Надпечатка (филателия)

Надпечатка в филателии — собирательное название дополнительно напечатанного текста, иногда — графического изображения, на почтовой марке, блоке, иных знаках почтовой оплаты, готовых к выпуску или поступивших в обращение.

Применение

Основной традиционной функцией надпечатки является оперативное изменение информации на уже отпечатанных марках из-за резко изменившихся обстоятельств — в тех случаях, когда последние настолько важны, что требуют обязательного отражения, а оперативно подготовить новый тираж марок у почтового ведомства нет возможности.

К таким обстоятельствам относится изменения почтовых тарифов, государственной валюты, нехватка определённых видов марок, необходимость доплаты, смена общественного строя, оккупация и/или отделение территорий, отграничения зоны обращения марки. Иногда надпечатки делаются в служебных целях, для предотвращения злоупотреблений (контрольные надпечатки). Особыми видами являются благотворительные, памятные и пропагандистские надпечатки, которые обычно делают с целью показа значимости популяризуемого события, акции.

Несмотря на временный и экстренный характер подобных эмиссий, многие почтовые марки с надпечатками выпускались и выпускаются миллионами экземпляров и поэтому легко доступны сегодня для коллекционеров. Другие — очень редки. Как правило из-за срочности надпечатывание марок производилось ограниченными техническими средствами, поэтому многие такие марки, имея исходный экземпляр, потенциально легко подделать. В связи с этим для верификации подлинности ценных надпечаток обязательно проведение филателистической экспертизы.

Форма надпечатки

Текстовые надпечатки могут быть прямолинейными, дугообразными, змеевидными (Германия, 1923 год, служебные марки). Надпечатка может покрывать всю марку (ковровая) или часть марки (поясная). Рамочная надпечатка расположена по всем четырём сторонам марки.

Изменение номинала

К надпечаткам нового номинала (англ. surcharge) почтовые администрации обычно прибегают, когда марок требуемых номиналов нет в наличии, — либо из-за задержки с присылкой марок из центра, либо по причине столь быстрого изменения обстоятельств, что на на изготовление или получение соответствующих новых марок не хватает времени, либо просто с целью использования оставшихся неизрасходованными тиражей марок, по разным причинам выводящихся из обращения.

Иногда надпечатки новой стоимости делали отдельные почтмейстеры, особенно на отдалённых территориях и в ранний период истории почтовых марок, но из-за возможности злоупотреблений их редко одобряло соответствующее национальное правительство. Имеются и исключения — см., например, провизорий «Винета».

Надпечатки с увеличением номинала

В большинстве случаев надпечатка нового номинала увеличивает стоимость почтовой марки. Такие надпечатки являются самым распространённым случаем их применения и известны среди почтовых эмиссий подавляющего большинства стран мира.

Широко известен пример надпечаток на марках Германии в период гиперинфляции 1921—1923 годов. Марки номиналом в 10—20 пфеннигов уже не годились для оплаты почтовых сборов (на конверт обычного письма потребовалось бы наклеивать сотни таких марок), поэтому вначале правительство сделало на имеющихся марках надпечатки с номиналами до 10 немецких марок, пока не будут выпущены новые марки, но к 1923 году бесполезными стали даже вновь отпечатанные марки номиналом до 75 тысяч немецких марок, и на них пришлось сделать надпечатки более высоких номиналов — до двух миллионов немецких марок.

Далее гиперинфляционные почтовые марки стали печататься вообще без цифр и надписей номиналов, последние проставлялись с помощью надпечатки. Номиналы таких марок также быстро росли и достигли 50 миллиардов немецких марок, прежде чем произошла реформа финансовой системы.

Во многих странах британского Содружества наций при переходе к десятичной денежной единице в 1971 году почтовые марки надпечатывались новыми номиналами с указанием валюты, пенсов (вместо традиционного до этого времени символа «d» — denier) и фунтов.

Надпечатки с уменьшением номинала

Когда марок требуемых номиналов нет в наличии, но имеются марки более высокого достоинства, почтовые администрации иногда идут на уменьшение их стоимости с помощью надпечатки. Такое случается относительно реже, чем увеличение номинала, так как переоформление финансовой отчётности почты в сторону уменьшения обычно требует времени, сравнимого с периодом, необходимым для выпуска в обращение нового тиража — а потому почтовые администрации идут на такой шаг не так охотно.

Особым случаем появления больших тиражей почтовых марок с уменьшенными номиналами являются денежные реформы, сопровождающиеся деноминацией. Так, например, 1 января 1961 года в СССР прошла деноминация рубля в 10 раз — и на некоторых почтовых марках Советского Союза выпуска конца 1960 — начала 1961 годов, также как и на номиналах множества почтовых открыток, конвертов и печатных изданий, были сделаны надпечатки поверх старых цен с указанием новых, в десять раз меньше. Аналогичные надпечатки известны и во время денежных реформ во многих других странах — в Болгарии, Польше, Венгрии и проч. В ряде случаев такие эмиссии благодаря большому количеству разновидностей даже получают особые филателистические названия. Таковы, например, «Гроши» — соответствующие надпечатки на первоначально номинированных в злотых почтовых марках периода реформы в Польше в октябре 1950 года, сделанные почтовыми дирекциями и некоторыми почтовыми отделениями этой страны. Существует свыше 20 типов основных надпечаток, каждый из которых может встречаться на 125 различных марках.

Надпечатки, назначающие номинал

Иногда (особенно при не очень устойчивом экономическом положении в стране) почтовое ведомство в момент размещения заказа на печать почтовых марок не в состоянии дать художнику, гравёру и/или типографии чёткие инструкции, какие именно номиналы должны нести на себе новые марки. В таком случае тиражи печатаются «с запасом», исходя из экономической целесообразности, а номиналы проставляются на марках позже, отдельным распоряжением, с помощью типографских надпечаток. В ряде случаев почтовые администрации, сознательно разделяя процесс выпуска в свет надвое, берут такой подход за правило, считая его более рациональным. Так, например, обстояли дела в Португалии и её колониях в середине-конце 1930-х годов, в Венгрии начала XX века и др. В наше время подобная идея, хотя и основанная на ином принципе, реализована в безноминальных марках.

Австро-Венгрия (1906 и 1903): почтовые отделения в Османской империи  (Скотт #39) и на Крите  (Скотт #А15)

Надпечатки с изменением валюты

Многие страны прибегают к надпечаткам новой стоимости при переходе на иную денежную единицу. Например, в 1874 году в объединившейся Германской империи вместо грошей и крейцеров появились пфенниги и марки — в связи с чем было решено надпечатать находившиеся в обращении тиражи цифрами новых номиналов. Однако название новой валюты не было проставлено, из-за чего возник любопытный казус: марки номиналом 2½ гроша были надпечатаны «2½», а марки достоинством 9 крейцеров — «9». В некоторых случаях для обеспечения почтовых нужд граждан в регионах обращения валют, отличающихся от основной, государственная почта надпечатывала выпускаемые ей марки названиями требуемой валюты — в сопровождении нового номинала или с сохранением существовавшего. Такие выпуски были обычны для сети почтовых отделений за границей всех ведущих европейских стран (Великобритании, Франции, России, Австро-Венгрии и др.) в государствах со слаборазвитой собственной почтой (Оттоманская империя, балканские и другие территории Средиземноморья, Китай и др.) или для населения временно оккупируемых земель. Как правило тиражи таких надпечатанных марок значительно меньше основного.

Благотворительные и налоговые надпечатки

Такие надпечатки делают марки полупочтовыми — так как часть сбора направляется на непочтовые цели (отчисления в фонд Красного Креста и иные социальные нужды, фонды помощи пострадавшим от чрезвычайных ситуаций, военные сборы и проч.). Если подобные сборы объявляются по стране или территории на определённый период обязательными для франкировки всех почтовых отправлений, соответствующие марки называются почтово-налоговыми. Например, в Турции с 1911 года марки принудительной доплаты находятся в обращении 21 день в году.

Первоначально подобные марки не несли на себе никаких внешних признаков дополнительного сбора, а просто продавались с наценкой. Однако позже для предотвращения злоупотреблений и с целью популяризации цели сборов стали делать надпечатки двойного номинала «x+y», либо просто «+y» и иногда сопровождать надписями о причине наценки. Как правило у почты есть достаточно времени для разработки особого дизайна и печати тиражей подобных эмиссий — тем ценнее случаи, когда всё же приходилось прибегать к надпечаткам (из-за срочности, малости тиража или в силу стеснённости эмитента в средствах). Как правило поводами для них служили масштабные стихийные бедствия (наводнения, землетрясения), последствия войн, голод, разруха и т. д.

