
| Людвиг Готлиб Брейтфус (нем. Ludwig Gottlieb Breitfuss) | ||
 Брейтфус в 1929 году в Берлине | ||
| Место смерти: | ||
|---|---|---|
| Научная сфера: | ||
| Альма-матер: | ||
| Награды и премии: |
| |
Леонид Людвигович Брейтфус, (Людвиг Готлиб) (9.11.(01.12) 1864, Санкт-Петербург — 20 июня 1950, Бад-Пирмонт, Германия) — русско-немецкий зоолог и гидрограф, исследователь Арктики.
Биография
Родился в 1864 году в Санкт-Петербурге в семье немцев, родители: отец Людвиг Брейтфус (Ludwig Breitfuss) 1826—1893 (родственник знаменитого филателиста Фридриха Брейтфуса) и мать Эмма Брейтфус (Emma Breitfuss) 1845—1921 (урожденная Зольденшло (Soldenschloh)). Леонид был старшим ребенком в семье. Закончил полный курс гимназии Петропавловского лютеранского училища в Петербурге, где учился с 1875 по 1882 год. Затем занимался самостоятельно, готовясь к поступлению в университет. В апреле-ноябре 1889 году был арестован по делу политического кружка Петра Точинского, проводившего пропаганду среди рабочих, сидел в известной петербургской тюрьме «Кресты». В том же году уехал в Берлин, где слушал лекции профессора Ф. В. Шульце. В 1892—1897 годах занимался в Берлинском университете физико-математическими и естественно-историческими науками. Опубликовал ряд работ по известковым губкам; изучал также океанографию и метеорологию.
В 1898 году получил приглашение от профессора Н. М. Книповича, руководителя Мурманской научно-промысловой экспедиции, принять участие в её работе в Северном Ледовитом океане. В 1898 году поступил старшим ассистентом в Мурманскую научно-промысловую экспедицию, начальником которой стал в 1902 и состоял до 1908 года. Одновременно, в 1902—1910 годах являлся уполномоченным по Мурманским спасательным станциям Общества спасения на водах и ведал работой этих станций. В этот период проводил исследования в Баренцевом море на построенном в Германии судне «Андрей Первозванный» — первом в мире научно-промысловом корабле, оснащенном специальным тралом для ловли донных рыб и организмов и научной лабораторией. В процессе проведения исследований создал первую батиметрическую и гидрологическую карту Баренцева моря, написал пособие для производства анализов морской воды, изучал историю исследований Северного морского пути и проблему его использования. После ликвидации в 1908 году экспедиции вплоть до 1917 года занимался по заданию Министерства земледелия обработкой и публикацией результатов работ экспедиции. С 1912 года возглавлял гидрометрическую службу Главного гидрографического управления, организовал 4 полярные гидрометеорологические станции в Карском море. По его инициативе впервые в Арктике были использованы самолеты для поисков пропавших экспедиций Г. Я. Седова, Г. Л. Брусилова и В. А. Русанова. В 1914 году получил русское подданство.
В 1920 году Брейтфус был командирован в Норвегию для снаряжения экспедиции по спасению ледокола «Соловей Будимирович», найденного во льдах. После загрузки углем и продовольствием ледокол отправился в Архангельск. Усилиями Брейтфуса из Англии был также получен ледокол «Святогор», совершивший летом 1920 года экспедицию в Карское море.
Находясь в Норвегии по служебным делам, Брейтфус принял решение не возвращаться в СССР и в начале 1921 году перебрался в Берлин, где возобновил работу в Берлинском зоологическом музее, где стал заниматься написанием обзорных историко-географических исследований полярных областей, а также изданием журнала Международного научного общества по изучению Арктики воздушными средствами — «Аэроарктика». В 1923 году консультировал организаторов операции по спасению экипажа У.Нобиле на дирижабле «Италия», потерпевшем аварию в районе Шпицбергена. В 1931 году руководил обработкой материалов, собранных международной экспедицией в советскую Арктику на дирижабле «Граф Цеппелин». С приходом Гитлера к власти «Аэроарктика» прекратила работу. Брейтфус занялся написанием «Обзора полярных путешествий», содержавшим сведения о 3000 полярных путешествиях, составлением систематического указателя 35000 библиографических источников. Однако объёмная рукопись, содержавшая 66000 страниц текста и многочисленные карты, сгорела в издательстве. Многолетний труд Брейтфуса «Промыслы Антарктики», над которым он работал в 1938—1943 годах, погиб во время штурма Берлина в 1945 году.
С 1945 года до конца жизни Брейтфус работал в Гидрографическом институте в Гамбурге. За свою жизнь Брейтфус написал 82 работы, в которых отражено состояние исследований Северной и Южной полярных областей, и несколько работ по известковым губкам, а также мемуары.
Память
Именем Брейтфуса назван один из мысов вновь открытой Северной Земли (в советское время — мыс Мокрый), а также мыс Брейтфуса, расположенный на юго-востоке острова Гукера в архипелаге Земля Франца-Иосифа.
Научные труды
- «Kalkschwammfauna von Spitzbergen» («Zool. Jahrb.», 1898);
- «Kalkschwammfauna des Weissen Meeres u. d. Eismeerkusten d. Europaischen Russlands» («Записки Императорской Академии Наук», 1898);
- «Die arctische Kalkschwammfauna» («Arch. f. Naturg.», 1898; за эту работу признан доктором философии Берлинским университетом);
- «Труды Мурманской экспедиции» за 1902, 1903, 1904 и 1905 года (СПб., 1903 — 12);
- «Ozeanographische Studien uber das Barents-Meer» («Peterm. Geogr. Mitt.», 1904, H. 2);
- «Карта рельефа дна Баренцова моря» (СПб., 1906);
- «Морской Сибирский путь на Дальний Восток. Краткая история плавания Карским морем и Сибирским Ледовитым океаном» (СПб., 1904).
- Арх.: ГАРВ, ф. 5446, оп.37., д.48, лл.211-212.
Напишите отзыв о статье "Брейтфус, Леонид Львович"
Отрывок, характеризующий Брейтфус, Леонид Львович
В приятну ночь, при лунном свете,Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.
Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?
В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.
В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
