Доставочная марка

Доставочная марка — почтовая марка, предназначенная для предварительной оплаты почтового сбора за доставку почтового отправления получателю. Обычно доставочные марки употреблялись в тех случаях, когда почтовое отправление нужно было доставить от отправителя до почтамта или от почтамта получателю, но в каждой стране могли быть свои особенности данной услуги и применявшихся при этом марок.

Описание

Подобный вид марок выпускался почтовыми администрациями ряда стран мира. Потребность в выпуске таких специальных марок обычно была связана с тем, что государственная почта доставляла корреспонденцию только до почтового отделения, действуя по схеме, аналогичной нынешней почте «до востребования». Адресатам приходилось самим заходить на почту за письмами, что причиняло определённое неудобство. Тогда некоторые частные лица и фирмы стали доставлять поступившие по государственной почте почтовые отправления на дом адресатам.

Примеры некоторых стран

Ниже приводятся примеры эмиссий и использования доставочных марок в различных странах мира.

Австро-Венгрия

Полевая почта Австро-Венгрии в 1918 году напечатала местные доставочные почтовые марки для армейской группы Бороевича, предназначенные для оплаты сбора за доставку почтовых отправлений в 18 оккупированных городов провинции Венеция. Марки продавались на почте, но в обращение так и не поступили.

ГДР

В Германской Демократической Республике в 1965—1969 годах применялись особые доставочные марки, которые по своему характеру были служебными. Они были выпущены для почтовых отправлений с доставочным формуляром (ZU, от нем. Zustellungsurkunde — расписка в получении) и поэтому также называются «марками ZU». Предназначались для оплаты почтового сбора за доставку Центральной курьерской службой отправлений, которая производилась под расписку в получении.

Испания

В Испании доставочные марки с надписью исп. «Derecho de entrega» были выпущены в 1931 году для оплаты доставки внутренних писем. Почтовый сбор за их доставку до 1931 года составлял 5 сентимо с каждого письма.

Италия

Первые доставочные марки Италии вышли в июле 1928 года для оплаты дополнительного почтового сбора за доставку корреспонденции местными частными лицами (посыльными или фирмами) в некоторых местностях, где отсутствовали почтовые отделения^[≡]. На них был изображён герб Италии и фасция и помещена надпись итал. «Recapito autorizzato» («Доставка разрешена»). Последние на сегодняшний день доставочные марки вышли в сентябре 1990 года. Обычно эти марки гасились штемпелями фирмы

США

Доставочные марки в США были двух типов:

• общегосударственные и
• местные.

Впервые общегосударственные доставочные марки, известные как англ. «carrier’s stamps / official issues» («курьерские марки / официальные выпуски»), были отпечатаны в 1851 году (Скотт #LO1—LO2). Обе марки стоили 1 цент, но номинал на первой из них указан не был. В 1875 году эти почтовые знаки были переизданы (Скотт #LO3—LO6).

Местные доставочные марки (англ. «semi-official issues» — «полуофициальные выпуски») находились в почтовом обращении с 1842 по 1857 год в нескольких крупных американских городах — в Балтиморе, Бостоне, Кливленде, Луисвилле, Нью-Йорке, Сент-Луисе, Филадельфии, Чарльстоне и Цинциннати (Скотт #1LB1—8LB3).

Уругвай

Курьерские, или доставочные, марки (англ. carrier issues) Уругвая, появившиеся в 1856—1857 годах, принято одновременно считать первыми марками страны (Скотт #1—3, 3B). На четырёх марках этой серии имелась надпись исп. «DILIGENCIA» («Дилижансом»), свидетельствовавшая о способе доставки корреспонденции. В 1858 году были дополнительно выпущены три похожие марки (Скотт #4—6), но на них уже стояла надпись «CORREO» («Почта») и было указано название столицы — «MONTEVIDEO» («Монтевидео» — вместо названия страны).

Чехословакия

В 1937—1939 годах в Чехословакии были в обращении доставочные марки, служившие для оплаты дополнительного почтового сбора за доставку в собственные руки адресата, которые можно рассматривать как доплатные доставочные марки.