Примечательно, что долгое время уделом подобных эмиссий было только внутреннее почтовое сообщение, лишь в 1920 году они были допущены Всемирным почтовым союзом и до международного уровня. Чрезмерность выпусков (к 1940-м годам в Бельгии, Люксембурге, Франции и других странах количество почтово-благотворительных эмиссий порой составляло более 50 % от общего числа изданного), намеренно уменьшенные по сравнению с обычными тиражи марок с наценками и необоснованно высокие суммы сборов, практиковавшихся почтовыми администрациями ряда стран, вызвали протесты со стороны общественного мнения и ряд ограничительных решений Международной федерации филателии (ФИП). Так, например, ныне сумма дополнительного сбора не должна превышать 50 % от номинала марки. Некоторые государства были вынуждены принять и свои ограничения. К примеру, почте США в 2001 году специальным законом разрешён выпуск почтовой марки с надбавкой лишь один раз в два года.

Гибралтар: доплатная марка из почтовой (1918). СССР: почтовая марка из доплатной (1927)

</div>

Смена вида марки

В ряде случаев государства вынуждены прибегать к надпечаткам не только новой стоимости, но и вида почтовых марок по причине истощения существующих запасов, отсутствия средств или лица, отвечающего за заказ новых.

Служебная и доплатная

Изменение назначения почтовой марки путём надпечатки характерно и довольно обычно для стандартных эмиссий почтовых марок конца XIX — начала XX века. В основном, тогда меняли назначение почтовых, служебных и доплатных марок. Периоды политической нестабильности порой отмечены выпусками надпечаток на сберегательных, гербовых, телеграфных марках, а также, похоже, на всём, что можно было найти с зубцовкой и гуммированием.

Авиапочтовая

В настоящее время во многих странах мира как правило нет разницы между обычным «наземным» почтовым тарифом и тарифом на авиапересылку: письма транспортируются до адресатов возможно более оперативно любыми адекватными способами — и в значительной части посредством самолётов и иных летательных аппаратов.

Надпечатки авиапочты СССР: Гастелло и Талалихин (1944)

Однако даже сейчас большинство почтовых администраций мира по традиции периодически выпускает авиапочтовые марки. В прошлом же веке вплоть до 1980-х годов авиадоставка требовала от отправителя дополнительных затрат, которые коррелировали со стоимостью специальных марок для этих целей. В первой половине XX века авиапочта была настолько необычна, а объёмы её перевозок настолько небольшими, что ради неё не было рациональных причин издавать отдельные почтовые марки и поэтому делались надпечатки «Авиапочта» на обычных марках.

В некоторых случаях этому способствовало и то, что авиадоставка поначалу представляла собой нерегулярные, разовые акции, целью которых была не столько транспортировка людей и грузов (в том числе и почтовой корреспонденции), сколько популяризация авиации как таковой, её возможностей. В этом смысле надпечатывание специальных марок к очередному полёту, франкировка ими частных писем и дальнейшая рассылка такой почты по адресатам служили одним из лучших способов паблисити.

В СССР в 1920—1940-е годы, как и во многих других странах, на почтовых марках с номиналами для обычной почты также делали надпечатки для авиапочты (до 1940-х годов писали Авиопочта).

Предварительного гашения

На ранних этапах марочного периода развития почтовой связи, когда стоимость пересылки для отправителей была крайне существенна, получил определённое распространение способ экономии средств с помощью предварительного гашения (англ. precancel). На стандартных почтовых марках по заказу почтового ведомства перед их продажей какому-либо крупному заказчику типографским способом делались специальные надпечатки — чаще всего с названием города. Будучи накленными на его почтовые отправления, такие марки уже не требовали дополнительного гашения штемпелем— что оптимизировало работу почты и в итоге обходилось дешевле (а потому надпечатки порой сопровождались и новой ценой с небольшим дисконтом).

Эти почтовые марки были действительны лишь ограниченное время, а потому надпечатки часто содержали и дату эмиссии. Предварительные гашения были широко распространены в США, Франции, Бельгии и некоторых других странах. В настоящее время в подавляющем большинстве стран мира, включая СССР и Россию, сходные функции, хотя и принципиально иным способом, выполняют франкотипы.

Полевой почты

Большинство развитых европейских стран надпечатывали свои стандартные почтовые марки для использования в войсках, особенно находящихся за границей. Как правило военные марки делались путём надпечатки нескольких букв, сокращённо обозначавших военную администрацию и/или почту.

Политические изменения

Надпечатка — наиболее экономный, быстрый и доступный способ для почты ограничить зону обращения выпускаемых ею почтовых марок, то есть территории ответственности той или иной почтовой администрации. Как правило эта зона совпадает с теми или иными политическими границами. Поэтому к надпечаткам часто прибегают в тех случаях, когда эти реалии требуется отразить возможно более оперативно, чётко и дёшево.

Колониальные и территориальные надпечатки

Почтовые марки типа «Жница» для различных колоний Португалии (1910—1930)

В середине — конце XIX века многие колониальные империи ввели в практику выпуск общеколониальных типов почтовых марок. Однако со временем выяснилось, что универсальные марки не позволяют верно оценивать из единого центра почтовые и смежные потребности населения в зонах ответственности колониальных и иных заграничных имперских почтовых отделений. В то же время выпуск особых марок для каждой колонии оказался бы слишком расточителен для того периода. Выход был найден в надпечатках колониальных марок названиями тех или иных колоний или территорий, а зачастую — в эмиссиях колониальных почтовых марок особого дизайна, с заранее предусмотренными местами для надпечаток названия колонии, её валюты, порой отличавшейся от других, и цифры номинала.

В дальнейшем, с развитием почты и удешевлением полиграфии, в подобных выпусках уже не было столь острой экономической необходимости — однако сама идея одновременного выхода в свет по всей империи почтовых марок идентичного дизайна с надпечатками периодически реализовывалась даже в середине XX века, преимущественно в целях популяризации единства и незыблемости устоев. Например, подобными гигантскими одновременными эмиссиями для всех колоний Франции активно занимались противостоящие друг другу режим Виши и комитет «Свободная Франция» де Голля, невзирая на то, что подавляющее большинство тиражей их марок из-за войны физически не могло достичь самих французских колоний. Ныне описанная идея эволюционировала в совместные выпуски — обычные как для содружеств стран бывших колониальных империй, так и просто для разных государств, стремящихся подобным образом продемонстрировать миру свои дружеские отношения.

Немецкая Австрия (1918) и Западная Украина (1919)

В ряде случаев с помощью надпечатки государство или несколько государств отграничивают зону обращения почтовых марок на определённой территории, находящейся во временном или переходном статусе. Таковы, например, надпечатки 1920-х годов для плебисцитарных и иных территорий, подконтрольных Лиге Наций. Территориальные надпечатки обычны и для зон, временно занимавшихся различными военными формированиями в ходе гражданских войн (США, Россия, Мексика и проч.), если последние не предпринимали попыток провозглашения сепаратистских органов власти.

Северо-Западная армия Юденича (1919), РСФСР (1922), Казахстан (1992)

Смена власти

Поскольку почтовые марки являются документами, эмитируемыми официальной властью, и «визитными карточками страны», при наступлении периодов политической нестабильности одним из самых первых актов новых режимов как правило становится выпуск марок от своего имени — и зачастую не столько с целью обеспечения нужд населения, сколько с целью легитимизации и упрочения власти. Самый простой и доступный способ сделать это — надпечатать тиражи марок, оставшихся от прежнего, свергнутого или свергаемого, режима. Такие надпечатки могут закрывать или запечатывать надписями изображение головы прежнего правителя и обязательно провозглашают новый режим, иногда с указанием даты его прихода к власти. Именно так печатало свои марки, например, Временное правительство Южной Ирландии в 1922 году, используя стандартные выпуски Великобритании, прогитлеровская власть Независимого государства Хорватия в 1940 году, освободившийся от колониального режима Занзибар в 1964 году и многие другие приходившие с помощью переворотов к власти правительства.

