Густава-Адольфа общество

Густава-Адольфа общество (нем. Gustav-Adolf-Stiftung) — союз членов евангелическо-лютеранской Церкви для поддержки братьев по вере в Германии, Австрии и других странах. Основано в 1832 году в Лейпциге и названо по имени Густава II Адольфа, шведского короля, пришедшего на помощь лютеранских государствам Германии во время Тридцатилетней войны.

Цели общества

Целью общества Густава Адольфа первоначально являлась помощь протестантам, живущим среди католического или православного большинства. Партнёры общества — это Церкви протестантского меньшинства в Европе, Латинской Америке и Центральной Азии. Со временем большее значение приобрела помощь религиозным общинам в государствах, где власть проводит секулярную и даже антиклерикальную политику.

Общество помогает в строительстве новых общинных зданий, культовых сооружений, участвует в образовательных программах.

Структура

Сегодня 24 основных групп и 17 женских групп принадлежат к обществу Густава-Адольфа.

История

Общество было основано в 1834 г. в Дрездене и Лейпциге по инициативе лейпцигского суперинтендента доктора Христиана Гроссманна.

Первоначально учреждение этого союза было связано со строительством монумента к второму столетнему юбилею со дня смерти короля Густава Адольфа (6 ноября 1832). Когда выяснилось, что средств, которые были собраны для монумента, гораздо больше, чем требовалось, возникло предложение капитализировать остаток, чтобы поддерживать бедные протестантские общины ежегодными процентами. Инициаторами выступили жители Лейпцига суперинтендент Гроссманн, архидиакон Давид Иоганн Генрих Голдхорн и коммерсант Лямпе. Однако первоначально деятельность общества распространялась только на на Лейпциг и Дрезден.

Выработанные обоими основными союзами уставы были подтверждены 4 октября 1834 года саксонским правительством. Когда 6 ноября 1834 лейпцигское общество выбрало руководство, общее имущество составляло 4251 талеров.

К 1840 году общество поддерживало уже 31 общину. Однако широкое распространение общество получило лишь в 1841 году благодаря стараниям придворного проповедника Карла Циммермана, который опубликовал призыв о вступлении в общество всех желающих в Дармштадтской церковной газете 31 октября 1841 года.

Статуты его были утверждены на общем собрании во Франкфурте-на-Майне в 1843 году. Местные отделения (Zweigvereine) соединяются в главные ферейны (Hauptvereine), а последние на общем собрании выбирают центральное представительство (Zentralvorstand) из 24 человек, из которых 9 постоянно должны жить в Лейпциге. Работа в обществе происходит на общественных началах.

Высказанная в 1851 году в Берлине идея образовывать женские союзы в рамках общества Густава Адольфа быстро нашла живой отклик. С 1854 деятельность общества распространилось на всю Германскую империю, а после выхода закона о толерантности 8 апреля 1861 года также и на Австрию. В Венгрии и Швейцарии, в Эльзасе и в Голландии существуют объединения сотрудничающие с обществом.

Общество насчитывало после 1882 года 44 основных союза (ферейна), 1762 местных отделений , 381 женский союз и 11 студенческих союзов. В том же самом году сборы общества составили 897 743 немецких марок. С начала своего существования общество поддерживало 2933 общины. В упомянутом году оно оказало помощь примерно 1200 общинам в размере 250 000 марок. Помимо прочего, общество немало способствовало развитию сотрудничества в территориально разрозненной Церкви Германии.

Первое собрание общества после 1945 года происходило в Фульде. После разделания Германии из бывшего филиала в Касселе в 1963 году образовалось самостоятельное общество, которое снова объединялось с Лейпцигским обществом в 1992 году.

Ссылки

• [www.gustav-adolf-werk.de/ Официальный сайт общества (нем)]
• [az.lib.ru/t/turgenew_i_s/text_0750.shtml И. С. Тургенев «Письма из Берлина»]

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Густава-Адольфа общество

Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.