См. также

• Доплатная доставочная марка
• Судебно-почтовая марка
• Специальная доставка в США

Литература

• [query.nytimes.com/gst/abstract.html?res=9C01E6D7123EE333A25757C0A9639C94679ED7CF A Baltimore Carriers' Stamp] // The New York Times. — 1896. — May. (англ.) (Проверено 11 ноября 2010)
• [query.nytimes.com/gst/abstract.html?res=9E04E4DC1631E233A25750C0A9639C946997D6CF Unique P. O. Stamp turns up.; Only «Carriers» Stamp of Its Kind Extant and Worth Hundreds of Dollars] // The New York Times. — 1908 — May. (англ.) (Проверено 11 ноября 2010)

Ссылки

• Новосёлов В. [www.rusfs.narod.ru/interest/wonderful/times/1851/1851.htm Первые марки: 1851—1860 годы]. Самая-самая необычная (первая) марка. Интересные факты, события, выпуски, исследования, статьи. Проба; Союз филателистов России (СФР) (23 августа 2006). Проверено 11 ноября 2010. [www.webcitation.org/67ZRP6XMJ Архивировано из первоисточника 11 мая 2012].
• Новосёлов В. А. [mirmarok.ru/prim/view_article/253/ Глава 11. Почты разные нужны, марки разные важны. Местные марки. Городская почта]. Знакомство с филателией: Мир филателии. Смоленск: Мир м@рок; Союз филателистов России (3 декабря 2008). — Электронная книга. Проверено 10 ноября 2010. [www.webcitation.org/67ZRRX4eY Архивировано из первоисточника 11 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Доставочная марка

В четвертом акте был какой то чорт, который пел, махая рукою до тех пор, пока не выдвинули под ним доски, и он не опустился туда. Наташа только это и видела из четвертого акта: что то волновало и мучило ее, и причиной этого волнения был Курагин, за которым она невольно следила глазами. Когда они выходили из театра, Анатоль подошел к ним, вызвал их карету и подсаживал их. Подсаживая Наташу, он пожал ей руку выше локтя. Наташа, взволнованная и красная, оглянулась на него. Он, блестя своими глазами и нежно улыбаясь, смотрел на нее.

Только приехав домой, Наташа могла ясно обдумать всё то, что с ней было, и вдруг вспомнив князя Андрея, она ужаснулась, и при всех за чаем, за который все сели после театра, громко ахнула и раскрасневшись выбежала из комнаты. – «Боже мой! Я погибла! сказала она себе. Как я могла допустить до этого?» думала она. Долго она сидела закрыв раскрасневшееся лицо руками, стараясь дать себе ясный отчет в том, что было с нею, и не могла ни понять того, что с ней было, ни того, что она чувствовала. Всё казалось ей темно, неясно и страшно. Там, в этой огромной, освещенной зале, где по мокрым доскам прыгал под музыку с голыми ногами Duport в курточке с блестками, и девицы, и старики, и голая с спокойной и гордой улыбкой Элен в восторге кричали браво, – там под тенью этой Элен, там это было всё ясно и просто; но теперь одной, самой с собой, это было непонятно. – «Что это такое? Что такое этот страх, который я испытывала к нему? Что такое эти угрызения совести, которые я испытываю теперь»? думала она.
Одной старой графине Наташа в состоянии была бы ночью в постели рассказать всё, что она думала. Соня, она знала, с своим строгим и цельным взглядом, или ничего бы не поняла, или ужаснулась бы ее признанию. Наташа одна сама с собой старалась разрешить то, что ее мучило.
«Погибла ли я для любви князя Андрея или нет? спрашивала она себя и с успокоительной усмешкой отвечала себе: Что я за дура, что я спрашиваю это? Что ж со мной было? Ничего. Я ничего не сделала, ничем не вызвала этого. Никто не узнает, и я его не увижу больше никогда, говорила она себе. Стало быть ясно, что ничего не случилось, что не в чем раскаиваться, что князь Андрей может любить меня и такою . Но какою такою ? Ах Боже, Боже мой! зачем его нет тут»! Наташа успокоивалась на мгновенье, но потом опять какой то инстинкт говорил ей, что хотя всё это и правда и хотя ничего не было – инстинкт говорил ей, что вся прежняя чистота любви ее к князю Андрею погибла. И она опять в своем воображении повторяла весь свой разговор с Курагиным и представляла себе лицо, жесты и нежную улыбку этого красивого и смелого человека, в то время как он пожал ее руку.