Впрочем, подобным эмиссиям, безусловно, способствует и экономический упадок, разруха и потеря управляемости аппарата прежней власти: многие проблемы, и прежде всего восстановление связи, нуждаются в максимально оперативном решении практически «голыми руками», а надпечатки позволяют быстро и экономно наладить почтовое сообщение.

1945 год: Демократическая Федеративная Югославия и Народная Республика Албания

Оккупация

Во многих случаях (но не всегда) после ввода войск на оккупированную территорию и установления на ней особого режима управления организуются соответствующие управленческие структуры. От их имени и под их эгидой для нужд населения выпускаются почтовые марки — вначале по временным образцам (см. провизорий) и с использованием запасов, оставшихся от прежних властей, либо собственных. Как правило до печати и ввода в обращение новых марок факт оккупации отмечается на старых путём надпечаток. Зачастую последние включают в себя не только изменившееся название территории, но и новые номиналы из-за изменения тарифов на почтовые (и связанные с ними) услуги, а также изменения названия самой валюты, если таковое происходит.

Основной целью подобных эмиссий является возможно более оперативное отграничение зоны экономической ответственности оккупационных властей — особенно в случаях (таковых большинство), когда оккупируется не всё государство, а лишь его часть, с сохранением старой системы в остальной стране. Среди целей выпусков оккупационных почтовых марок, разумеется, присутствуют и пропагандистские мотивы — поскольку, как правило, новый статус территории признаётся urbi et orbi лишь постепенно и новым властям следует в возможно более короткие сроки наглядно показать населению и внешнему миру эффективность своей деятельности.

Британская оккупация Батума (1920), германская оккупация Польши (1940), финская оккупация Карелии (1941)

В то же время разумная осторожность и особый политический статус оккупированной территории как правило не позволяют вводить на ней непосредственно валюту и почтовые марки страны-оккупанта — по крайней мере на первых порах. Так или иначе, было бы неверным считать, что пропаганда находится среди первоочередных мотивов оккупационных эмиссий, хотя такой мотив явно или неявно и может присутствовать.

В свою очередь, государства, подвергшиеся частичной оккупации, обычно до последнего стараются не изымать оккупированные территории из общего экономико-политического механизма страны — поэтому порой склонны печатать почтовые марки даже и в тех случаях, когда территории полностью вышли из-под их фактического контроля и перспективы их возвращения в прежний статус-кво минимальны. Так, например, выпуск марок Португалии для Португальской Индии (Гоа, Диу и Дамана) был прекращён лишь спустя несколько лет после фактического перехода этих территорий к Индии.

Военная администрация

В некоторых случаях по ряду соображений (в основном, политических) гражданская администрация на занимаемой территории — поначалу или вообще — не создаётся, а функции административного управления этой территорией остаются в ведении аппарата оккупационных войск, как правило временно. В таких случаях военные вынуждены, среди прочих взятых на себя функций, регулировать и процесс налаживания и/или восстановления почтовой связи — в том числе и выпуская особые почтовые марки, чаще всего надпечатывая либо марки своей страны-метрополии, либо запасы, оставшиеся от прежних властей, особыми пометками.

Таковы, например, выпуски французского колониального корпуса для Судана, британских вооружённых сил в итальянских колониях Северной и Восточной Африки и в освобождённой от японцев Бирме (см. Британская военная администрация), египетского экспедиционного корпуса в Палестине, австралийских сил в Папуа и Новой Гвинее, выпуски военных администраций стран-союзниц по антигитлеровской коалиции в своих оккупационных зонах побеждённой Германии и многие другие случаи.

Памятные надпечатки

Надпечатки делаются и в коммеморативных целях — в ознаменование события, знаменательной даты, юбилея выдающейся личности и проч. Как правило в подобных случаях выпускаются специальные памятные марки, однако иногда событие следует отметить очень срочно или на выпуск особой марки нет средств — в этом случае почтовое ведомство надпечатывает обычные почтовые марки, как правило сходной тематики. Например, США, которые исторически эмитировали крайне мало надпечаток, поступили так в 1928 году с эмиссией в честь Молли Питчер и открытия Гавайских островов.

Особую подкатегорию составляют надпечатки на спортивных марках по поводу таких событий, как Олимпийские игры. Например, 8 апреля 1998 года Гайана выпустила серию из 32 марок, на которых изображены все сборные, участвовавшие в проходившем в том году чемпионате мира; 20 августа, после турнира, восемь из них были перевыпущены с надпечаткой, объявляющей о победе сборной Франции. Многие филателисты не одобряют подобную практику, небезосновательно подозревая такие надпечатки в спекулятивности.

Траурные надпечатки

Одним из самых актуальных поводов для появления срочных памятных надпечаток по понятным причинам является кончина правителя или иной крайне значимой для государства и общества личности.

Как правило в подобных печальных случаях почтовые ведомства используют тиражи стандартных почтовых марок с его портретом, надпечатывая их поля чёрным цветом или орнаментальной рамкой вокруг него. Такие траурные эмиссии происходили в Албании, Германии, Югославии и некоторых других странах мира. Порой, правда, почте всё же удаётся в сжатые сроки подготовить и выпустить в свет особые марки — так, например, произошло в 1924 году в СССР после кончины Владимира Ильича Ленина.

Комбинированные надпечатки и перепечатки

В ходе войн и революционных потрясений первой половины XX века в силу недостатка необходимых ресурсов правительствам порой приходилось прибегать к повторным надпечаткам на марках, на которых ранее уже были сделаны надпечатки. Подобные случаи характерны, например, для ситуаций многократного перехода власти из рук в руки, когда необходимость в собственных марках осознавалась как острая, а более подходящих тиражей в распоряжении не было. Иногда это делалось сознательно, с целью наглядной демонстрации факта низвержения прежнего режима: запечатав его надпечатки как властные атрибуты, новая власть демонстрировала их ничтожность.

Например, существуют перепечатки 1922 года греческих революционеров на марках недавно ставшего частью независимой Греции острова Крит, перепечатки контрреволюционного режима Хорти на марках, прежде надпечатанных Венгерской советской республикой в 1919 году, повторные надпечатки властей независимой Польши на надпечатках Варшавского генерал-губернаторства на марках Германии и другие подобные случаи. Иногда, впрочем, почта идёт на перепечатки и в более обыденных ситуациях — когда они не наносят заметного ущерба дизайну, а необходимость, тем не менее, присутствует (например, требуется слишком малый тираж и выпуск особого дизайна нерентабелен). Часто таким образом комбинируются надпечатки нового номинала и коммеморативные, а иногда — и меняющие назначение марки (допустим, «авиапочта +3»). Для начала прошлого века характерно и последовательное совмещение переоценки марки с надпечаткой названия другой колонии или заграничного почтового отделения.

Спекулятивные надпечатки

См. также: Спекулятивная марка

Фактически почтовые марки с надпечатками являются дополнительными объектами коллекционирования для филателистов: серия не может считаться собранной, если в ней отсутствуют какие-то из выпущенных в свет разновидностей. Это порождает рынок спроса — и далеко не всегда такой рынок свободен от спекуляций. По умолчанию подразумевается, что, поскольку за почтовыми эмиссиями осуществляется государственный контроль, последние находятся в рамках очевидных приличий. Однако дешевизна и доступность надпечатывания почтовых марок неизбежно порождает соблазны и злоупотребления, особенно для почтовых ведомств слаборазвитых регионов мира, периодов деколонизации и проч.

В ряде случаев малоопытные и/или стеснённые в средствах на развитие почты молодые только что образованные государства, оказавшись перед необходимостью освоения отпечатанных прежним режимом или бывшей метрополией тиражей марок, решают извлечь сиюминутную прибыль, не заботясь о репутации — которой у них пока нет. В результате подобной политики мировой филателистический рынок периодически наводняют спекулятивные надпечатки и перепечатки, как правило по бросовым ценам.

Резкую границу между спекулятивными надпечатками и простым пристрастием той или иной почты отмечать надпечатками знаменательные события провести сложно. Однако отличительной особенностью первых является ненормальное обилие поводов в короткий временной промежуток, а также заметное на глаз желание почтовой администрации «угодить сразу всем» — то есть совместить в одной марке или серии как можно больше ходовых филателистических тем, вынуждая покупать подобную продукцию максимальное число филателистов. Такое стремление не может не приобретать гротесковые формы.

