Воклен, Луи Никола

Луи-Николя Воклен
Louis-Nicolas Vauquelin
Дата рождения:	16 мая 1763(1763-05-16)
Место рождения:	Сент-Андре-д’Эберто, провинция Нормандия, королевство Франция
Дата смерти:	14 ноября 1829(1829-11-14) (66 лет)
Место смерти:	Сент-Андре-д’Эберто, департамент Кальвадос, королевство Франция
Страна:	Франция Франция
Научная сфера:	химия, фармация
Научный руководитель:	Антуан-Франсуа де Фуркруа
Известные ученики:	Фридрих Штромейер
Награды и премии:

Систематик живой природы

Автор наименований ряда ботанических таксонов. В ботанической (бинарной) номенклатуре эти названия дополняются сокращением «Vauquelin». [www.ipni.org/ipni/idAuthorSearch.do?id=11099-1 Персональная страница] на сайте IPNI

Луи́-Николя́ Вокле́н (фр. Louis-Nicolas Vauquelin; 16 мая 1763, Сент-Андре-д’Эберто, Нормандия — 14 ноября 1829, Сент-Андре-д’Эберто) — французский химик и фармацевт, известный, в частности, открытием двух новых химических элементов — хрома и бериллия. Шевалье Империи (с 1 апреля 1809 года).

Биография

Воклен родился в бедной семье. Его отец управлял рабочими в замке д’Эберто, который принадлежал младшему сыну канцлера Д’Агессо.

Будучи студентом, Воклен был вынужден работать, а в возрасте тринадцати или четырнадцати лет он отправился в Руан, где брал уроки по физике и химии у одного фармацевта в группе из нескольких человек. Здесь он подрабатывал лаборантом. Приводя в порядок лабораторию и поддерживая пламя в печи Воклен схватывал на лету слова профессора и запоминал все, что было существенным на каждом уроке.

Ночью, после работы, Воклен записывал с помощью нескольких книг, которые ему давали другие ученики, то, что запоминал, на листах бумаги. Уличенный за этим занятием фармацевтом, Воклен вместо поощрения получил выговор, а когда это повторилось, фармацевт пришел в ярость, вырвал у него из рук тетрадь и разорвал её. «Если бы у меня отобрали единственную одежду, которая у меня была бы, вспоминал он впоследствии, я бы меньше огорчился».

Возмущенный этим поступком, Воклен уехал из Руана — попытать счастья стать учеником фармацевта в Париже. Он пешком ушел из городка, в котором жил, взяв с собой все свои совсем небольшие сбережения — шесть франков и немного одежды от своей покровительницы, госпожи д’Агессо. Кюре из Эберто необходимо было передать некоторые средства начальнику пермонтры и он поручил это Воклену, который был щедро принят в очень богатом монастыре. Затем Воклен несколько лет работал в двух столичных лабораториях, после чего тяжелая болезнь заставила его провести два месяца в парижской больнице Отель-Дьё. После больницы он хотел найти новую работу, но из-за слабости и бледного вида Воклену везде отказывали. Не имея средств, он шел наугад по улице Сэнт-Дени, плача, и тут ему улыбнулась удача у фармацевта Шерадама, который, войдя в его бедственное положение, принял его.

У Шерадама Воклен познакомился со своим земляком — Ложьером. Здесь он познакомился также с несколькими другими учениками, вместе с которыми стал изучать латынь, греческий язык и ботанику, которую он схватывал с удивительной легкостью. Химия не занимала его полностью. Когда Воклен понял необходимость знания латыни для продолжения своих занятий, он разорвал свой старый латинский словарь на отдельные листы, и когда шел по улице, разнося лекарства или выполняя другие поручения, он всегда держал несколько из них в руках, перечитывая до тех пор, пока не выучивал все слова наизусть. Для ускорения достижения успеха своим учеником, имеющим такую слабую подготовку, Шерадам поговорил о нём со своим родственником, химиком Антуаном-Франсуа Фуркруа, сестра которого нашла убежище в семье Шерадама. Фуркруа часто приезжал проведать свою сестру к Шерадаму, и когда ему понадобился фельдшер, Шерадам предложил ему Воклена.

