Зубцовка
Поделись знанием:
Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.
Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
Зубцовка — перфорация, наносимая на листы или рулоны почтовых марок перфорационными машинами для облегчения отделения марок друг от друга (края отделённых марок представляют собой ряды зубцов).
История
Машинку для перфорирования изобрёл в 1848—1851 годах Генри Арчер. Её пробные испытания проводились на листах марок Великобритании «Красный пенни[en]», номиналом в 1 пенни выпуска 1841 года (красно-коричневых на голубоватой бумаге), в 1848 (арчеровская просечка) и в 1850 году (арчеровская зубцовка). Первая машина работала на принципе вращающихся ножей, которые делали надрезы (просечку) в листах. Во второй использовался перфоратор игольчатого типа. Иглы опускались на бумагу и проходили сквозь отверстия, высверленные в металлической плите. Перфорирование производят после гуммирования и печатания марок, а на современных машинах — одновременно с печатанием.
На заре филателии многие коллекционеры считали рисунок главным элементом почтовой марки. На зубцы же они смотрели, как на ненужную роскошь, портившую внешний вид знака почтовой оплаты. Поэтому перфорацию часто обрезали.[1] В декабрьском номере за 1866 год бельгийский филателистический журнал «Le Timbre-Poste» опубликовал статью видного коллекционера доктора Жака Амабля Леграна (псевдоним Магнус Легран) о зубцах на почтовых марках. Автор обращал внимание собирателей на то, что у одинаковых по рисунку марок может быть, в зависимости от года выпуска, разная перфорация. Поэтому её не только не надо обрезать, а, наоборот, стараться коллекционировать марки с неповреждёнными зубцами, чтобы их удобнее было измерять. В этой статье Ж. А. Легран предложил способ измерения зубцовки, который применяется и поныне. Он же в 1880 году изобрёл и специальную линейку для измерения зубцовки — зубцемер.
Размер зубцовки и форма зубца
Размер зубцовки зависит от диаметра перфорирующих игл, установленных в перфорационных машинах, и определяется количеством зубцов на каждые два погонные сантиметра края марки независимо от её размера. Например, зубцовка 12 обозначает, что на каждые 2 сантиметра края марки приходится 12 зубцов. Различают до 20 различных размеров зубцовки от 7 до 16½ с дробными значениями: 7, 7½, 8, 8½, 9, 9½, 10, 10½ и т. д. до 16½. Для облегчения подсчета зубцов используют специальные зубцемеры.
При одном и том же размере зубцовки диаметр перфорации может быть различным, при этом зубец может быть острым (тонким) или тупым (широким, круглым). Например, почтово-благотворительные марки Российской империи 1914 года при зубцовке 11,5 встречаются с тупыми (диаметр отверстия = 1,1 мм) и острыми (диаметр 1,3 мм) зубцами. Подобные различия встречаются также на марках Голландии и некоторых других стран.
Классификация
Зубцовка является важной характерной особенностью перфорированных марок и классифицируется по следующим основным признакам:
1) по технологии перфорирования:
- рамочная зубцовка («рамка») — разновидность зубцовки, при которой горизонтальные и вертикальные ряды марочного листа перфорируются одновременно, а поля листа образуют как бы рамку вокруг марок и остаются непроколотыми. Самой характерной особенностью марок с рамочной зубцовкой является одинаковая и правильная форма всех зубцов марки (чего невозможно добиться при линейной зубцовке). Разновидностью рамочной зубцовки является островная зубцовка, применяемая для выделения одиночных почтовых марок, например, на блоках.
- линейная зубцовка («линейка») — разновидность зубцовки, при которой марочный лист перфорируется ряд за рядом, сначала в одном направлении (горизонтальные ряды марок), а затем — в другом (вертикальные ряды марок). Такой вид зубцовки образует линию перфорации по всей длине (ширине) листа. Таким образом, при линейной зубцовке и поля марочного листа оказываются перфорированными. Марки с линейной зубцовкой отличаются неправильной формой угловых зубцов, образующихся в результате пересечения вертикальной и горизонтальной линий перфорации.
- гребенчатая зубцовка («гребёнка») — разновидность зубцовки, при которой за каждый рабочий ход перфорационной машины, одновременно пробивается один ряд марок с трёх сторон каждой марки. Перфорационный аппарат, применяемый для гребенчатой зубцовки, имеет П-образное расположение игл и отверстий и напоминает гребёнку. Вслед за перфорацией верхнего ряда марочного листа последовательно перфорируется каждый следующий ряд марок, замыкая, таким образом, зубцовку четвёртой стороны предыдущего ряда. Характерным признаком гребенчатой зубцовки является наличие проколов на одном или на двух противоположных краях марочного листа за пределами живописного поля. Остальные края марочного листа остаются непроколотыми. Кроме того, у основания гребёнки с обоих концов всегда имеется по одному дополнительному проколу. Если ширина марочного листа меньше размера гребёнки, одна из его боковых сторон оказывается проколотой до конца.