Например, после деколонизации Южного Йемена в 1967 году на марках различных эмиратов протектората Аден британских времён были сделаны одновременно 16 надпечаток в различных сочетаниях: «Южная Аравия», изменённые номиналы в новой валюте, пять олимпийских колец к Олимпиаде в Мехико и остальным Олимпийским играм, начиная с берлинских, а также имя Уинстона Черчилля в нормальном и перевёрнутом виде, с годами его жизни и без.

В 1970 году почтовая администрация Тонга решила отметить надпечатками вступление страны в британское Содружество наций, одновременно определив свои марки в авиапочтовые служебные (англ. airmail official). Сьерра-Леоне в 1963 году отметилась на этом поприще, надпечатав на британских марках такие значимые события как «Второй год независимости. Прогресс. Развитие.» и «1853—1859—1963. Старейшая почтовая марка. Новейшая почта в Западной Африке», попутно сменив номинал и сделав часть марок авиапочтовыми в различных сочетаниях и цветах надпечаток. Признаки подобного карго-культа можно легко обнаружить в эмиссиях многих государств третьего мира, особенно в первые годы их существования.

Часто такие почтовые выпуски решениями конгрессов ФИП объявляются «нежелательными» и игнорируются большинством каталогов почтовых марок. Правда, поскольку ФИП обычно регламентирует лишь напечатанное непосредственно на почтовой марке, у некоторых почтовых администраций, стремящихся обойти ограничения, возникает соблазн дополнительно использовать для спекулятивных надпечаток купоны, поля марочного листа, поля почтовых блоков и т. д. Порой к подобным ноу-хау прибегают и почтовые ведомства развитых стран. Например, в Новой Зеландии в ряде случаев такие надпечатки делаются исключительно на полях филателистических сувенирных листков, а почта Канады вполне легально размещает на полях рекламные (так называемые «спонсорские») надпечатки, и т. д.

Контрольные надпечатки

Менее известная область применения надпечаток — в качестве контрольного средства для борьбы с хищениями. В XIX веке Мексика страдала от хищений почтовых марок во время их доставки в отдалённые почтовые отделения, поэтому на каждой марке делалась надпечатка названия города и номера.

Мексика: контрольные надпечатки (1864 и 1868)

США прибегли к такому методу для борьбы с хищениями в штатах Канзас и Небраска в 1929 году, сделав надпечатки на обычных марках того времени «Kans.» («Канзас») и «Nebr.» («Небраска»). Таких марок сохранилось мало и они высоко ценятся: например, марка номиналом 10 центов в 2000 году оценивалась более чем в 100 долларов. Аналогичные или сходные по функции эмиссии имеются и в истории почтового сообщения многих других стран, включая Россию и СССР.

Аннулирующие надпечатки

См. также: Учебная марка

Иногда в коллекциях встречаются марки-перфины или марки с надпечаткой слов «SPECIMEN» («ОБРАЗЕЦ») или «CANCELLED» («АННУЛИРОВАНА»). Эти надпечатки делались либо в типографии для использования марок в качестве цветового стандарта для будущей печати, либо органами власти для использования марок в качестве контрольных экземпляров или образцов, направляемых другим государствам-членам Всемирного почтового союза. Кроме того книжечки марок дополнительно аннулировались проколом отверстия с помощью билетного компостера. Этот способ применялся и в отношении книжечек, высылаемых компаниям, разместившим в них свою рекламу, чтобы они могли видеть результат, но не могли использовать марку.

В 1930 году почтовое ведомство Великобритании создало школы для обучения почтовых служащих (Post Office Training Schools). Для этих учебных центров на марках, а также на других предметах, широко использовавшихся почтовым ведомством в то время, были сделаны различного рода надпечатки, превращающие их в так называемые псевдомарки или учебные марки. Наиболее распространённой из них является надпечатка двух вертикальных чёрных полосок на имевших в тот момент хождение марках. Такие надпечатки были призваны предотвратить хищения, поскольку в таком виде марки нельзя было использовать, а также решить проблему необходимости отчитываться за них в обычном порядке.

Иногда на подобных марках делалась надпечатка «SCHOOL SPECIMEN» («Школьный образец»), хотя она гораздо чаще встречается на почтовых писчебумажных принадлежностях и бланках, равно как и надпись «FOR TESTING PURPOSES ONLY» («ТОЛЬКО ДЛЯ ТЕСТОВЫХ ЦЕЛЕЙ»). Аналогичные по функции марки изготавливаются во Франции и некоторых других странах.

Частные надпечатки

Надпечатки, сделанные частным лицом или организацией, которая не является официальным эмитентом знаков почтовой оплаты, называются частными надпечатками. Как правило их нанесение делает марку непригодной для оплаты почтового сбора (несмотря на то, что некоторые подобные недействительные марки успешно проходят почту по недосмотру почтовых служащих). Однако в некоторых, немногих, случаях частные надпечатки могут использоваться и легально. Например, в Великобритании марки с частными надпечатками, как правило, служили подтверждением налоговых платежей. Сходные функции они имеют и в США. Есть ряд примеров, в том числе в СССР в 1961 и в 1991 годах, когда частные надпечатки новой цены ставились на почтовых карточках вскоре после изменения почтовых тарифов. Иногда частные надпечатки наносятся на обратную сторону почтовых марок в качестве контрольных меток. Частные надпечатки также используются для выражения политических взглядов либо для создания объектов коллекционирования в память о каких-либо событиях.

К примеру, сторонники Германии в Судетах делали частные надпечатки с изображением свастики на марках Чехословакии перед аннексией этого региона. В Италии после свержения Муссолини и созданной им Итальянской социальной республики сторонниками фашизма на марках с изображнием короля ставились частные надпечатки изображения фасций. Во времена войны во Вьетнаме в США появились частные надпечатки с лозунгом «Молитесь о войне» (англ. Pray for War). Обычно подобные случаи оперативно пресекаются почтовыми и правоохранительными органами государства, если последнее дееспособно.

Пропагандистские надпечатки

Особым случаем частных надпечаток являются пропагандистские надпечатки. К таковым относятся надпечатки, которые делаются на поддельных или настоящих знаках почтовой оплаты с пропагандистскими целями в ходе противостояния различных режимов, организаций, движений, конкуренции идеологий, идей. Целями таких эмиссий может являться подрыв моральной стойкости, духа, доверия к своим властям среди населения вражеской стороны, посев сомнений в эффективности, легитимности, справедливости правящего режима; намерения спровоцировать население вражеской стороны на различные формы активного и пассивного сопротивления правящему режиму, переориентация населения вражеской стороны на помощь конкурирующим (внешним и/или внутренним) силам, организация «пятой колонны». Целями пропагандистских надпечаток, рассчитанных на распространение на своей территории, может являться мобилизация, сплочение при отпоре врагу, напоминание о базовых общественных ценностях, повышение морального духа и т. п. Впрочем, поскольку пропагандистские надпечатки делаются в обход официальной почтовой системы, они практически всегда нацелены на популяризацию и косвенную легитимизацию непризнанных, изгнанных, ущемлённых, преследуемых идей, организаций, правительств с помощью использования почтовой системы господствующего режима и/или мирового общественного мнения. Порой выпуск пропагандистских надпечаток может являться попыткой мимикрии под официальные эмиссии озабоченного общественными проблемами режима — с целью получения эмитентом дополнительных денежных средств путём продажи знаков почтовой оплаты введённым в заблуждение филателистам «от имени» официальной власти.

Пропагандистские надпечатки имеют статус подделок (англ. forgeries), фальсификаций (англ. fakes) или фантазий (cinderellas), случаев прохождения ими почты обычно немного, большинство попыток запуска в обращение идентифицируются и ликвидируются почтовыми служащими и/или спецслужбами государства-жертвы. Как следствие, на филателистическом рынке циркулирует большое количество подделок этих подделок.

Коллекционирование

Коллекционирование надпечатанных почтовых марок является одной из интересных областей тематической филателии.

В Великобритании были созданы и работают два объединения филателистов, коллекционирующих надпечатки:

• Общество изучения надпечаток Великобритании (англ. Great Britain Overprints Society — GBOS).

Ставит своей целью «изучение почтовых марок, почтовых отметок, цельных вещей и всех филателистических материалов с надпечатками на выпусках Великобритании и других стран, когда-либо их использовавших». Является аффилированным членом Ассоциации британских филателистических обществ (Association of British Philatelic Societies — ABPS) и Американского филателистического общества (APS).