Благодаря Фуркруа, который знал о бедности юноши, у Воклена теперь появилось жилье, стол, доход в 300 франков и, в довершение всего, лаборатория. Это было в те времена, когда химия была ещё только в процессе получения статуса науки. Разделяя мнение Лавуазье, Фуркруа считал важным для становления химии как науки преподавание этой дисциплины в лицее, в Парижском ботаническом саду и в своей собственной лаборатории. Фуркруа делал все возможное для совершенствования образования Воклена. Он стал его наставником и мог дать ему почти все необходимое для получения образования. Воклен изучал физику, анатомию, физиологию и естествознание, работая при этом в лаборатории герцога Рошефукульда. Вскоре Воклен освоил химию совершенстве. Фуркруа знакомил своего ученика с трудами древних и современных авторов, в результате чего у Воклена сформировался свой язык и стиль, ввел его в научный мир и представил миру ученых, помог Воклену получить признание в обществе. Начиная с помощника и ученика, Воклен постепенно стал постоянным коллегой и близким другом Фуркруа. Последний же старался, чтобы его ученик не оставался в тени, а проявил себя, проводя с ним эксперименты, результаты которых появлялись под именем и руководителя и ученика. Два характера, уравновешенность Воклена и живость Фуркруа, хорошо дополняли друг друга.

Воклен прошел путь начиная от лаборанта до великого химика. Фуркруа хотел, чтобы тот стал профессором, как и он сам. В ходе первых испытаний на кафедре химии в Атенее искусств (Athénée des Arts) Воклен смутился, запнулся и замолчал. Однако, преодолев себя, он смогу поступить и, в конце концов, получить все качества, необходимые для первоклассного профессора.

Когда освободилось место в Академии наук, Фуркруа использовал все своё влияние для того, чтобы это место занял Воклен. Фуркруа постоянно использовал то доверие, которое ему давали политические события, для того, чтобы улучшить положение Воклена. В результате он был назначен профессором в Высшую горную школу (École des mines), и в Политехническую школу, а также испытателем золотых и серебряных слитков.

Когда в разгаре была Французская Революция и Франция была осаждена со всех сторон, Воклен был отправлен на изучение производства селитры, так же как Гаспар Монж, Клод Луи Бертолле и другие ученые. Он уехал, посетил цеха, и, наконец, с его участием удалось произвести большое количество селитры, которая была направлена в для производства пороха. Он был назначен также инспектором Высшей горной школы. В его руках была коллекция минералов, и лаборатория, где проводились анализы, которые он публиковал в Горном журнале (Journal des Mines). В это время он стал преемником Ж.Арсета на кафедре химии в Коллеж де Франс.

Со смертью А.-Л. Броньяра освободилось место на кафедре прикладной химии в Ботаническом саду, и Воклен воспользовался этим случаем для того, чтобы сблизиться с Фуркруа, который там работал. При учреждении Ордена Почетного легиона Воклен стал одним из первых его членов и был удостоен звания кавалера Империи (chevalier de l’Empire). Он решил добиться создания специальной школы фармацевтики в Париже. Однако он получил отказ в управлении только что основанной Пробирной палаты, в которой он ходатайствовал об этом. Ему отказали под предлогом того, что для создания такой школы потребуются известные специалисты, практикующие врачи и лаборанты. После этого Воклен занялся написанием труда «Пробирное искусство», которое издал анонимно. Вскоре этот замечательный труд получил признание, и поскольку анонимный автор не мог быть никем другим, кроме опытного пробирщика, Воклен назвал себя. В 1809 году Фуркруа покинул кафедру химии на факультете медицины и она некоторое время оставалась вакантной, поскольку для того, чтобы её занять, необходимо было пройти конкурс и иметь звание доктора медицины. Из-за последнего требования Воклен был лишен возможности занять эту должность, поэтому он стал писать работу об анализе вещества головного мозга человека и животных. Блестяще выполнив эту работу, Воклен получил докторскую степень, а вместе с тем и должность заведующего этой кафедрой.