2) по количеству зубцов на каждой стороне марки:
- простая зубцовка — разновидность зубцовки, при которой все стороны марки, как по горизонтали, так и по вертикали обозначаются одним измерением (например, зубцовка 12½ или зубцовка 11½).
- комбинированная зубцовка — разновидность зубцовки, характеризующаяся различным размером зубцовки вертикальных и горизонтальных краев марки, например, 12:12½, 12½:12, 14:14½ и т. п. В данном случае зубцовка горизонтальных размеров составляет соответственно 12, 12½, 14, а вертикальных — 12½, 12, 14½. Происхождение комбинированной зубцовки связано с тем, что иногда по производственным причинам приходится производить перфорацию марочных листов не на одной, а на разных машинах, имеющих различное количество игл на 1 погонный сантиметр перфорирующей гребёнки. Для обозначения комбинированной зубцовки указывают оба размера, причём вначале указывается зубцовка верхнего (горизонтального) края марки, а затем правого (вертикального) ряда, то есть по часовой стрелке.
- сложно-комбинированная зубцовка — разновидность зубцовки, характеризующаяся тем, что две или три стороны марки имеют один размер, а остальные другой. Такая зубцовка является следствием различных производственных причин (вынужденная замена перфорационного аппарата, необходимость перфорации, одного ряда на другой машине и др. Сложно-комбинированную зубцовку принято обозначать всеми четырьмя измерениями по часовой стрелке: верх, правый край, низ, левый край (например, 14:14:11:14).
3) по направлению линий зубцовки:
- частичная зубцовка — неполная перфорация всех сторон почтовой марки. Марки с частичной зубцовкой выпускаются Швецией, США, Нидерландами и имеют перфорацию лишь с двух параллельных сторон. Они изготовляются для продажи с помощью специальных автоматов — в небольших «тетрадочках» (тикетах) или рулонах.
- двойная зубцовка — изредка применяемый способ линейной перфорации, при котором наряду с основной линией зубцовки по марочному полю производится вторая линия перфорации. Обычно двойная зубцовка вызывается условиями размещения марок на марочном листе. Например, если марки размещаются на марочном листе свободно, и поля между марками становятся чрезмерно большими, делается двойная перфорация для обеспечения нормальных по размеру полей марки. Примером марок с двойной зубцовкой могут служить марки СССР «Падение Сихотэ-Алиньского метеорита», 1957 (ЦФА (ИТЦ «Марка») № 2097); «Слава КПСС! XXII съезд КПСС», 1961 (ЦФА (ИТЦ «Марка») № 2624—2625).
- синкопированная зубцовка — особый вид неполной перфорации с симметричными вырезами по одному или более на каждой стороне марки вместо 2—4 зубцов. С 1990-х годов применяется как декоративный элемент полиграфического оформления некоторых серий марок многих стран мира (Великобритания, Польша, КНР и проч.).
Брак зубцовки
- «Диамантная» или бриллиантовая зубцовка — очень мелкая зубцовка, образующаяся вследствие случайного вторичного перфорирования листа. Иглы перфорирующей машины при вторичном перфорировании чаще всего не попадают в ранее сделанные отверстия, поэтому зубцы у таких марок получаются тонкие, как бы обтрёпанные. Марки с такой зубцовкой редко выходят за пределы полиграфического предприятия, так как в процессе контроля дефект легко обнаруживается и бракованный лист изымается.
- Сдвиг перфорации — возникает в результате неправильной подачи марочного листа в перфорационную машину или неотрегулированности её хода. Различают вертикальные и горизонтальные сдвиги. Значительный сдвиг перфорации встречается у марок России образца 1908 года, изготовлявшихся в 1917—1921 годах.
- «Слепая» зубцовка — возникает в результате поломки одной или нескольких игл или одновременной подаче в перфорирующий аппарат чрезмерного количества листов. Это ведёт либо к пропускам зубцов, либо к тому, что отдельные отверстия не пробиты насквозь, а только намечены, вдавлены.
- «Сумасшедшая» зубцовка также возникает в результате неправильной подачи марочного листа в перфорационную машину (порой повторной, после нормального перфорирования). В этом случае лист перфорируется по диагонали под непрямым углом и делит марки на неправильные части.