• Общество изучения коммерческих надпечаток Великобритании (англ. Commercial Overprint Society of Great Britain — COSGB).

Объединяет людей, интересующихся так называемыми коммерческими надпечатками, то есть почтовыми и гербовыми марками, на которых было надпечатано наименование организации, использующей их коммерческим способом.

См. также

• Гашение (почта)
• Надпечатка (бонистика)
• Перфин
• Предварительное гашение
• Провизорий
• Частная надпечатка
• Категория:Изображения:Надпечатки (дополнительные иллюстрации)

Напишите отзыв о статье "Надпечатка (филателия)"

Примечания

Литература

• [www.philately.h14.ru/BS/N.html Большой филателистический словарь] / Под общ. ред. Н. И. Владинца и В. А. Якобса. — М.: Радио и связь, 1988. — 320 с. — ISBN 5-256-00175-2. [См. статьи, начинающиеся на Надпечатки.]
• Карлович Э. [stamps.ucoz.com/Books/500_phil_zagadok.pdf 500 филателистических загадок] / Пер. с польск. В. Л. Кона. — М.: Связь, 1978. — 248 с.
• Кисин Б. М. [www.ozon.ru/context/detail/id/3223180/ Страна Филателия] / Ред. В. Нездвецкий. — М.: Просвещение, 1969. — 240 с. — 100 000 экз. (Проверено 15 июля 2016) [webcitation.org/6eDwKqKmf Архивировано] из первоисточника 2 января 2016.
• [www.philately.h14.ru/FS/N.html Филателистический словарь] / Сост. О. Я. Басин. — М.: Связь, 1968. — 164 с. [См. Надпечатки.]
• Филателистический словарь // Филателия СССР. — 1983. — № 8. — С. 61.
• Филиппов В. Загадочная надпечатка // Филателия СССР. — 1966. — № 4.
• Языков С. О надпечатках // Филателия СССР. — 1976. — № 1. — С. 29.
• Scott 2007. Standard Postage Stamp Catalogue. — New York, NY, USA: Scott, 2006. (англ.)

Ссылки

• [mirmarok.ru/prim/view_article/288/ «Надпечатка»] — глава из электронной книги [mirmarok.ru/book/ «Мир филателии»] [filatelist.narod.ru/ В. А. Новосёлова (Смоленск)] на сайте Союза филателистов России [mirmarok.ru/ «Мир м@рок»]
• [www.belpost.by/stamps/dictionary/letter-n/ Надпечатка; Надпечатка цены]. Русско-английский толковый словарь филателистических терминов — Н. Юный филателист. Белпочта. Проверено 21 октября 2009. [www.webcitation.org/65kaNMWpq Архивировано из первоисточника 27 февраля 2012].
• [www.linns.com/howto/refresher/overprints_20080225/refreshercourse.aspx «Overprints and surcharges: provisionals have many functions»] — статья Джанет Клуг (Janet Klug) на [www.linns.com/ сайте] «Linn's Stamp News» (США) (англ.)  (Проверено 14 января 2009)

Отрывок, характеризующий Надпечатка (филателия)

Долохов не отвечал ротному; он был вовлечен в горячий спор с французским гренадером. Они говорили, как и должно было быть, о кампании. Француз доказывал, смешивая австрийцев с русскими, что русские сдались и бежали от самого Ульма; Долохов доказывал, что русские не сдавались, а били французов.
– Здесь велят прогнать вас и прогоним, – говорил Долохов.
– Только старайтесь, чтобы вас не забрали со всеми вашими казаками, – сказал гренадер француз.
Зрители и слушатели французы засмеялись.
– Вас заставят плясать, как при Суворове вы плясали (on vous fera danser [вас заставят плясать]), – сказал Долохов.
– Qu'est ce qu'il chante? [Что он там поет?] – сказал один француз.
– De l'histoire ancienne, [Древняя история,] – сказал другой, догадавшись, что дело шло о прежних войнах. – L'Empereur va lui faire voir a votre Souvara, comme aux autres… [Император покажет вашему Сувара, как и другим…]
– Бонапарте… – начал было Долохов, но француз перебил его.
– Нет Бонапарте. Есть император! Sacre nom… [Чорт возьми…] – сердито крикнул он.
– Чорт его дери вашего императора!
И Долохов по русски, грубо, по солдатски обругался и, вскинув ружье, отошел прочь.
– Пойдемте, Иван Лукич, – сказал он ротному.
– Вот так по хранцузски, – заговорили солдаты в цепи. – Ну ка ты, Сидоров!
Сидоров подмигнул и, обращаясь к французам, начал часто, часто лепетать непонятные слова:
– Кари, мала, тафа, сафи, мутер, каска, – лопотал он, стараясь придавать выразительные интонации своему голосу.
– Го, го, го! ха ха, ха, ха! Ух! Ух! – раздался между солдатами грохот такого здорового и веселого хохота, невольно через цепь сообщившегося и французам, что после этого нужно было, казалось, разрядить ружья, взорвать заряды и разойтись поскорее всем по домам.
Но ружья остались заряжены, бойницы в домах и укреплениях так же грозно смотрели вперед и так же, как прежде, остались друг против друга обращенные, снятые с передков пушки.


Объехав всю линию войск от правого до левого фланга, князь Андрей поднялся на ту батарею, с которой, по словам штаб офицера, всё поле было видно. Здесь он слез с лошади и остановился у крайнего из четырех снятых с передков орудий. Впереди орудий ходил часовой артиллерист, вытянувшийся было перед офицером, но по сделанному ему знаку возобновивший свое равномерное, скучливое хождение. Сзади орудий стояли передки, еще сзади коновязь и костры артиллеристов. Налево, недалеко от крайнего орудия, был новый плетеный шалашик, из которого слышались оживленные офицерские голоса.
Действительно, с батареи открывался вид почти всего расположения русских войск и большей части неприятеля. Прямо против батареи, на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен; левее и правее можно было различить в трех местах, среди дыма их костров, массы французских войск, которых, очевидно, большая часть находилась в самой деревне и за горою. Левее деревни, в дыму, казалось что то похожее на батарею, но простым глазом нельзя было рассмотреть хорошенько. Правый фланг наш располагался на довольно крутом возвышении, которое господствовало над позицией французов. По нем расположена была наша пехота, и на самом краю видны были драгуны. В центре, где и находилась та батарея Тушина, с которой рассматривал позицию князь Андрей, был самый отлогий и прямой спуск и подъем к ручью, отделявшему нас от Шенграбена. Налево войска наши примыкали к лесу, где дымились костры нашей, рубившей дрова, пехоты. Линия французов была шире нашей, и ясно было, что французы легко могли обойти нас с обеих сторон. Сзади нашей позиции был крутой и глубокий овраг, по которому трудно было отступать артиллерии и коннице. Князь Андрей, облокотясь на пушку и достав бумажник, начертил для себя план расположения войск. В двух местах он карандашом поставил заметки, намереваясь сообщить их Багратиону. Он предполагал, во первых, сосредоточить всю артиллерию в центре и, во вторых, кавалерию перевести назад, на ту сторону оврага. Князь Андрей, постоянно находясь при главнокомандующем, следя за движениями масс и общими распоряжениями и постоянно занимаясь историческими описаниями сражений, и в этом предстоящем деле невольно соображал будущий ход военных действий только в общих чертах. Ему представлялись лишь следующего рода крупные случайности: «Ежели неприятель поведет атаку на правый фланг, – говорил он сам себе, – Киевский гренадерский и Подольский егерский должны будут удерживать свою позицию до тех пор, пока резервы центра не подойдут к ним. В этом случае драгуны могут ударить во фланг и опрокинуть их. В случае же атаки на центр, мы выставляем на этом возвышении центральную батарею и под ее прикрытием стягиваем левый фланг и отступаем до оврага эшелонами», рассуждал он сам с собою…
Всё время, что он был на батарее у орудия, он, как это часто бывает, не переставая, слышал звуки голосов офицеров, говоривших в балагане, но не понимал ни одного слова из того, что они говорили. Вдруг звук голосов из балагана поразил его таким задушевным тоном, что он невольно стал прислушиваться.
– Нет, голубчик, – говорил приятный и как будто знакомый князю Андрею голос, – я говорю, что коли бы возможно было знать, что будет после смерти, тогда бы и смерти из нас никто не боялся. Так то, голубчик.
Другой, более молодой голос перебил его:
– Да бойся, не бойся, всё равно, – не минуешь.
– А всё боишься! Эх вы, ученые люди, – сказал третий мужественный голос, перебивая обоих. – То то вы, артиллеристы, и учены очень оттого, что всё с собой свезти можно, и водочки и закусочки.
И владелец мужественного голоса, видимо, пехотный офицер, засмеялся.
– А всё боишься, – продолжал первый знакомый голос. – Боишься неизвестности, вот чего. Как там ни говори, что душа на небо пойдет… ведь это мы знаем, что неба нет, a сфера одна.
Опять мужественный голос перебил артиллериста.
– Ну, угостите же травником то вашим, Тушин, – сказал он.
«А, это тот самый капитан, который без сапог стоял у маркитанта», подумал князь Андрей, с удовольствием признавая приятный философствовавший голос.
– Травничку можно, – сказал Тушин, – а всё таки будущую жизнь постигнуть…
Он не договорил. В это время в воздухе послышался свист; ближе, ближе, быстрее и слышнее, слышнее и быстрее, и ядро, как будто не договорив всего, что нужно было, с нечеловеческою силой взрывая брызги, шлепнулось в землю недалеко от балагана. Земля как будто ахнула от страшного удара.
В то же мгновение из балагана выскочил прежде всех маленький Тушин с закушенною на бок трубочкой; доброе, умное лицо его было несколько бледно. За ним вышел владетель мужественного голоса, молодцоватый пехотный офицер, и побежал к своей роте, на бегу застегиваясь.