Анатоль Курагин жил в Москве, потому что отец отослал его из Петербурга, где он проживал больше двадцати тысяч в год деньгами и столько же долгами, которые кредиторы требовали с отца.
Отец объявил сыну, что он в последний раз платит половину его долгов; но только с тем, чтобы он ехал в Москву в должность адъютанта главнокомандующего, которую он ему выхлопотал, и постарался бы там наконец сделать хорошую партию. Он указал ему на княжну Марью и Жюли Карагину.
Анатоль согласился и поехал в Москву, где остановился у Пьера. Пьер принял Анатоля сначала неохотно, но потом привык к нему, иногда ездил с ним на его кутежи и, под предлогом займа, давал ему деньги.
Анатоль, как справедливо говорил про него Шиншин, с тех пор как приехал в Москву, сводил с ума всех московских барынь в особенности тем, что он пренебрегал ими и очевидно предпочитал им цыганок и французских актрис, с главою которых – mademoiselle Georges, как говорили, он был в близких сношениях. Он не пропускал ни одного кутежа у Данилова и других весельчаков Москвы, напролет пил целые ночи, перепивая всех, и бывал на всех вечерах и балах высшего света. Рассказывали про несколько интриг его с московскими дамами, и на балах он ухаживал за некоторыми. Но с девицами, в особенности с богатыми невестами, которые были большей частью все дурны, он не сближался, тем более, что Анатоль, чего никто не знал, кроме самых близких друзей его, был два года тому назад женат. Два года тому назад, во время стоянки его полка в Польше, один польский небогатый помещик заставил Анатоля жениться на своей дочери.
Анатоль весьма скоро бросил свою жену и за деньги, которые он условился высылать тестю, выговорил себе право слыть за холостого человека.
Анатоль был всегда доволен своим положением, собою и другими. Он был инстинктивно всем существом своим убежден в том, что ему нельзя было жить иначе, чем как он жил, и что он никогда в жизни не сделал ничего дурного. Он не был в состоянии обдумать ни того, как его поступки могут отозваться на других, ни того, что может выйти из такого или такого его поступка. Он был убежден, что как утка сотворена так, что она всегда должна жить в воде, так и он сотворен Богом так, что должен жить в тридцать тысяч дохода и занимать всегда высшее положение в обществе. Он так твердо верил в это, что, глядя на него, и другие были убеждены в этом и не отказывали ему ни в высшем положении в свете, ни в деньгах, которые он, очевидно, без отдачи занимал у встречного и поперечного.
Он не был игрок, по крайней мере никогда не желал выигрыша. Он не был тщеславен. Ему было совершенно всё равно, что бы об нем ни думали. Еще менее он мог быть повинен в честолюбии. Он несколько раз дразнил отца, портя свою карьеру, и смеялся над всеми почестями. Он был не скуп и не отказывал никому, кто просил у него. Одно, что он любил, это было веселье и женщины, и так как по его понятиям в этих вкусах не было ничего неблагородного, а обдумать то, что выходило для других людей из удовлетворения его вкусов, он не мог, то в душе своей он считал себя безукоризненным человеком, искренно презирал подлецов и дурных людей и с спокойной совестью высоко носил голову.
У кутил, у этих мужских магдалин, есть тайное чувство сознания невинности, такое же, как и у магдалин женщин, основанное на той же надежде прощения. «Ей всё простится, потому что она много любила, и ему всё простится, потому что он много веселился».
Долохов, в этом году появившийся опять в Москве после своего изгнания и персидских похождений, и ведший роскошную игорную и кутежную жизнь, сблизился с старым петербургским товарищем Курагиным и пользовался им для своих целей.
Анатоль искренно любил Долохова за его ум и удальство. Долохов, которому были нужны имя, знатность, связи Анатоля Курагина для приманки в свое игорное общество богатых молодых людей, не давая ему этого чувствовать, пользовался и забавлялся Курагиным. Кроме расчета, по которому ему был нужен Анатоль, самый процесс управления чужою волей был наслаждением, привычкой и потребностью для Долохова.
Наташа произвела сильное впечатление на Курагина. Он за ужином после театра с приемами знатока разобрал перед Долоховым достоинство ее рук, плеч, ног и волос, и объявил свое решение приволокнуться за нею. Что могло выйти из этого ухаживанья – Анатоль не мог обдумать и знать, как он никогда не знал того, что выйдет из каждого его поступка.