Воклен был членом Института Франции, членом Общества фармацевтов в Париже и его президентом в 1805, 1808 и 1814 годах, членом Королевской медицинской академии, профессором в Ботаническом саду и начальником испытаний в Пробирной палате. Он был легионером (кавалер) Ордена Почетного легиона (18 декабря 1803 года) и Ордена Святого Михаила. Воклен был принят в Руанскую академию наук в 1810 году. В 1827 году был избран депутатом от департамента Кальвадос. В конце своей карьеры он пользовался уважением в мире учёных и почётом среди соотечественников.

Воклен любил вспоминать о своих родных местах, о бедности своих родителей, о приниженности своего положения и о тех тяжелых испытаниях, через которые он прошел в раннем возрасте. Почти каждый год он ездил в Эберто, чтобы навестить свою мать, обеспечить благополучие её и своих братьев и побыть среди родственников и учеников. Когда его здоровье пошатнулось, он захотел вернуться в родной городок, чтобы дышать там свежим воздухом. После довольно продолжительной болезни Воклен переехал жить в замок своего друга Дюамэля, где, несмотря на уход врача, он быстро слабел. Воклен умер спокойно, в ночь на 14 ноября 1829 года, переводя стихи Вергилия.

Карьера

С 1791 года член Парижской Академии наук.

Параллельно или последовательно Воклен занимал пост инспектора шахт, профессора в Горной школе (l’École des mines) и в Политехнической школе (l'École polytechnique), анализировал образцы золота и серебра, был профессором химии в Коллеж де Франс и в Ботаническом саду в Париже, был членом Палаты торговли и промышленности Франции (Chambre de commerce et d’industrie en France), членом комиссии по фармацевтическим законам и, наконец, профессором химии на медицинском факультете, где он сменил Антуана Франсуа де Фуркруа в 1809 году. Вслед за ним чтению курсов, включающих также практику в лаборатории, последовали многие химики, в том числе Жан Луиз Лассень, некоторые из которых были за это награждены впоследствии.

Вклад в химию и открытие химических элементов

Первые работы, проводимые Вокленом совместно с Фуркруа, публиковались под именем учителя, затем — под обоими именами. С 1790 года Воклен стал публиковаться один и с 1790 до 1833 года опубликовал 375 работ. Большая часть из них была простыми отчетами о проведении аналитических операций и патентами.

Среди всех веществ, которые он анализировал, Воклен обнаружил два новых элемента. В 1797 году он открыл в сибирской красной свинцовой руде новый элемент хром и в 1798 году получил его в свободном состоянии. В 1798 году обнаружил в минерале берилле окись неизвестного ранее металла — бериллия.

В 1799 году опубликовал одно из первых руководств по химическому анализу.

Воклен много занимался исследованием веществ растительного и животного происхождения, из которых выделил ряд химических соединений.

В 1809 году он выделил действующее вещество табака (Nicotiana Tabacum) — никотин (летучий алкалоид).

Воклен отдавал приоритет в открытии морфина Арману Сегену и Бернару Куртуа и не колеблясь говорил об этом после публикации работы Фридриха Сертюрнера в 1816 году.

Одним из учеников Воклена был Фридрих Штромейер, который вписал своё имя в историю химии, как первооткрыватель нового химического элемента — кадмия.

Последние достижения

В 1801 году Воклен стал одним из основателей Общества поощрения национальной промышленности. Он был профессором Парижского университета с 1809 года. В 1806 году, изучая спаржу, он впервые обнаружил и выделил аминокислоту аспарагин. Он открыл также пектин и яблочную кислоту в яблоках и выделил камфорную и хинную кислоты.

Память

В честь Воклена названа улица в 5-м округе Парижа, на которой расположена сейчас Высшая школа промышленной физики и химии.

Литература

• Гольдштейн М. Ю. Воклен, Луи-Никола // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Воклен, Луи Никола

«Стало быть она знает, что я невеста, стало быть и oни с мужем, с Пьером, с этим справедливым Пьером, думала Наташа, говорили и смеялись про это. Стало быть это ничего». И опять под влиянием Элен то, что прежде представлялось страшным, показалось простым и естественным. «И она такая grande dame, [важная барыня,] такая милая и так видно всей душой любит меня, думала Наташа. И отчего не веселиться?» думала Наташа, удивленными, широко раскрытыми глазами глядя на Элен.
К обеду вернулась Марья Дмитриевна, молчаливая и серьезная, очевидно понесшая поражение у старого князя. Она была еще слишком взволнована от происшедшего столкновения, чтобы быть в силах спокойно рассказать дело. На вопрос графа она отвечала, что всё хорошо и что она завтра расскажет. Узнав о посещении графини Безуховой и приглашении на вечер, Марья Дмитриевна сказала:
– С Безуховой водиться я не люблю и не посоветую; ну, да уж если обещала, поезжай, рассеешься, – прибавила она, обращаясь к Наташе.


