Демократия в Швеции

На исходе Средневековья в Швеции был достигнут значительный уровень национального единства. Социальную базу монархии составляло дворянство и крестьяне. Крестьяне играли важную роль: в XV веке им принадлежала половина земли, и они ввели своих представителей в Риксдаг (шведский парламент) как отдельное сословие. На протяжении столетий между монархией и аристократией шла борьба: дворянство защищало свои права и привилегии, монархия обещала крестьянам и неимущим защиту от чрезмерной эксплуатации и закрепощения, чем обеспечивала свою поддержку. В 1776 году Швеция первой в мире провозгласила свободу прессы.

К началу 1870-х Швеция представляла собой либеральную конституционную монархию. В стране существовала национальная система начального школьного образования, и была построена сеть частных каналов и железных дорог. В этот период началась индустриализация, в результате которой за последующие 30 лет численность рабочих увеличилась с 82 тыс. до 350 тыс. чел. Индустриализация повысила эффективность крестьянских хозяйств и стимулировала приток крестьян в города, однако при этом она стала угрожать массовом обеднением и безработицей среди сельского населения. Следствием стала эмиграция в США, куда между 1860 и 1910 гг. уехало более 750 тыс. шведов, что позволило избежать социального кризиса вплоть до 1917 года.

Следует отметить, что индустриализация не привела в Швеции к laissez-faire капитализму. Крупные промышленные центры не возникли, поскольку центров производства было много, так что в 1913 году только 19.1 % рабочих было занято на фабриках с численностью персонала более 500 человек. Результатом распределённости шведской промышленности стали относительно слабая конкуренция, и более того, появление региональных монополий и картелей. Задача развития военной промышленности перед страной не стояла, однако государство оказывало щедрую поддержку индустриализации, и высокопоставленные чиновники были активными инвесторами. С другой стороны, госсектор шведской экономики был невелик, и несмотря на его некоторый рост, даже в конце 1960-х составлял лишь около 6 % ВВП.

Демократизация началась с реформы 1866 года, когда была отменена древняя представительная система четырёх сословий и учреждён двухпалатный законодательный орган. Следует отметить, что в выборах во Вторую палату, из-за имущественного ценза, имело право участвовать только около 20 % взрослых мужчин, а Первая палата набиралась из элиты численностью около 6100 человек. Со временем рост доходов населения сделал имущественные ограничения бессмысленными. Последовала реформа 1907-1909 гг., которая наделила избирательным правом всех налогоплательщиков мужского пола. В то же время на выборах в законодательные собрания провинций (которые в дальнейшем выбирали делегатов в Первую палату), где число поданных один человеком голосов зависело от уплаченного налога, максимальное число таких голосов было снижено с 5000 до 40. Был введён независимый от королевской власти институт уполномоченных, которые наблюдали за выполнением законов и которым люди могли жаловаться на чиновников.

В апреле-мае 1917 года, из-за военной блокады, начался рост массового недовольства правительством, а в крупных городах Швеции вспыхнули голодные бунты. Даже эти небольшие бунты удалось подавить с трудом, поскольку для подобных целей невозможно было задействовать профессиональную армию. На выборах в Риксдаг левые партии, настаивающие на демократических реформах, усилили своё большинство во Второй палате. Напуганные революциями в России и Германии, король и доминировавшие в Первой палате правые дали своё согласие на радикальные демократические преобразования. В 1918-1921 гг. избирательное право распространилось на женщин, а многократное голосование было отменено.

Великая депрессия 1930-х способствовала решительной победе социал-демократов, которые, опираясь на рабочих и пообещав субсидии фермерам, заручились широкой поддержкой. Это позволило избежать появления фашизма и обеспечило стабильность политической системы на тот период. Меры по дальнейшей демократизации принимались и после войны. Например, в 1970-е годы была введена система дотаций частных малотиражных газет, чтобы помочь им конкурировать с более крупными изданиями и тем самым поддерживать многообразие СМИ.

На сегодняшний день, согласно шведской конституции , однопалатный Риксдаг является верховным органом власти. Хотя король по-прежнему остаётся формальным главой государства, его полномочия и обязанности носят представительский и церемониальный характер. Глава исполнительной власти назначается Риксдагом. Избирательная система относится к типу пропорциональных. Ведущую роль в Риксдаге играют социал-демократы и Умеренная коалиционная партия, около трети мест в парламенте распределены между более мелкими партиями. В парламенте представлены все ведущие религиозные, этнические и иммигрантские группы. Почти половина депутатов являются женщинами, то же относится к членам правительства. Саамы имеют собственный представительный орган, который обладает широкими полномочиями в их сообществе и играет совещательную роль в правительстве.