Фальсификация зубцовки
- Превращение марки с зубцами в беззубцовую посредством среза зубцов, подклейки и спрессования полей.
- Использование марок, вырезанных из блоков и цельных вещей в качестве беззубцовых.
- Перезубцевание: изготовление марок с просечкой из беззубцовых марок, изменение размера зубцовки с целью имитации более редкой разновидности, а также изготовление новой зубцовки взамен повреждённой (ведёт к уменьшению размера марки).
Интересные факты
Известны случаи, когда зубцовку некоторых марок делали на швейной машине. Так, например, в Российской империи «один экономист с морской душой», умевший работать на швейной машинке, производил с её помощью зубцовку некоторых земских марок[2].
См. также
Напишите отзыв о статье "Зубцовка"
Примечания
- ↑ Такие марки так и называются: «обрезки». Порой к изготовлению «обрезок» прибегают и сейчас с целью выдать марку за её беззубцовый вариант. Обычно это расценивается как попытка фальсификации: беззубцовая марка при наложении на марку с перфорацией должна покрывать всю её площадь вместе с зубцами. Разумной гарантией от «обрезка», впрочем, является наличие длинного пустого поля либо, что ещё лучше, пары неразрезанных марок-беззубцовок.
- ↑ Кисин Б. М. [db.chgk.info/files/ekatbr99.2-a.html Страна Филателия] / Ред. В. Нездвецкий. — М.: Просвещение, 1969. — С. 36. — 240 с. — 100 000 экз. (Проверено 1 апреля 2010) [web.archive.org/web/20070403103002/db.chgk.info/files/ekatbr99.2-a.html Архивировано] из первоисточника 3 апреля 2007.
Литература
- Азбука филателиста // Филателия. — 1993. — № 12. — С. 49.
- Азбука филателиста // Филателия. — 1994. — № 1. — С. 48—49.
- Большой филателистический словарь / Под общ. ред. Н. И. Владинца и В. А. Якобса. — М.: Радио и связь, 1988. — 320 с. — ISBN 5-256-00175-2. (См. статьи, начинающиеся на Зубцовка и Зубцовки.)
- Листая пожелтевшие страницы // Филателия СССР. — 1974. — № 10. — С. 39.
- [standard-collection.ru/en/catalogs/3-philately/35-prop.html Пропуски перфорации почтовых марок. СССР 1923—1991. РФ 1992—2009: каталог] / Под ред. В. Б. Загорского. — СПб.: Стандарт-Коллекция, 2010. — 64 с. — ISBN 978-5-902275-41-1. (Проверено 20 апреля 2011)
- Скрылёв А. Марки с добавочной перфорацией // Филателия СССР. — 1975. — № 9. — С. 27—28.
- Филателистический словарь / Сост. О. Я. Басин. — М.: Связь, 1968. — 164 с.
- Филателистический словарь // Филателия СССР. — 1983. — № 3. — С. 60—61.
- Филателистический словарь // Филателия СССР. — 1983. — № 8. — С. 61.
Ссылки
|
Портал «Филателия» |
|---|---|
|
Зубцовка на Викискладе? |
- [mirmarok.ru/book/gl17.htm «История возникновения известных вещей. Зубцовка на марках»] — глава из электронной книги [mirmarok.ru/book/ «Мир филателии»] [filatelist.narod.ru/ В. А. Новосёлова (Смоленск)] на сайте Союза филателистов России [mirmarok.ru/ «Мир м@рок»]
- [www.belpost.by/stamps/dictionary/letter-z/ Зигзагообразная зубцовка; Змеевидная зубцовка; Зубцовка; Зубчатая зубцовка]. Русско-английский толковый словарь филателистических терминов — З. Юный филателист. Белпочта. Проверено 20 октября 2009. [www.webcitation.org/65k6iFNEU Архивировано из первоисточника 26 февраля 2012].
- [www.belpost.by/stamps/dictionary/letter-k/ Комбинированная перфорация (зубцовка); Косая зубцовка]. Русско-английский толковый словарь филателистических терминов — К. Юный филателист. Белпочта. Проверено 21 октября 2009. [www.webcitation.org/65k6jCEgE Архивировано из первоисточника 26 февраля 2012].
- [www.belpost.by/stamps/dictionary/letter-p/ Перфорирование; Перфорированные марки (Марки с зубцовкой)]. Русско-английский толковый словарь филателистических терминов — П. Юный филателист. Белпочта. Проверено 21 октября 2009. [www.webcitation.org/65QYOFsKe Архивировано из первоисточника 13 февраля 2012].
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Зубцовка
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.
Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