Граф Илья Андреич повез своих девиц к графине Безуховой. На вечере было довольно много народу. Но всё общество было почти незнакомо Наташе. Граф Илья Андреич с неудовольствием заметил, что всё это общество состояло преимущественно из мужчин и дам, известных вольностью обращения. M lle Georges, окруженная молодежью, стояла в углу гостиной. Было несколько французов и между ними Метивье, бывший, со времени приезда Элен, домашним человеком у нее. Граф Илья Андреич решился не садиться за карты, не отходить от дочерей и уехать как только кончится представление Georges.
Анатоль очевидно у двери ожидал входа Ростовых. Он, тотчас же поздоровавшись с графом, подошел к Наташе и пошел за ней. Как только Наташа его увидала, тоже как и в театре, чувство тщеславного удовольствия, что она нравится ему и страха от отсутствия нравственных преград между ею и им, охватило ее. Элен радостно приняла Наташу и громко восхищалась ее красотой и туалетом. Вскоре после их приезда, m lle Georges вышла из комнаты, чтобы одеться. В гостиной стали расстанавливать стулья и усаживаться. Анатоль подвинул Наташе стул и хотел сесть подле, но граф, не спускавший глаз с Наташи, сел подле нее. Анатоль сел сзади.
M lle Georges с оголенными, с ямочками, толстыми руками, в красной шали, надетой на одно плечо, вышла в оставленное для нее пустое пространство между кресел и остановилась в ненатуральной позе. Послышался восторженный шопот. M lle Georges строго и мрачно оглянула публику и начала говорить по французски какие то стихи, где речь шла о ее преступной любви к своему сыну. Она местами возвышала голос, местами шептала, торжественно поднимая голову, местами останавливалась и хрипела, выкатывая глаза.
– Adorable, divin, delicieux! [Восхитительно, божественно, чудесно!] – слышалось со всех сторон. Наташа смотрела на толстую Georges, но ничего не слышала, не видела и не понимала ничего из того, что делалось перед ней; она только чувствовала себя опять вполне безвозвратно в том странном, безумном мире, столь далеком от прежнего, в том мире, в котором нельзя было знать, что хорошо, что дурно, что разумно и что безумно. Позади ее сидел Анатоль, и она, чувствуя его близость, испуганно ждала чего то.
После первого монолога всё общество встало и окружило m lle Georges, выражая ей свой восторг.
– Как она хороша! – сказала Наташа отцу, который вместе с другими встал и сквозь толпу подвигался к актрисе.
– Я не нахожу, глядя на вас, – сказал Анатоль, следуя за Наташей. Он сказал это в такое время, когда она одна могла его слышать. – Вы прелестны… с той минуты, как я увидал вас, я не переставал….
– Пойдем, пойдем, Наташа, – сказал граф, возвращаясь за дочерью. – Как хороша!
Наташа ничего не говоря подошла к отцу и вопросительно удивленными глазами смотрела на него.
После нескольких приемов декламации m lle Georges уехала и графиня Безухая попросила общество в залу.