Одним из главных конституционных принципов считается общественный контроль и наблюдение за работой правительства и местных органов власти. Это согласуется с низким уровенем коррупции. Религиозные организации всех конфессий пользуются финансовой поддержкой государства. Законы о равноправии не только запрещают расовую, национальную и половую дискриминацию, но и гарантируют широкий ряд социальных прав: на труд, жильё, образование, социальную защиту, доброкачественность жизненной среды. Около 80 % рабочей силы состоят в хорошо организованных и сильных профсоюзах. Эксперты «Freedom House» относят Швецию к категории стран с либеральной демократией. Журнал «Economist» в своём индексе демократии за 2008 год поместил Швецию на первое место в мире.

Уровень демократии в Швеции

Ниже приведены значения индексов демократии в Швеции по различным методикам, а также значение индекса для идеальной демократии согласно методике.

Значения индексов демократии в Швеции

Методика	Год	Идеальная демократия	Швеция
Freedom House	2013	1	1,0
Индекс демократии журнала «The Economist»	2012	10	9,73
Polity IV	2010	10	10
SGI	2014	10	9,3
Democracy Barometer	2005	100	83,29
CNTS Data Archive	2006	12	11

Литература

• Tilton T. A. The social origins of liberal democracy: the Swedish case // The American Political Science Review. 1974. Vol. 68, No. 2. P. 561.

