Георгиевич, Михаил Милошевич

Михаил Милошевич Георгиевич
Дата рождения	20 апреля 1883(1883-04-20)
Место рождения	Киевская губерния
Дата смерти	8 мая 1969(1969-05-08) (86 лет)
Место смерти	Сидней, Австралия
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Годы службы	1900—1920
Звание	генерал-майор
Сражения/войны	Первая мировая война, Гражданская война

Михаил Милошевич (Михайлович) Георгиевич (1883—1969) — герой Первой мировой войны, участник Белого движения на Юге России, генерал-майор.

Биография

Родился в 1883 году в Киевской губернии. Отец — серб, учившийся в России, мать — русская.

Окончил Владимирский Киевский кадетский корпус (1900) и Константиновское артиллерийское училище (1903), откуда выпущен был подпоручиком в 19-ю конно-артиллерийскую батарею.

Чины: поручик (ст. 13.08.1905), штабс-капитан (1909), капитан (6.12.1912), подполковник (ст. 15.06.1915), полковник (1916), генерал-майор (1919).

В 1909 году окончил Николаевскую академию Генерального штаба по 1-му разряду и «за отличные успехи в науках» был произведен в штабс-капитаны. В 1910 году окончил курс Офицерской кавалерийской школы. Цензовое командование эскадроном отбывал в 19-м драгунском Архангелогородском полку (1910—1912).

26 ноября 1912 года назначен старшим адъютантом штаба 35-й пехотной дивизии, с которой и вступил в Первую мировую войну. Пожалован Георгиевским оружием

За то, что, будучи в чине капитана и состоя старшим адъютантом штаба 35-й пехотной дивизии, во время боев 17-го армейского корпуса в октябре 1914 года на р. Висле, рекогносцировками, сопряженными с явной опасностью для жизни, добыл такие сведения, которые существенно повлияли на успех боя полков 35-й пехотной дивизии в районе д. д. Домбровка, Войтовсво, Вымыслов. 5-го октября, после одной из таких рекогносцировок, был ранен ружейной пулей.

В 1915 году — старший адъютант штаба 2-го кавалерийского корпуса. С 16 августа 1915 года назначен и. д. начальника штаба 12-й кавалерийской дивизии. Произведен в полковники 6 декабря 1916 года. С 4 марта 1917 года назначен и. д. начальника штаба 107-й пехотной дивизии, составлявшей гарнизон на острове Эзель. Был тяжело ранен и попал в плен при захвате острова германским десантом в октябре 1917 года. Исключен из списков без вести пропавшим 15 декабря 1917 года. Трижды пытался бежать.

Летом 1918 года сумел бежать из плена и прибыл в Добровольческую армию, где в январе 1919 года был назначен начальником штаба 1-й Кубанской конной дивизии. Затем состоял в штабе Кавказской армии, был начальником штаба 1-й конной дивизии под командованием генерал-майора Шатилова. С 6 июня по 11 ноября 1919 года был начальником штаба 4-го кавалерийского корпуса Кавказской армии. По личному представлению генерала Врангеля, произведен в генерал-майоры с 29 сентября 1919 года. В конце 1919 года был командирован на Дальний Восток к адмиралу Колчаку. По возвращении в Русскую армию в Крыму командовал сводными отрядами из юнкерских училищ.

В Галлиполи был назначен начальником Корниловского военного училища. В 1921 году в Константинополе сделал сообщение «Генерал Людендорф — военные воспоминания», изданное в виде отдельной брошюры (Константинополь, 1921). В 1922 году прибыл с Корниловским училищем в Болгарию и в том же году вместе с генералом Кутеповым был выслан болгарским правительством в Югославию. Осенью 1925 года — в составе Корниловского училища там же.

В эмиграции в Югославии. Состоял членом Общества офицеров-артиллеристов и Общества офицеров Генерального штаба. В годы Второй мировой войны служил в Русском корпусе. С 28 мая 1942 года состоял инспектором классов 1-го юнкерского батальона 1-го полка, затем служил во 2-м и 3-м полках, был начальником учебной части и инспектором классов Военно-училищных курсов (в чине обер-лейтенанта). С 10 февраля 1945 года состоял начальником отделения штаба корпуса, в апреле 1945 года — в РОА. В конце войны переехал в Германию, а затем в Австралию. Был начальником местного отдела РОВС. Сотрудничал в журнале «Военная быль», оставил воспоминания «Свет и тени» (Сидней, 1968).

Скончался в 1969 году в Сиднее. Похоронен на русском участке кладбища Руквуд. Его жена Глафира Александровна умерла в 1962 году. Их дочь Мария (1912—1992), иконописец, поэт.

Награды

• Орден Святого Станислава 3-й ст. (ВП 13.05.1914)
• Орден Святого Владимира 4-й ст. с мечами и бантом (ВП 12.02.1915)
• Орден Святой Анны 3-й ст. с мечами и бантом (ВП 18.03.1915)
• Орден Святого Станислава 2-й ст. с мечами (ВП 06.10.1916)
• Георгиевское оружие (ВП 27.01.1917)
• Орден Святого Владимира 3-й ст. с мечами (ПАФ 25.09.1917)

Источники

• Русский Инвалид, № 48. Официальный отдел. — 20-го февраля 1917 г. — С. 2.
• Волков С. В. Белое движение. Энциклопедия гражданской войны. — СПб.: «Нева», 2002. — С. 127.
• Клепов М. Ю. Офицеры — Георгиевские кавалеры Первой мировой войны. — М.: «Минувшее», 2015.
• [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=5356 Георгиевич, Михаил Милошевич] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»

Отрывок, характеризующий Георгиевич, Михаил Милошевич

– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.