Марка городской почты

Марка городской почты — почтовая марка, выпускаемая для местной почтовой связи в крупном городе либо почтовой администрацией, либо местным почтовым учреждением (или с его ведома сторонней организацией, например, органом городского самоуправления).

Отличие от марок частной почты

От марок городской почты следует отличать марки, выпускаемые для местной почтовой связи частными доставочными организациями. Такие марки относятся к маркам частной почты.

Примеры марок городской почты

Германия

Гамбург

В 1868 и 1869 годах Северогерманский почтовый союз выпустил марки городской почты для Гамбурга. Германская имперская почта продолжала использовать марки Гамбургской городской почты вплоть до 31 декабря 1874 года.

«Переходные выпуски»

См. также: История почты и почтовых марок Саксонии#Советское военное управление

В 1945—1946 годах во многих городах в оккупационных зонах оккупированной союзниками Германии в обращении были так называемые «переходные выпуски». Необходимость их выпуска была вызвана нехваткой почтовых марок в связи с изъятием из обращения марок фашистской Германии. На начальном этапе, с мая по сентябрь 1945 года, марки действительно печатались для почтовых целей, но затем стали выпускаться марки с надбавками в пользу местных коммунальных нужд (на восстановление, в фонд солидарности, на социальные цели). Поскольку в это время в наличии уже были общие выпуски, типа выпусков главных почтовых дирекций, или AM — Post, то Центральное управление почт и телеграфов признало или разрешило в бывшей советской зоне оккупации Германии лишь некоторые из таких марок. Многие «переходные выпуски», среди которых и франкировочные наклейки, считаются изданными в спекулятивных целях. В марте 1946 года эмиссия «переходных выпусков» была запрещена, и 31 октября 1946 года они были полностью изъяты из почтового обращения.

Испания

В ноябре 1852 года сбор за пересылку простых писем в Испанию в пределах Мадрида был снижен до 1 куарто (cuarto). В январе 1853 года (по другим данным, в апреле) для городской почты Мадрида были эмитированы две почтовых марки номиналом в 1 и 3 куарто. На марках был изображён герб города и помещена надпись на испанском языке «Correo Interior» («Внутренняя почта»). Они были напечатаны типографским способом бронзовой краской, и это был первый случай использования металлической краски для печатания почтовых марок. 31 октября 1854 года марки были изъяты из обращения.

Китай

В 1854 году в Шанхае была создана собственная городская почта. В 1865 году появились первые марки Шанхайской городской почты с надписью «Shanghai L. P. O.» («Шанхай. Местное почтовое отделение»). В 1893 году в Шанхае были отпечатаны памятные марки, а в 1892 и 1893 годах — доплатные.

Филиалы Шанхайской городской почты существовали в некоторых других городах — открытых портах Китая, где также имелись британские отделения консульских почт. В ряде таких городов — Ханькоу, Фучжоу, Сямыне (Амое), Чифу, Уху и др. — также издавались местные марки. Все марки указанных местных почт были изъяты из почтового обращения 2 февраля 1897 года.

Российская империя

Тифлис

Для городской почты входивших тогда в состав Российской империи Тифлиса (ныне Тбилиси) и Коджор в 1857 году были выпущены почтовые марки номиналом в 6 копеек (почтовая пересылка внутри города составляла 5 копеек, и 1 копейка добавлялась за стоимость изготовления). Инициатором выпуска стал управляющий почтовым округом на Кавказе и за Кавказом Н. С. Коханов. Первоначально выпуск был назван «бумажными штемпельными печатями, имеющими свойства облатки», причём для почтового отправления по городу требовалось наклеить одну марку («штемпельную печать»), а для пересылки в Коджоры (или обратно) — три.