См. также

• История демократии
• История Швеции
• Политическая система Швеции

Отрывок, характеризующий Демократия в Швеции

«Tout ca est bel et bon, mais il faut que ca finisse», [Всё это хорошо, но надо это кончить,] – сказал себе раз утром князь Василий со вздохом грусти, сознавая, что Пьер, стольким обязанный ему (ну, да Христос с ним!), не совсем хорошо поступает в этом деле. «Молодость… легкомыслие… ну, да Бог с ним, – подумал князь Василий, с удовольствием чувствуя свою доброту: – mais il faut, que ca finisse. После завтра Лёлины именины, я позову кое кого, и ежели он не поймет, что он должен сделать, то уже это будет мое дело. Да, мое дело. Я – отец!»
Пьер полтора месяца после вечера Анны Павловны и последовавшей за ним бессонной, взволнованной ночи, в которую он решил, что женитьба на Элен была бы несчастие, и что ему нужно избегать ее и уехать, Пьер после этого решения не переезжал от князя Василья и с ужасом чувствовал, что каждый день он больше и больше в глазах людей связывается с нею, что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на нее, что он не может и оторваться от нее, что это будет ужасно, но что он должен будет связать с нею свою судьбу. Может быть, он и мог бы воздержаться, но не проходило дня, чтобы у князя Василья (у которого редко бывал прием) не было бы вечера, на котором должен был быть Пьер, ежели он не хотел расстроить общее удовольствие и обмануть ожидания всех. Князь Василий в те редкие минуты, когда бывал дома, проходя мимо Пьера, дергал его за руку вниз, рассеянно подставлял ему для поцелуя выбритую, морщинистую щеку и говорил или «до завтра», или «к обеду, а то я тебя не увижу», или «я для тебя остаюсь» и т. п. Но несмотря на то, что, когда князь Василий оставался для Пьера (как он это говорил), он не говорил с ним двух слов, Пьер не чувствовал себя в силах обмануть его ожидания. Он каждый день говорил себе всё одно и одно: «Надо же, наконец, понять ее и дать себе отчет: кто она? Ошибался ли я прежде или теперь ошибаюсь? Нет, она не глупа; нет, она прекрасная девушка! – говорил он сам себе иногда. – Никогда ни в чем она не ошибается, никогда она ничего не сказала глупого. Она мало говорит, но то, что она скажет, всегда просто и ясно. Так она не глупа. Никогда она не смущалась и не смущается. Так она не дурная женщина!» Часто ему случалось с нею начинать рассуждать, думать вслух, и всякий раз она отвечала ему на это либо коротким, но кстати сказанным замечанием, показывавшим, что ее это не интересует, либо молчаливой улыбкой и взглядом, которые ощутительнее всего показывали Пьеру ее превосходство. Она была права, признавая все рассуждения вздором в сравнении с этой улыбкой.
Она обращалась к нему всегда с радостной, доверчивой, к нему одному относившейся улыбкой, в которой было что то значительней того, что было в общей улыбке, украшавшей всегда ее лицо. Пьер знал, что все ждут только того, чтобы он, наконец, сказал одно слово, переступил через известную черту, и он знал, что он рано или поздно переступит через нее; но какой то непонятный ужас охватывал его при одной мысли об этом страшном шаге. Тысячу раз в продолжение этого полутора месяца, во время которого он чувствовал себя всё дальше и дальше втягиваемым в ту страшившую его пропасть, Пьер говорил себе: «Да что ж это? Нужна решимость! Разве нет у меня ее?»
Он хотел решиться, но с ужасом чувствовал, что не было у него в этом случае той решимости, которую он знал в себе и которая действительно была в нем. Пьер принадлежал к числу тех людей, которые сильны только тогда, когда они чувствуют себя вполне чистыми. А с того дня, как им владело то чувство желания, которое он испытал над табакеркой у Анны Павловны, несознанное чувство виноватости этого стремления парализировало его решимость.
В день именин Элен у князя Василья ужинало маленькое общество людей самых близких, как говорила княгиня, родные и друзья. Всем этим родным и друзьям дано было чувствовать, что в этот день должна решиться участь именинницы.
Гости сидели за ужином. Княгиня Курагина, массивная, когда то красивая, представительная женщина сидела на хозяйском месте. По обеим сторонам ее сидели почетнейшие гости – старый генерал, его жена, Анна Павловна Шерер; в конце стола сидели менее пожилые и почетные гости, и там же сидели домашние, Пьер и Элен, – рядом. Князь Василий не ужинал: он похаживал вокруг стола, в веселом расположении духа, подсаживаясь то к тому, то к другому из гостей. Каждому он говорил небрежное и приятное слово, исключая Пьера и Элен, которых присутствия он не замечал, казалось. Князь Василий оживлял всех. Ярко горели восковые свечи, блестели серебро и хрусталь посуды, наряды дам и золото и серебро эполет; вокруг стола сновали слуги в красных кафтанах; слышались звуки ножей, стаканов, тарелок и звуки оживленного говора нескольких разговоров вокруг этого стола. Слышно было, как старый камергер в одном конце уверял старушку баронессу в своей пламенной любви к ней и ее смех; с другой – рассказ о неуспехе какой то Марьи Викторовны. У середины стола князь Василий сосредоточил вокруг себя слушателей. Он рассказывал дамам, с шутливой улыбкой на губах, последнее – в среду – заседание государственного совета, на котором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским военным генерал губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из армии, в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон получает он заявления о преданности народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится честью быть главою такой нации и постарается быть ее достойным. Рескрипт этот начинался словами: Сергей Кузьмич! Со всех сторон доходят до меня слухи и т. д.
– Так таки и не пошло дальше, чем «Сергей Кузьмич»? – спрашивала одна дама.
– Да, да, ни на волос, – отвечал смеясь князь Василий. – Сергей Кузьмич… со всех сторон. Со всех сторон, Сергей Кузьмич… Бедный Вязмитинов никак не мог пойти далее. Несколько раз он принимался снова за письмо, но только что скажет Сергей … всхлипывания… Ку…зьми…ч – слезы… и со всех сторон заглушаются рыданиями, и дальше он не мог. И опять платок, и опять «Сергей Кузьмич, со всех сторон», и слезы… так что уже попросили прочесть другого.
– Кузьмич… со всех сторон… и слезы… – повторил кто то смеясь.
– Не будьте злы, – погрозив пальцем, с другого конца стола, проговорила Анна Павловна, – c'est un si brave et excellent homme notre bon Viasmitinoff… [Это такой прекрасный человек, наш добрый Вязмитинов…]
Все очень смеялись. На верхнем почетном конце стола все были, казалось, веселы и под влиянием самых различных оживленных настроений; только Пьер и Элен молча сидели рядом почти на нижнем конце стола; на лицах обоих сдерживалась сияющая улыбка, не зависящая от Сергея Кузьмича, – улыбка стыдливости перед своими чувствами. Что бы ни говорили и как бы ни смеялись и шутили другие, как бы аппетитно ни кушали и рейнвейн, и соте, и мороженое, как бы ни избегали взглядом эту чету, как бы ни казались равнодушны, невнимательны к ней, чувствовалось почему то, по изредка бросаемым на них взглядам, что и анекдот о Сергее Кузьмиче, и смех, и кушанье – всё было притворно, а все силы внимания всего этого общества были обращены только на эту пару – Пьера и Элен. Князь Василий представлял всхлипыванья Сергея Кузьмича и в это время обегал взглядом дочь; и в то время как он смеялся, выражение его лица говорило: «Так, так, всё хорошо идет; нынче всё решится». Анна Павловна грозила ему за notre bon Viasmitinoff, а в глазах ее, которые мельком блеснули в этот момент на Пьера, князь Василий читал поздравление с будущим зятем и счастием дочери. Старая княгиня, предлагая с грустным вздохом вина своей соседке и сердито взглянув на дочь, этим вздохом как будто говорила: «да, теперь нам с вами ничего больше не осталось, как пить сладкое вино, моя милая; теперь время этой молодежи быть так дерзко вызывающе счастливой». «И что за глупость всё то, что я рассказываю, как будто это меня интересует, – думал дипломат, взглядывая на счастливые лица любовников – вот это счастие!»