Князь Андрей верхом остановился на батарее, глядя на дым орудия, из которого вылетело ядро. Глаза его разбегались по обширному пространству. Он видел только, что прежде неподвижные массы французов заколыхались, и что налево действительно была батарея. На ней еще не разошелся дымок. Французские два конные, вероятно, адъютанта, проскакали по горе. Под гору, вероятно, для усиления цепи, двигалась явственно видневшаяся небольшая колонна неприятеля. Еще дым первого выстрела не рассеялся, как показался другой дымок и выстрел. Сраженье началось. Князь Андрей повернул лошадь и поскакал назад в Грунт отыскивать князя Багратиона. Сзади себя он слышал, как канонада становилась чаще и громче. Видно, наши начинали отвечать. Внизу, в том месте, где проезжали парламентеры, послышались ружейные выстрелы.
Лемарруа (Le Marierois) с грозным письмом Бонапарта только что прискакал к Мюрату, и пристыженный Мюрат, желая загладить свою ошибку, тотчас же двинул свои войска на центр и в обход обоих флангов, надеясь еще до вечера и до прибытия императора раздавить ничтожный, стоявший перед ним, отряд.
«Началось! Вот оно!» думал князь Андрей, чувствуя, как кровь чаще начинала приливать к его сердцу. «Но где же? Как же выразится мой Тулон?» думал он.
Проезжая между тех же рот, которые ели кашу и пили водку четверть часа тому назад, он везде видел одни и те же быстрые движения строившихся и разбиравших ружья солдат, и на всех лицах узнавал он то чувство оживления, которое было в его сердце. «Началось! Вот оно! Страшно и весело!» говорило лицо каждого солдата и офицера.
Не доехав еще до строившегося укрепления, он увидел в вечернем свете пасмурного осеннего дня подвигавшихся ему навстречу верховых. Передовой, в бурке и картузе со смушками, ехал на белой лошади. Это был князь Багратион. Князь Андрей остановился, ожидая его. Князь Багратион приостановил свою лошадь и, узнав князя Андрея, кивнул ему головой. Он продолжал смотреть вперед в то время, как князь Андрей говорил ему то, что он видел.
Выражение: «началось! вот оно!» было даже и на крепком карем лице князя Багратиона с полузакрытыми, мутными, как будто невыспавшимися глазами. Князь Андрей с беспокойным любопытством вглядывался в это неподвижное лицо, и ему хотелось знать, думает ли и чувствует, и что думает, что чувствует этот человек в эту минуту? «Есть ли вообще что нибудь там, за этим неподвижным лицом?» спрашивал себя князь Андрей, глядя на него. Князь Багратион наклонил голову, в знак согласия на слова князя Андрея, и сказал: «Хорошо», с таким выражением, как будто всё то, что происходило и что ему сообщали, было именно то, что он уже предвидел. Князь Андрей, запихавшись от быстроты езды, говорил быстро. Князь Багратион произносил слова с своим восточным акцентом особенно медленно, как бы внушая, что торопиться некуда. Он тронул, однако, рысью свою лошадь по направлению к батарее Тушина. Князь Андрей вместе с свитой поехал за ним. За князем Багратионом ехали: свитский офицер, личный адъютант князя, Жерков, ординарец, дежурный штаб офицер на энглизированной красивой лошади и статский чиновник, аудитор, который из любопытства попросился ехать в сражение. Аудитор, полный мужчина с полным лицом, с наивною улыбкой радости оглядывался вокруг, трясясь на своей лошади, представляя странный вид в своей камлотовой шинели на фурштатском седле среди гусар, казаков и адъютантов.
– Вот хочет сраженье посмотреть, – сказал Жерков Болконскому, указывая на аудитора, – да под ложечкой уж заболело.
– Ну, полно вам, – проговорил аудитор с сияющею, наивною и вместе хитрою улыбкой, как будто ему лестно было, что он составлял предмет шуток Жеркова, и как будто он нарочно старался казаться глупее, чем он был в самом деле.
– Tres drole, mon monsieur prince, [Очень забавно, мой господин князь,] – сказал дежурный штаб офицер. (Он помнил, что по французски как то особенно говорится титул князь, и никак не мог наладить.)
В это время они все уже подъезжали к батарее Тушина, и впереди их ударилось ядро.
– Что ж это упало? – наивно улыбаясь, спросил аудитор.
– Лепешки французские, – сказал Жерков.
– Этим то бьют, значит? – спросил аудитор. – Страсть то какая!
И он, казалось, распускался весь от удовольствия. Едва он договорил, как опять раздался неожиданно страшный свист, вдруг прекратившийся ударом во что то жидкое, и ш ш ш шлеп – казак, ехавший несколько правее и сзади аудитора, с лошадью рухнулся на землю. Жерков и дежурный штаб офицер пригнулись к седлам и прочь поворотили лошадей. Аудитор остановился против казака, со внимательным любопытством рассматривая его. Казак был мертв, лошадь еще билась.
Князь Багратион, прищурившись, оглянулся и, увидав причину происшедшего замешательства, равнодушно отвернулся, как будто говоря: стоит ли глупостями заниматься! Он остановил лошадь, с приемом хорошего ездока, несколько перегнулся и выправил зацепившуюся за бурку шпагу. Шпага была старинная, не такая, какие носились теперь. Князь Андрей вспомнил рассказ о том, как Суворов в Италии подарил свою шпагу Багратиону, и ему в эту минуту особенно приятно было это воспоминание. Они подъехали к той самой батарее, у которой стоял Болконский, когда рассматривал поле сражения.
– Чья рота? – спросил князь Багратион у фейерверкера, стоявшего у ящиков.
Он спрашивал: чья рота? а в сущности он спрашивал: уж не робеете ли вы тут? И фейерверкер понял это.
– Капитана Тушина, ваше превосходительство, – вытягиваясь, закричал веселым голосом рыжий, с покрытым веснушками лицом, фейерверкер.
– Так, так, – проговорил Багратион, что то соображая, и мимо передков проехал к крайнему орудию.
В то время как он подъезжал, из орудия этого, оглушая его и свиту, зазвенел выстрел, и в дыму, вдруг окружившем орудие, видны были артиллеристы, подхватившие пушку и, торопливо напрягаясь, накатывавшие ее на прежнее место. Широкоплечий, огромный солдат 1 й с банником, широко расставив ноги, отскочил к колесу. 2 й трясущейся рукой клал заряд в дуло. Небольшой сутуловатый человек, офицер Тушин, спотыкнувшись на хобот, выбежал вперед, не замечая генерала и выглядывая из под маленькой ручки.
– Еще две линии прибавь, как раз так будет, – закричал он тоненьким голоском, которому он старался придать молодцоватость, не шедшую к его фигуре. – Второе! – пропищал он. – Круши, Медведев!
Багратион окликнул офицера, и Тушин, робким и неловким движением, совсем не так, как салютуют военные, а так, как благословляют священники, приложив три пальца к козырьку, подошел к генералу. Хотя орудия Тушина были назначены для того, чтоб обстреливать лощину, он стрелял брандскугелями по видневшейся впереди деревне Шенграбен, перед которой выдвигались большие массы французов.
Никто не приказывал Тушину, куда и чем стрелять, и он, посоветовавшись с своим фельдфебелем Захарченком, к которому имел большое уважение, решил, что хорошо было бы зажечь деревню. «Хорошо!» сказал Багратион на доклад офицера и стал оглядывать всё открывавшееся перед ним поле сражения, как бы что то соображая. С правой стороны ближе всего подошли французы. Пониже высоты, на которой стоял Киевский полк, в лощине речки слышалась хватающая за душу перекатная трескотня ружей, и гораздо правее, за драгунами, свитский офицер указывал князю на обходившую наш фланг колонну французов. Налево горизонт ограничивался близким лесом. Князь Багратион приказал двум баталионам из центра итти на подкрепление направо. Свитский офицер осмелился заметить князю, что по уходе этих баталионов орудия останутся без прикрытия. Князь Багратион обернулся к свитскому офицеру и тусклыми глазами посмотрел на него молча. Князю Андрею казалось, что замечание свитского офицера было справедливо и что действительно сказать было нечего. Но в это время прискакал адъютант от полкового командира, бывшего в лощине, с известием, что огромные массы французов шли низом, что полк расстроен и отступает к киевским гренадерам. Князь Багратион наклонил голову в знак согласия и одобрения. Шагом поехал он направо и послал адъютанта к драгунам с приказанием атаковать французов. Но посланный туда адъютант приехал через полчаса с известием, что драгунский полковой командир уже отступил за овраг, ибо против него был направлен сильный огонь, и он понапрасну терял людей и потому спешил стрелков в лес.
– Хорошо! – сказал Багратион.
В то время как он отъезжал от батареи, налево тоже послышались выстрелы в лесу, и так как было слишком далеко до левого фланга, чтобы успеть самому приехать во время, князь Багратион послал туда Жеркова сказать старшему генералу, тому самому, который представлял полк Кутузову в Браунау, чтобы он отступил сколь можно поспешнее за овраг, потому что правый фланг, вероятно, не в силах будет долго удерживать неприятеля. Про Тушина же и баталион, прикрывавший его, было забыто. Князь Андрей тщательно прислушивался к разговорам князя Багратиона с начальниками и к отдаваемым им приказаниям и к удивлению замечал, что приказаний никаких отдаваемо не было, а что князь Багратион только старался делать вид, что всё, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что всё это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями. Благодаря такту, который выказывал князь Багратион, князь Андрей замечал, что, несмотря на эту случайность событий и независимость их от воли начальника, присутствие его сделало чрезвычайно много. Начальники, с расстроенными лицами подъезжавшие к князю Багратиону, становились спокойны, солдаты и офицеры весело приветствовали его и становились оживленнее в его присутствии и, видимо, щеголяли перед ним своею храбростию.


