День филателии
День филатели́и — памятный день, учреждённый в РСФСР и отмечавшийся с 1922 года до конца 1930-х годов, предшественник Дня почтовой марки.
Содержание
История
С момента появления первых почтовых марок увлечение филателией охватило жителей многих стран мира. В 1888 году в Антверпене (Бельгия) была организована первая в истории филателии международная выставка почтовых марок[1]. 18 августа 1889 года была организована встреча филателистов Германии в Майнце, она получила название «Немецкий филателистический день[de]»[2]. Позже, по мере развития увлечения людей филателией, в разных странах мира и в разное время проводили специальные почтовые мероприятия, приуроченные к Дню филателии, Дню почтовой марки, Дню почты, Дню коллекционера и тому подобным праздникам.
В СССР предшественником Дня почтовой марки можно считать День филателии, проведённый 19 августа 1922 года в Москве[3][≡][≡].
В 1936 году международная филателистическая федерация рекомендовала ежегодно проводить филателистический праздник — День почтовой марки[4]. В СССР с 1958 года День почтовой марки отмечался совместно с Днём коллекционера рядом филателистических организаций[3].
Память
Первый советский День филателии 1922 года был отмечен выпуском серии почтово-благотворительных марок РСФСР, известной под названием «Филателия — детям» (ЦФА (ИТЦ «Марка») № 43—48). Они были выполнены с помощью надпечатки текста «РСФСР / Филателия — детям / 19—8—22» чёрной краской на марках Российской империи[5].
- Почтово-благотворительный выпуск с надпечаткой «РСФСР. Филателия — детям. 19—8—22» (1922)
- 1stprint.jpg
1 копейка, без зубцов (ЦФА (ИТЦ «Марка») № 43)
- 2ndprint pos25.jpg
1 копейка, с зубцами (ЦФА (ИТЦ «Марка») № 43)
- Double 2k block.jpg
Квартблок 2-копеечной марки (ЦФА (ИТЦ «Марка») № 45)
Марки находились в продаже и в почтовом обращении один день — 19 августа 1922 года[5] и гасились специальным почтовым штемпелем «День филателии» на почтамте Москвы[3][5][6][≡][≡].
См. также
Напишите отзыв о статье "День филателии"
Примечания
- ↑ Соколов, Ниселевич, 1979, с. 105.
- ↑ [de.wikipedia.org/wiki/Deutscher_Philatelistentag Deutscher Philatelistentag] (нем.). [www.webcitation.org/6B1Tc79BK Архивировано из первоисточника 28 сентября 2012].
- ↑ 1 2 3 День почтовой марки // [filatelist.ru/tesaurus/196/184920/ Большой филателистический словарь] / Н. И. Владинец, Л. И. Ильичёв, И. Я. Левитас, П. Ф. Мазур, И. Н. Меркулов, И. А. Моросанов, Ю. К. Мякота, С. А. Панасян, Ю. М. Рудников, М. Б. Слуцкий, В. А. Якобс; под общ. ред. Н. И. Владинца и В. А. Якобса. — М.: Радио и связь, 1988. — С. 72. — 320 с. — 40 000 экз. — ISBN 5-256-00175-2. (Проверено 10 марта 2016) [www.webcitation.org/6fuQSbSHo Архивировано] из первоисточника 10 марта 2016.
- ↑ Соколов, Ниселевич, 1979, с. 106.
- ↑ 1 2 3 «Филателия — детям» // [filatelist.ru/tesaurus/212/186546/ Большой филателистический словарь] / Н. И. Владинец, Л. И. Ильичёв, И. Я. Левитас, П. Ф. Мазур, И. Н. Меркулов, И. А. Моросанов, Ю. К. Мякота, С. А. Панасян, Ю. М. Рудников, М. Б. Слуцкий, В. А. Якобс; под общ. ред. Н. И. Владинца и В. А. Якобса. — М.: Радио и связь, 1988. — С. 280. — 320 с. — 40 000 экз. — ISBN 5-256-00175-2. (Проверено 10 марта 2016) [www.webcitation.org/6fuPthmT8 Архивировано] из первоисточника 10 марта 2016.
- ↑ Специальное гашение // [fmus.ru/article02/FS/S.html Филателистический словарь] / Сост. О. Я. Басин. — М.: Связь, 1968. — 164 с. (Проверено 11 мая 2016) [www.webcitation.org/6hQI9EQWd Архивировано] из первоисточника 11 мая 2016.
Литература
- Соколов М. П., Ниселевич Л. М. Спутник филателиста / Всесоюзное общество филателистов. — Изд. 3-е, перераб. и доп. — М.: Связь, 1979. — 152 с. — 50 000 экз.
Ссылки
|
Портал «Филателия» |
|---|---|
|
филателия в Викисловаре? |
- [urpcc.ru/mess091.htm Филателия. Уральский центр частных коллекций. День почтовой марки]
- [webmarki.com/pochtovie-marki-sssr/filateliya-detyam-pochtovo-blagotvoritelnyj-vypusk--sc43 Филателия. Каталог почтовых марок СССР 1918—1991 гг. «Филателия — детям».]
| |||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий День филателии
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.
Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