Граф хотел уехать, но Элен умоляла не испортить ее импровизированный бал. Ростовы остались. Анатоль пригласил Наташу на вальс и во время вальса он, пожимая ее стан и руку, сказал ей, что она ravissante [обворожительна] и что он любит ее. Во время экосеза, который она опять танцовала с Курагиным, когда они остались одни, Анатоль ничего не говорил ей и только смотрел на нее. Наташа была в сомнении, не во сне ли она видела то, что он сказал ей во время вальса. В конце первой фигуры он опять пожал ей руку. Наташа подняла на него испуганные глаза, но такое самоуверенно нежное выражение было в его ласковом взгляде и улыбке, что она не могла глядя на него сказать того, что она имела сказать ему. Она опустила глаза.
– Не говорите мне таких вещей, я обручена и люблю другого, – проговорила она быстро… – Она взглянула на него. Анатоль не смутился и не огорчился тем, что она сказала.
– Не говорите мне про это. Что мне зa дело? – сказал он. – Я говорю, что безумно, безумно влюблен в вас. Разве я виноват, что вы восхитительны? Нам начинать.
Наташа, оживленная и тревожная, широко раскрытыми, испуганными глазами смотрела вокруг себя и казалась веселее чем обыкновенно. Она почти ничего не помнила из того, что было в этот вечер. Танцовали экосез и грос фатер, отец приглашал ее уехать, она просила остаться. Где бы она ни была, с кем бы ни говорила, она чувствовала на себе его взгляд. Потом она помнила, что попросила у отца позволения выйти в уборную оправить платье, что Элен вышла за ней, говорила ей смеясь о любви ее брата и что в маленькой диванной ей опять встретился Анатоль, что Элен куда то исчезла, они остались вдвоем и Анатоль, взяв ее за руку, нежным голосом сказал:
– Я не могу к вам ездить, но неужели я никогда не увижу вас? Я безумно люблю вас. Неужели никогда?… – и он, заслоняя ей дорогу, приближал свое лицо к ее лицу.
Блестящие, большие, мужские глаза его так близки были от ее глаз, что она не видела ничего кроме этих глаз.
– Натали?! – прошептал вопросительно его голос, и кто то больно сжимал ее руки.
– Натали?!
«Я ничего не понимаю, мне нечего говорить», сказал ее взгляд.
Горячие губы прижались к ее губам и в ту же минуту она почувствовала себя опять свободною, и в комнате послышался шум шагов и платья Элен. Наташа оглянулась на Элен, потом, красная и дрожащая, взглянула на него испуганно вопросительно и пошла к двери.
– Un mot, un seul, au nom de Dieu, [Одно слово, только одно, ради Бога,] – говорил Анатоль.
Она остановилась. Ей так нужно было, чтобы он сказал это слово, которое бы объяснило ей то, что случилось и на которое она бы ему ответила.
– Nathalie, un mot, un seul, – всё повторял он, видимо не зная, что сказать и повторял его до тех пор, пока к ним подошла Элен.
Элен вместе с Наташей опять вышла в гостиную. Не оставшись ужинать, Ростовы уехали.
Вернувшись домой, Наташа не спала всю ночь: ее мучил неразрешимый вопрос, кого она любила, Анатоля или князя Андрея. Князя Андрея она любила – она помнила ясно, как сильно она любила его. Но Анатоля она любила тоже, это было несомненно. «Иначе, разве бы всё это могло быть?» думала она. «Ежели я могла после этого, прощаясь с ним, улыбкой ответить на его улыбку, ежели я могла допустить до этого, то значит, что я с первой минуты полюбила его. Значит, он добр, благороден и прекрасен, и нельзя было не полюбить его. Что же мне делать, когда я люблю его и люблю другого?» говорила она себе, не находя ответов на эти страшные вопросы.