Санкт-Петербург и Москва

Существовавший в Российской империи порядок пересылки корреспонденции государственной почтой только между городами вызвал к жизни необходимость организации доставки почтовых отправлений в крупных городах страны. Первая в России городская почта начала работать в Санкт-Петербурге 17 января 1833 года, а с 1 января 1845 года — и в Москве. Начиная с 1858 года междугородние простые письма оплачивались как почтовыми марками, так и штемпельными конвертами, благодаря чему население могло опускать в почтовые ящики любые письма. Наименьший номинал выпущенных российских почтовых марок был равен 10 копейкам серебром. Между тем, пересылка городского письма любого веса стоила 5 копеек серебром. Чтобы не переплачивать вдвое, отправители могли опускать в почтовые ящики городские письма в Петербурге и Москве только в штемпельных конвертах городской почты. Для отправки городских почтовых отправлений в простых конвертах или обёртках всякий раз нужно было идти в приёмные пункты городской почты и оплачивать почтовый сбор в 5 копеек наличными деньгами. Такая ситуация привела к тому, что 21 мая 1863 года главноначальствующий над Почтовым департаментом обратился в Государственный совет с просьбой разрешить ввести для пересылаемых по городской почте Санкт-Петербурга и Москвы специальные марки номиналом в 5 копеек. 17 июня 1863 года Государственный совет высказал мнение о введении марок городской почты, утверждённое Александром II 15 июля 1863 года.

К 25 июля 1863 года по заказу Государственного совета Экспедиция заготовления государственных бумаг напечатала 500 тысяч марок. 30 июля того же года циркуляр Почтового департамента предписал Санкт-Петербургскому и Московскому почтамтам:

«…немедленно по получении марок открыть их продажу в самих почтамтах, в городских почтовых отделениях, а также в других приёмных местах городской почты».

В опубликованном 2 августа в «Северной пчеле» и других российских газетах объявлении Почтового департамента говорилось:

«В видах улучшения существующего способа пересылки писем по городской почте, Высочайше разрешено ввести для этой корреспонденции особые почтовые марки, которые могут наклеиваться на простые конверты и даже без конвертов на сложенное письмо. При введении марок сохраняется также способ пересылки писем в штемпельных конвертах. Продажа почтовых марок производится ежедневно, кроме воскресных дней, как в обоих столичных Почтамтах, так и в других приёмных пунктах городской почты…».

Пятикопеечная марка городской почты недолго находилась в обращении на городской почте и примерно через год, в августе 1864 года была изъята из обращения специальным распоряжением Почтового департамента в связи с выпуском в 1864 году общегосударственных почтовых марок номиналами в 1, 3 и 5 копеек, при этом до 1884 года ею можно было оплачивать междугороднюю внутреннюю и заграничную пересылку почтовых отправлений. В 1909 году нераспроданные 111 900 экземпляров этой марки были уничтожены с передачей в Почтово-телеграфный музей на хранение 7600 марок, которые в 1911 году были проданы Главным управлением почт и телеграфов торговцу марками в Берлине Ф. Козаку.

Варшава

В 1915—1916 годах в обращение находились марки городской почты для Варшавы, входившей тогда в состав Российской империи. Ранним коллекционером этих марок был Иосиф Бухер из Люцерна (Швейцария), который демонстировал своё собрание в СССР в 1924 году, во время проведения первой Всесоюзной выставки по филателии и бонам в Москве, и был удостоен за экспонат «Марки Варшавской почты» одной из наград выставки.

Королевство Польское

В 1917—1918 годах на территории Королевства Польского, в городе Пшедбуже также издавались собственные марки с надписью на польском языке «Городской совет города Пшедбужа». В этот же период марки местного производства курсировали в ряде других польских городов.

См. также

• Городская почта
• Городская служебная почта
• Местная почта
• Местные почты Саксонии
• Почтовая марка
• Тифлисская уника
• Турецкая городская почта

Литература

• Городская почта // [dic.academic.ru/dic.nsf/dic_philately/644/ Большой филателистический словарь] / Н. И. Владинец, Л. И. Ильичёв, И. Я. Левитас, П. Ф. Мазур, И. Н. Меркулов, И. А. Моросанов, Ю. К. Мякота, С. А. Панасян, Ю. М. Рудников, М. Б. Слуцкий, В. А. Якобс; под общ. ред. Н. И. Владинца и В. А. Якобса. — М.: Радио и связь, 1988. — 320 с. — 40 000 экз. — ISBN 5-256-00175-2.

Отрывок, характеризующий Марка городской почты

– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.