Князь Багратион, выехав на самый высокий пункт нашего правого фланга, стал спускаться книзу, где слышалась перекатная стрельба и ничего не видно было от порохового дыма. Чем ближе они спускались к лощине, тем менее им становилось видно, но тем чувствительнее становилась близость самого настоящего поля сражения. Им стали встречаться раненые. Одного с окровавленной головой, без шапки, тащили двое солдат под руки. Он хрипел и плевал. Пуля попала, видно, в рот или в горло. Другой, встретившийся им, бодро шел один, без ружья, громко охая и махая от свежей боли рукою, из которой кровь лилась, как из стклянки, на его шинель. Лицо его казалось больше испуганным, чем страдающим. Он минуту тому назад был ранен. Переехав дорогу, они стали круто спускаться и на спуске увидали несколько человек, которые лежали; им встретилась толпа солдат, в числе которых были и не раненые. Солдаты шли в гору, тяжело дыша, и, несмотря на вид генерала, громко разговаривали и махали руками. Впереди, в дыму, уже были видны ряды серых шинелей, и офицер, увидав Багратиона, с криком побежал за солдатами, шедшими толпой, требуя, чтоб они воротились. Багратион подъехал к рядам, по которым то там, то здесь быстро щелкали выстрелы, заглушая говор и командные крики. Весь воздух пропитан был пороховым дымом. Лица солдат все были закопчены порохом и оживлены. Иные забивали шомполами, другие посыпали на полки, доставали заряды из сумок, третьи стреляли. Но в кого они стреляли, этого не было видно от порохового дыма, не уносимого ветром. Довольно часто слышались приятные звуки жужжанья и свистения. «Что это такое? – думал князь Андрей, подъезжая к этой толпе солдат. – Это не может быть атака, потому что они не двигаются; не может быть карре: они не так стоят».
Худощавый, слабый на вид старичок, полковой командир, с приятною улыбкой, с веками, которые больше чем наполовину закрывали его старческие глаза, придавая ему кроткий вид, подъехал к князю Багратиону и принял его, как хозяин дорогого гостя. Он доложил князю Багратиону, что против его полка была конная атака французов, но что, хотя атака эта отбита, полк потерял больше половины людей. Полковой командир сказал, что атака была отбита, придумав это военное название тому, что происходило в его полку; но он действительно сам не знал, что происходило в эти полчаса во вверенных ему войсках, и не мог с достоверностью сказать, была ли отбита атака или полк его был разбит атакой. В начале действий он знал только то, что по всему его полку стали летать ядра и гранаты и бить людей, что потом кто то закричал: «конница», и наши стали стрелять. И стреляли до сих пор уже не в конницу, которая скрылась, а в пеших французов, которые показались в лощине и стреляли по нашим. Князь Багратион наклонил голову в знак того, что всё это было совершенно так, как он желал и предполагал. Обратившись к адъютанту, он приказал ему привести с горы два баталиона 6 го егерского, мимо которых они сейчас проехали. Князя Андрея поразила в эту минуту перемена, происшедшая в лице князя Багратиона. Лицо его выражало ту сосредоточенную и счастливую решимость, которая бывает у человека, готового в жаркий день броситься в воду и берущего последний разбег. Не было ни невыспавшихся тусклых глаз, ни притворно глубокомысленного вида: круглые, твердые, ястребиные глаза восторженно и несколько презрительно смотрели вперед, очевидно, ни на чем не останавливаясь, хотя в его движениях оставалась прежняя медленность и размеренность.
Полковой командир обратился к князю Багратиону, упрашивая его отъехать назад, так как здесь было слишком опасно. «Помилуйте, ваше сиятельство, ради Бога!» говорил он, за подтверждением взглядывая на свитского офицера, который отвертывался от него. «Вот, изволите видеть!» Он давал заметить пули, которые беспрестанно визжали, пели и свистали около них. Он говорил таким тоном просьбы и упрека, с каким плотник говорит взявшемуся за топор барину: «наше дело привычное, а вы ручки намозолите». Он говорил так, как будто его самого не могли убить эти пули, и его полузакрытые глаза придавали его словам еще более убедительное выражение. Штаб офицер присоединился к увещаниям полкового командира; но князь Багратион не отвечал им и только приказал перестать стрелять и построиться так, чтобы дать место подходившим двум баталионам. В то время как он говорил, будто невидимою рукой потянулся справа налево, от поднявшегося ветра, полог дыма, скрывавший лощину, и противоположная гора с двигающимися по ней французами открылась перед ними. Все глаза были невольно устремлены на эту французскую колонну, подвигавшуюся к нам и извивавшуюся по уступам местности. Уже видны были мохнатые шапки солдат; уже можно было отличить офицеров от рядовых; видно было, как трепалось о древко их знамя.
– Славно идут, – сказал кто то в свите Багратиона.
Голова колонны спустилась уже в лощину. Столкновение должно было произойти на этой стороне спуска…
Остатки нашего полка, бывшего в деле, поспешно строясь, отходили вправо; из за них, разгоняя отставших, подходили стройно два баталиона 6 го егерского. Они еще не поровнялись с Багратионом, а уже слышен был тяжелый, грузный шаг, отбиваемый в ногу всею массой людей. С левого фланга шел ближе всех к Багратиону ротный командир, круглолицый, статный мужчина с глупым, счастливым выражением лица, тот самый, который выбежал из балагана. Он, видимо, ни о чем не думал в эту минуту, кроме того, что он молодцом пройдет мимо начальства.
С фрунтовым самодовольством он шел легко на мускулистых ногах, точно он плыл, без малейшего усилия вытягиваясь и отличаясь этою легкостью от тяжелого шага солдат, шедших по его шагу. Он нес у ноги вынутую тоненькую, узенькую шпагу (гнутую шпажку, не похожую на оружие) и, оглядываясь то на начальство, то назад, не теряя шагу, гибко поворачивался всем своим сильным станом. Казалось, все силы души его были направлены на то,чтобы наилучшим образом пройти мимо начальства, и, чувствуя, что он исполняет это дело хорошо, он был счастлив. «Левой… левой… левой…», казалось, внутренно приговаривал он через каждый шаг, и по этому такту с разно образно строгими лицами двигалась стена солдатских фигур, отягченных ранцами и ружьями, как будто каждый из этих сотен солдат мысленно через шаг приговаривал: «левой… левой… левой…». Толстый майор, пыхтя и разрознивая шаг, обходил куст по дороге; отставший солдат, запыхавшись, с испуганным лицом за свою неисправность, рысью догонял роту; ядро, нажимая воздух, пролетело над головой князя Багратиона и свиты и в такт: «левой – левой!» ударилось в колонну. «Сомкнись!» послышался щеголяющий голос ротного командира. Солдаты дугой обходили что то в том месте, куда упало ядро; старый кавалер, фланговый унтер офицер, отстав около убитых, догнал свой ряд, подпрыгнув, переменил ногу, попал в шаг и сердито оглянулся. «Левой… левой… левой…», казалось, слышалось из за угрожающего молчания и однообразного звука единовременно ударяющих о землю ног.
– Молодцами, ребята! – сказал князь Багратион.
«Ради… ого го го го го!…» раздалось по рядам. Угрюмый солдат, шедший слева, крича, оглянулся глазами на Багратиона с таким выражением, как будто говорил: «сами знаем»; другой, не оглядываясь и как будто боясь развлечься, разинув рот, кричал и проходил.
Велено было остановиться и снять ранцы.
Багратион объехал прошедшие мимо его ряды и слез с лошади. Он отдал казаку поводья, снял и отдал бурку, расправил ноги и поправил на голове картуз. Голова французской колонны, с офицерами впереди, показалась из под горы.
«С Богом!» проговорил Багратион твердым, слышным голосом, на мгновение обернулся к фронту и, слегка размахивая руками, неловким шагом кавалериста, как бы трудясь, пошел вперед по неровному полю. Князь Андрей чувствовал, что какая то непреодолимая сила влечет его вперед, и испытывал большое счастие. [Тут произошла та атака, про которую Тьер говорит: «Les russes se conduisirent vaillamment, et chose rare a la guerre, on vit deux masses d'infanterie Mariecher resolument l'une contre l'autre sans qu'aucune des deux ceda avant d'etre abordee»; а Наполеон на острове Св. Елены сказал: «Quelques bataillons russes montrerent de l'intrepidite„. [Русские вели себя доблестно, и вещь – редкая на войне, две массы пехоты шли решительно одна против другой, и ни одна из двух не уступила до самого столкновения“. Слова Наполеона: [Несколько русских батальонов проявили бесстрашие.]
Уже близко становились французы; уже князь Андрей, шедший рядом с Багратионом, ясно различал перевязи, красные эполеты, даже лица французов. (Он ясно видел одного старого французского офицера, который вывернутыми ногами в штиблетах с трудом шел в гору.) Князь Багратион не давал нового приказания и всё так же молча шел перед рядами. Вдруг между французами треснул один выстрел, другой, третий… и по всем расстроившимся неприятельским рядам разнесся дым и затрещала пальба. Несколько человек наших упало, в том числе и круглолицый офицер, шедший так весело и старательно. Но в то же мгновение как раздался первый выстрел, Багратион оглянулся и закричал: «Ура!»
«Ура а а а!» протяжным криком разнеслось по нашей линии и, обгоняя князя Багратиона и друг друга, нестройною, но веселою и оживленною толпой побежали наши под гору за расстроенными французами.