Пришло утро с его заботами и суетой. Все встали, задвигались, заговорили, опять пришли модистки, опять вышла Марья Дмитриевна и позвали к чаю. Наташа широко раскрытыми глазами, как будто она хотела перехватить всякий устремленный на нее взгляд, беспокойно оглядывалась на всех и старалась казаться такою же, какою она была всегда.
После завтрака Марья Дмитриевна (это было лучшее время ее), сев на свое кресло, подозвала к себе Наташу и старого графа.
– Ну с, друзья мои, теперь я всё дело обдумала и вот вам мой совет, – начала она. – Вчера, как вы знаете, была я у князя Николая; ну с и поговорила с ним…. Он кричать вздумал. Да меня не перекричишь! Я всё ему выпела!
– Да что же он? – спросил граф.
– Он то что? сумасброд… слышать не хочет; ну, да что говорить, и так мы бедную девочку измучили, – сказала Марья Дмитриевна. – А совет мой вам, чтобы дела покончить и ехать домой, в Отрадное… и там ждать…
– Ах, нет! – вскрикнула Наташа.
– Нет, ехать, – сказала Марья Дмитриевна. – И там ждать. – Если жених теперь сюда приедет – без ссоры не обойдется, а он тут один на один с стариком всё переговорит и потом к вам приедет.
Илья Андреич одобрил это предложение, тотчас поняв всю разумность его. Ежели старик смягчится, то тем лучше будет приехать к нему в Москву или Лысые Горы, уже после; если нет, то венчаться против его воли можно будет только в Отрадном.
– И истинная правда, – сказал он. – Я и жалею, что к нему ездил и ее возил, – сказал старый граф.
– Нет, чего ж жалеть? Бывши здесь, нельзя было не сделать почтения. Ну, а не хочет, его дело, – сказала Марья Дмитриевна, что то отыскивая в ридикюле. – Да и приданое готово, чего вам еще ждать; а что не готово, я вам перешлю. Хоть и жалко мне вас, а лучше с Богом поезжайте. – Найдя в ридикюле то, что она искала, она передала Наташе. Это было письмо от княжны Марьи. – Тебе пишет. Как мучается, бедняжка! Она боится, чтобы ты не подумала, что она тебя не любит.
– Да она и не любит меня, – сказала Наташа.
– Вздор, не говори, – крикнула Марья Дмитриевна.
– Никому не поверю; я знаю, что не любит, – смело сказала Наташа, взяв письмо, и в лице ее выразилась сухая и злобная решительность, заставившая Марью Дмитриевну пристальнее посмотреть на нее и нахмуриться.
– Ты, матушка, так не отвечай, – сказала она. – Что я говорю, то правда. Напиши ответ.
Наташа не отвечала и пошла в свою комнату читать письмо княжны Марьи.
Княжна Марья писала, что она была в отчаянии от происшедшего между ними недоразумения. Какие бы ни были чувства ее отца, писала княжна Марья, она просила Наташу верить, что она не могла не любить ее как ту, которую выбрал ее брат, для счастия которого она всем готова была пожертвовать.
«Впрочем, писала она, не думайте, чтобы отец мой был дурно расположен к вам. Он больной и старый человек, которого надо извинять; но он добр, великодушен и будет любить ту, которая сделает счастье его сына». Княжна Марья просила далее, чтобы Наташа назначила время, когда она может опять увидеться с ней.
Прочтя письмо, Наташа села к письменному столу, чтобы написать ответ: «Chere princesse», [Дорогая княжна,] быстро, механически написала она и остановилась. «Что ж дальше могла написать она после всего того, что было вчера? Да, да, всё это было, и теперь уж всё другое», думала она, сидя над начатым письмом. «Надо отказать ему? Неужели надо? Это ужасно!»… И чтоб не думать этих страшных мыслей, она пошла к Соне и с ней вместе стала разбирать узоры.
После обеда Наташа ушла в свою комнату, и опять взяла письмо княжны Марьи. – «Неужели всё уже кончено? подумала она. Неужели так скоро всё это случилось и уничтожило всё прежнее»! Она во всей прежней силе вспоминала свою любовь к князю Андрею и вместе с тем чувствовала, что любила Курагина. Она живо представляла себя женою князя Андрея, представляла себе столько раз повторенную ее воображением картину счастия с ним и вместе с тем, разгораясь от волнения, представляла себе все подробности своего вчерашнего свидания с Анатолем.
«Отчего же бы это не могло быть вместе? иногда, в совершенном затмении, думала она. Тогда только я бы была совсем счастлива, а теперь я должна выбрать и ни без одного из обоих я не могу быть счастлива. Одно, думала она, сказать то, что было князю Андрею или скрыть – одинаково невозможно. А с этим ничего не испорчено. Но неужели расстаться навсегда с этим счастьем любви князя Андрея, которым я жила так долго?»
– Барышня, – шопотом с таинственным видом сказала девушка, входя в комнату. – Мне один человек велел передать. Девушка подала письмо. – Только ради Христа, – говорила еще девушка, когда Наташа, не думая, механическим движением сломала печать и читала любовное письмо Анатоля, из которого она, не понимая ни слова, понимала только одно – что это письмо было от него, от того человека, которого она любит. «Да она любит, иначе разве могло бы случиться то, что случилось? Разве могло бы быть в ее руке любовное письмо от него?»