Атака 6 го егерского обеспечила отступление правого фланга. В центре действие забытой батареи Тушина, успевшего зажечь Шенграбен, останавливало движение французов. Французы тушили пожар, разносимый ветром, и давали время отступать. Отступление центра через овраг совершалось поспешно и шумно; однако войска, отступая, не путались командами. Но левый фланг, который единовременно был атакован и обходим превосходными силами французов под начальством Ланна и который состоял из Азовского и Подольского пехотных и Павлоградского гусарского полков, был расстроен. Багратион послал Жеркова к генералу левого фланга с приказанием немедленно отступать.
Жерков бойко, не отнимая руки от фуражки, тронул лошадь и поскакал. Но едва только он отъехал от Багратиона, как силы изменили ему. На него нашел непреодолимый страх, и он не мог ехать туда, где было опасно.
Подъехав к войскам левого фланга, он поехал не вперед, где была стрельба, а стал отыскивать генерала и начальников там, где их не могло быть, и потому не передал приказания.
Командование левым флангом принадлежало по старшинству полковому командиру того самого полка, который представлялся под Браунау Кутузову и в котором служил солдатом Долохов. Командование же крайнего левого фланга было предназначено командиру Павлоградского полка, где служил Ростов, вследствие чего произошло недоразумение. Оба начальника были сильно раздражены друг против друга, и в то самое время как на правом фланге давно уже шло дело и французы уже начали наступление, оба начальника были заняты переговорами, которые имели целью оскорбить друг друга. Полки же, как кавалерийский, так и пехотный, были весьма мало приготовлены к предстоящему делу. Люди полков, от солдата до генерала, не ждали сражения и спокойно занимались мирными делами: кормлением лошадей в коннице, собиранием дров – в пехоте.
– Есть он, однако, старше моего в чином, – говорил немец, гусарский полковник, краснея и обращаясь к подъехавшему адъютанту, – то оставляяй его делать, как он хочет. Я своих гусар не могу жертвовать. Трубач! Играй отступление!
Но дело становилось к спеху. Канонада и стрельба, сливаясь, гремели справа и в центре, и французские капоты стрелков Ланна проходили уже плотину мельницы и выстраивались на этой стороне в двух ружейных выстрелах. Пехотный полковник вздрагивающею походкой подошел к лошади и, взлезши на нее и сделавшись очень прямым и высоким, поехал к павлоградскому командиру. Полковые командиры съехались с учтивыми поклонами и со скрываемою злобой в сердце.
– Опять таки, полковник, – говорил генерал, – не могу я, однако, оставить половину людей в лесу. Я вас прошу , я вас прошу , – повторил он, – занять позицию и приготовиться к атаке.
– А вас прошу не мешивайтся не свое дело, – отвечал, горячась, полковник. – Коли бы вы был кавалерист…
– Я не кавалерист, полковник, но я русский генерал, и ежели вам это неизвестно…
– Очень известно, ваше превосходительство, – вдруг вскрикнул, трогая лошадь, полковник, и делаясь красно багровым. – Не угодно ли пожаловать в цепи, и вы будете посмотрейть, что этот позиция никуда негодный. Я не хочу истребить своя полка для ваше удовольствие.
– Вы забываетесь, полковник. Я не удовольствие свое соблюдаю и говорить этого не позволю.
Генерал, принимая приглашение полковника на турнир храбрости, выпрямив грудь и нахмурившись, поехал с ним вместе по направлению к цепи, как будто всё их разногласие должно было решиться там, в цепи, под пулями. Они приехали в цепь, несколько пуль пролетело над ними, и они молча остановились. Смотреть в цепи нечего было, так как и с того места, на котором они прежде стояли, ясно было, что по кустам и оврагам кавалерии действовать невозможно, и что французы обходят левое крыло. Генерал и полковник строго и значительно смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою, друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости. Оба выдержали экзамен. Так как говорить было нечего, и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он первый выехал из под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость, ежели бы в это время в лесу, почти сзади их, не послышались трескотня ружей и глухой сливающийся крик. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами. Гусарам уже нельзя было отступать вместе с пехотой. Они были отрезаны от пути отступления налево французскою цепью. Теперь, как ни неудобна была местность, необходимо было атаковать, чтобы проложить себе дорогу.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.


Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.
Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Всё казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, баталионы собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.Несмотря на то,что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата.
– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.